Сокол и огонь, стр. 78

— Найди его, Фильда, и приведи сюда! Скажи ему, что происходит!

Еще один оглушительный удар, и дверь слетела с петель. Темные тени с оружием в руках показались в проеме.

Глава 23

— Беги! — закричала Мартина своей служанке, и в этот момент солдаты схватили ее и швырнули лицом вниз на кровать. Кто-то придавил ее спину коленом в железном наколеннике с такой силой, что она еле дышала, в то время как кто-то другой завел руки за спину и туго связал толстой веревкой, впившейся в кожу. Одновременно кто-то третий свел вместе ее колени и связал их. Теперь она даже не могла шевельнуться.

«Не может этого быть! — Ее била крупная дрожь, глаза были крепко закрыты. — Не может быть, чтобы они осмелились на такое». Ее ноздри затрепетали, чуя запах смазанной маслом стали, кожи, пропитанной потом, и немытых тел. Она могла лишь негодующе, яростно кричать, чувствуя на себе грубые руки и тычки в спину.

«Не плачь! — приказала она себе. — Нельзя терять своего достоинства перед этими скотами. Не доставляй им такого удовольствия».

Двое подскочили к ней, рывком поставили на ноги и придержали, чтобы она не упала.

В свете факела перед ней возник Бернард, со своей обычной холодной змеиной улыбкой. Он один из всех не был вооружен, на нем была черная парчовая туника с золотой тесьмой.

— Леди Фальконер, — как ни в чем не бывало произнес он.

— Что вам надо? — стараясь придать голосу твердость, спросила Мартина.

— По-моему, это ясно и очевидно, миледи. Мне нужны вы.

— Вы опоздали. Я уже замужем.

Бернард расхохотался, солдаты загоготали, вторя ему.

— Не думайте, что я стану просить вашей руки, миледи. — Он сделал кому-то знак рукой, и в проеме появилась фигура отца Саймона с куском пергамента в руках.

— Прочтите, — приказал Бернард.

Священник поднес бумагу к носу и забубнил:

— «Да будет известно, что, пока не доказана ее невиновность, леди Мартина Руанская, или Мартина Фальконер, баронесса Блэкбернская, считается виновной в том, что с помощью заклятий, чар и прочих дьявольских ухищрений совершила следующие вредные, нечестивые и богопротивные деяния, а именно: первое, дышала в рот умершей девочки Эйлис Киркли и тем способом оживила покойную…»

— Что? — воскликнула Мартина.

— «…Второе, — продолжал Саймон, не обращая на нее внимания, словно ее тут и не было, — лишила мужской силы своих обоих мужей как первого, так и второго, подсыпая им яд в питье и иными способами. Третье, подобным же образом, дала отравленное питье леди Эструде Фландрской и тем лишила ее жизни…»

— Это смешно, — возмутилась Мартина.

Священник глянул на нее и кашлянул:

— «…А также, да будет всем известно, что все эти деяния она совершила по поручительству того, кто именуется Сатаной, или же Люцифером, или Вельзевулом. И что колдунья Мартина Фальконер, прислуживая этому повелителю нечистой силы, отвергла Господа Иисуса Христа, всех святых и саму священную римскую церковь».

Мартина смотрела на Саймона, Бернарда, на стоящих вокруг солдат и не верила своим ушам. На всех лицах было выражение серьезности и торжественности. Ее снова заколотило в ознобе.

— Я хочу видеть своего мужа.

Бернард улыбнулся:

— Насколько мне известно, ваш муж сейчас в Гастингсе, и, следовательно, мы не можем исполнить вашу просьбу.

— Конечно, — до нее наконец дошло. — Вы знали, что его здесь нет. Знали заранее. А иначе не осмелились бы сунуться сюда…

— Совершенно верно, миледи. Мы были в курсе дел в вашем замке. Об этом позаботилась моя добрая леди Клэр. Мартина с отвращением вздохнула.

— Клэр! Мне бы следовало сразу догадаться. — Она кивнула на лист пергамента в руках Саймона. — И что же все это означает? Что меня ждет?

Отец Саймон свернул документ в трубочку и спрятал под рясой.

— Вам помогут признаться в ваших грехах.

Спазмы перехватили горло. И когда Мартина заговорила, голос ее дрогнул:

— То есть меня подвергнут пыткам?

