Альбертина и Дом тысячи чудес, стр. 40
— Неужели снова откроется Дом чудес? — удивилась пожилая дама.
— Мне казалось, что старуха Шульце недавно умерла? — спросил какой-то недоверчивый господин.
— К сожалению, вы правы, но у Дома тысячи чудес теперь новая дирекция. Все чудеса — и большие, и маленькие — по-прежнему на месте. Если хотите испытать на себе силу волшебства, приходите к нам прямо завтра, — отвечал месье Флип, приклеивая на затылок Болленштиля очередной плакат. — И детей своих приводите, и внуков, племянниц и племянников, двоюродных сестер и прочих родственников — короче всех, кто может ходить. Вот только насчет теток не знаю, тут мы будем осмотрительны.
— Да ну, все знают, что в этой развалюхе привидения кишмя кишат. Снести ее — и дело с концом! — не унимался недоверчивый господин.
Месье Флип собирался было достойно ответить господину, но пожилая дама опередила его:
— До чего вы простодушны! Всему верите, что люди болтают!
О вилле Вюншельберг моментально заговорили в городе. На площадь стекались люди, привлеченные спором двух сторон: одни называли виллу восьмым чудом света, другие сочиняли про нее самые страшные истории, в которых привидения и призраки играли не последнюю роль. Люди рвали у месье Флипа плакаты прямо из рук и читали их: одни с ужасом, другие — с восторгом.
Вдруг взревел мотор. На площадь выкатился «Бугатти».
За рулем сидел сияющий Пауле.
— Ну я и мастер, ведь цены мне нет, скажите! А? — И он небрежно взмахнул рукой, приглашая Флипа на переднее сиденье.
— Пауле! Вы мастер, цены вам нет! — подтвердил месье Флип, довольно ухмыляясь, и уселся рядом с водителем.
— А что происходит-то? Будем еще плакаты вешать, разную там рекламу делать?
— В этом больше нет необходимости. Лучшей рекламы и желать нечего. О вилле говорят теперь все! Это — тема дня. Я предлагаю ехать обратно. Ну-ка теперь, Пауле, покажите, какой вы грандиозный водитель!
Пауле нажал на газ, машина рванула с места, но шоферская фуражка, которую Флип нахлобучил ему на голову, оказалась на три размера больше и съехала Пауле на глаза.
— Я свободен как ветер! — Месье Флип счастливо рассмеялся, поправляя фуражку на голове у Пауле. Но тут же смех замер у него на губах, когда он с ужасом обнаружил у Пауле на затылке бледное, почти прозрачное пятно. Самое страшное началось! И как только я, глупец, мог подумать, что мы, что Альбертина избегнет этого ужасного момента! — думал месье Флип.
Он решительно прогнал недовольного Пауле с шоферского места. Сам-то он давненько уже не сидел за рулем «Бугатти», но риск доверить руль Пауле, когда он в таком состоянии, был слишком велик. Может случиться, что до виллы они не дотянут.
Ведь Somnium disparatum может прогрессировать очень быстро.
Роковая встреча
Раппельмайерше было глубоко наплевать, что перед «Домом детского счастья» нет автобусной остановки. Она встала посреди дороги и принялась размахивать над головой своей сумочкой. Саладин Штюрценбехер ударил по тормозам, и в последний момент ему удалось-таки остановиться прямо перед носом у тощей директрисы.
— В Нижний Вюншельберг, да побыстрее! — Раппельмайерша стала рыться в своей маленькой серой сумочке.
Саладин Штюрценбехер приложил руку к фуражке и приветливо кивнул.
— Неужели вы не хотите в пряный, душистый Стамбул? Или в сияющий золотом Пекин? И даже в обледенелый Владивосток вам не надо?
— Вы кто — странствующий проповедник, миннезингер или все-таки водитель автобуса? — Она наконец-то откопала в сумочке несколько монет и бросила их на тарелочку кассы.
— Будем знакомы, Саладин Штюрценбехер, для вас — господин Штюрценбехер. — Саладин оторвал от рулона билетик. Пассажиров, к сожалению, не выбирают. Раппельмайерша хотела было сесть в первый ряд, около водителя, но Саладин отрицательно помотал головой: — Очень сожалею, но это место зарезервировано, а начиная со второго ряда все сиденья заражены внезапным нашествием пресноводных клопов. Ими не затронут только самый последний ряд. Там вам самое место, я имею в виду, там вам место найдется.