— К сожалению, нет, — ответил монах, — увы, у нас в Англии почему-то не одобряют этот весьма прогрессивный метод, применяемый повсюду на континенте. Но вас допросят, зададут вам несколько вопросов, потом будут судить и признают виновной.

Будут судить и признают виновной.

— И какое наказание ждет виновного в колдовстве? — спросила она.

— Не очень суровое, — небрежно ответил Саймон. — Штраф, может, несколько ударов кнутом… в самом худшем случае изгнание из страны.

Она вздохнула с облегчением.

— Слава Богу, — вырвался у нее непроизвольный возглас.

— Но конечно же, — продолжал Саймон, — к вам это не имеет никакого отношения, потому что вас обвиняют не в колдовстве, вас обвиняют в еретическом колдовстве, в колдовстве с помощью самого дьявола. А наказание за такой огромный грех предусмотрено куда более страшное, чем за простое колдовство, — смертная казнь.

— Меня повесят! — выдохнула Мартина.

Саймон шагнул к ней, улыбаясь; Бернард сделал то же самое. Оба явно наслаждались ситуацией и ее беспомощностью, играя с ней, как два довольных кота с маленькой мышкой.

— Вовсе не обязательно, — сказал Бернард. — Хотя вам, конечно, может повезти и вы будете приговорены к повешению. Но в Англии сейчас есть священники, и отец Саймон один из них, которые требуют, чтобы еретиков сжигали на костре.

— Как это принято в более цивилизованных странах Европы, — добавил Саймон.

Мартина медленно покачала головой.

— Нет, не может быть…

— О да, миледи. — Бернард приблизился к ней и взял ее за подбородок, вынуждая смотреть в глаза. — Вам не по душе было стать моей женой, не так ли? И вы решили, что вместе с сокольничим сумели перехитрить меня? Но на этот раз я своего не упущу, так что не стройте иллюзий. Вас признают виновной, а потом вы умрете на костре, медленно и мучительно. Никакая агония не сравнится со смертью в огне, вы уж мне поверьте.

— За исключением замужества с вами, конечно же. — Мартина мотнула головой, вырываясь из его липких пальцев.

Кто-то из солдат за его спиной весело хохотнул. Бернард обернулся с отвисшей от ярости челюстью, смех оборвался.

— Кажется, вы забыли, кто здесь хозяин положения, миледи, — приблизив к ней лицо, прошипел он. — Ну так я вам сейчас напомню.

Резко взмахнув рукой, он ударил ее в перносицу эфесом меча. Кровавая пелена поплыла перед ее глазами, боль ослепила Мартину, и она рухнула на колени.

— Заткните ей рот кляпом, — приказал Бернард и вышел из комнаты.

Мартина потеряла сознание и больше ничего не чувствовала. Она не помнила, как ее выволокли из замка и погрузили, словно мешок с овсом, на чью-то лошадь.

— Проснитесь, милорд! — Голос был женский. Торн почувствовал, что кто-то трясет его, отчего к горлу подступила тошнота.

Он повернулся на бок, щуря глаза от света. Он лежал на покрытом одеялом соломенном матраце, упираясь грудью во что-то жесткое… кувшин. Он был в одежде и даже при мече.

— Проваливай! — Во рту был такой вкус, словно это и не рот, а пустая гниющая винная бочка.

Женщина что-то зашептала. Несколько рук ухватили его и повернули лицом вверх.

— Милорд, проснитесь. Это я, Нэн.

— Нэн? — промычал Торн. Нэн. Толстуха Нэн. Так, значит, он в ее борделе. Эта мысль вызвала новый приступ тошноты.

— Оставь меня в покое.

— Оставить вас?! После того, что вы сделали? После того, как любили меня всю ночь напролет? Девочки говорили, что вы еще тот жеребец, но представить такое я даже и не…

— Что?! — Торн привстал на локтях, оглядываясь вокруг. Он находился в одной из комнат борделя, грязной и пропитанной запахом греха и пота. Толстуха Нэн и стайка ее полуодетых девиц склонились над ним.

Нэн обернулась к остальным:

— Что я вам говорила? Уж от таких-то слов он вмиг очухается.

Девушки понимающе рассмеялись. Сообразив, что над ним подшутили, Торн немного расслабился. Он молча сел, морщась от жуткой головной боли, и осмотрел девиц, стараясь припомнить, с которой же из них он…