У него явно не все дома, подумала Раппельмайерша. Ничего удивительного, что они друзья с этой Шульце. Она пошла назад по проходу, балансируя руками и стараясь не задеть ни одно сиденье. Пресноводные клопы? Что-то никогда она о таких не слышала, но осторожность не помешает! В последнем ряду она уселась на самый краешек кресла, ни к чему не прикасаясь. Уже через несколько сот метров ее стало сильно мутить. Ее всегда укачивало в машине, если приходилось сидеть сзади.
Водитель время от времени посматривал на нее в зеркало заднего вида, и увиденное его вполне удовлетворяло: пассажирка становилась все зеленее и зеленее. Он лихо, на полной скорости, проходил крутые повороты и старался не пропускать ни одной ямки. Он так увлекся, стремясь наказать нахальную тетку за хамство, что, проезжая по Нижнему Вюншельбергу, чуть было не врезался в старый «Бугатти», который с дымящимся капотом застрял посреди улицы.
— Разве там на табличке не написано было «Нижний Вюншельберг»? — завопила вдруг Раппельмайерша, как только они выехали из города.
— Ох ты, я и забыл, — сказал Саладин, но все равно проехал еще целый километр вперед по дороге, прежде чем высадить пассажирку.
— Я буду жаловаться… в инспецкию автобусного надзора… или нет, лучше я… — кричала она вслед автобусу Саладина.
Задорное гудение противотуманного сигнала заглушило ее последние слова.
Раппельмайерша, кипя негодованием, зашагала назад, в Нижний Вюншельберг, пересекла рыночную площадь, украшенную статуей, которая изображала отвратительного, жирного человека, со всех сторон обклееного плакатами, оставила слева библиотеку имени Фриденсрайха Болленштиля и какой-то охотничий магазин — и прямиком направилась в первую попавшуюся гостиницу. Когда она появилась на пороге гостиницы «Шпитц», нос у нее по-прежнему был интенсивно зеленого цвета. Она подошла к буфетной стойке и слабым голосом заказала ромашковый чай. Элеонора Рапп-Майербринк любила ромашковый чай. Он целительно действует и на душу, и на тело — в этом она была абсолютно убеждена. Если надо, то он вылечит и мозоли на ногах. А у нее этих мозолей было уже как минимум три, ведь она не привыкла ходить на расстояния большие, чем от здания приюта до забора в приютском саду.
Какая-то дама за соседним столиком склонилась над ворохом телефонных книг и в бешенстве бормотала проклятия. Это был не кто иной, как тетя Кора, которая умела ругаться как извозчик, если дела не шли у нее как по-писаному и не так, как она задумала.
Руфус втянул голову в плечи и принялся с невероятной скоростью перелистывать страницы телефонной книги.
— Три недели штрафа — чистить туалеты! — Если кто-нибудь ругался, формула наказания сама срывалась у Раппельмайерши с языка. Она просто ничего не могла с этим поделать.
— Как вы сказали? — взвилась тетя Кора.
— Нет-нет, не беспокойтесь, я просто вдруг вспомнила, что… на ближайшие три недели… столько уборки… — неясно залепетала госпожа Рапп-Майербринк.
— Кого здесь интересует ваша уборка, когда речь идет о жизни и смерти — и о целом состоянии? — уже спокойнее проговорила тетя Кора, снова углубляясь в изучение телефонных книг.
— Да, с этими телефонными книгами… ну просто беда, — попыталась Раппельмайерша завязать разговор. — Это мильон убытку!
— Я не хочу мильон убытку, я хочу заполучить виллу, так что не мешайте мне! И уберите куда-нибудь подальше это свое вонючее зелье!
Элеонора Рапп-Майербринк маленькими глоточками отхлебывала ромашковый отвар, но нос у нее по-прежнему оставался зеленым. Виражи Саладина Штюрценбехера крепко подорвали ее здоровье.
— Эй вы! — позвала она хозяйку. — Счет!
— Во-первых, я вам не «эй вы». Во-вторых, у меня нет времени. Дело серьезное, у нас тут увеселительная вилла открывается, надо все цены повышать и ценники переделывать. И в-третьих, вас обслужит другая официантка, она сейчас подойдет!