Собрание сочинений в 12 т. Т. 11, стр. 39
Становилось заметно теплее. Полурастаявший снег превращался в грязь. Оттепель начиналась рано в этом году.
Около пяти часов утра, не доходя до местечка Фаллена, беглец нашел заброшенную лачугу, в которой, никем не замеченный, он мог приютиться. Провизия, подаренная мельником, подкрепила его силы. Сон довершит остальное. Ничто не потревожило его сна, и в шесть часов вечера он пустился в дальнейший путь. Если в эту ночь с девятого на десятое апреля он покроет половину расстояния в шестьдесят верст, остающихся до Пернова, то это будет предпоследний переход.
Так и произошло. На рассвете беглец вынужден был сделать привал, но на этот раз за неимением лучшего пристанища - в чаще соснового леса в полуверсте от дороги. Это было благоразумнее, чем просить приюта и пищи на какой-нибудь ферме или в корчме. Не всегда встречаются столь гостеприимные хозяева, как мельник с озера.
В тот же день после полудня, укрывшись в зарослях, путник заметил на дороге в Пернов полицейский патруль. Отряд остановился, словно собираясь обыскать сосновый лес. Однако, передохнув немного, полицейские удалились.
В шесть часов вечера беглец снова пустился в путь. Небо было безоблачно. Ярко сияла почти полная луна. В три часа утра путник вышел к левому берегу реки Перновы [13] в пяти верстах от Пернова. Продолжая идти вниз по течению, он скоро должен был достигнуть города, где собирался прожить в какой-нибудь скромной корчме до дня отъезда.
Радости его не было границ, когда он заметил, что ледоход на Пернове уже начался и льдины уносятся в залив. Еще несколько дней, и он покончит с бродячей жизнью, тяжелыми переходами, усталостью и опасностями. Так по крайней мере он надеялся…
Внезапно раздался окрик. Таким же окриком встретили его на лифляндской границе на Чудском озере. Этот окрик звучал в его ушах, как немецкое «Wer da?».
Только на этот раз кричал не таможенник.
Показался полицейский патруль из четырех человек под начальством унтер-офицера Эка, наблюдавший за дорогами в окрестностях Пернова.
Беглец остановился было на мгновение, затем бросился вниз по круче к реке.
- Это он!… - заревел один из полицейских.
К несчастью, при ярком свете луны нельзя было скрыться незамеченным. Эк и его люди преследовали беглеца по пятам. Утомленный большим переходом, он не мог бежать с обычной скоростью. Нелегко будет ему обогнать полицейских, которые не натрудили себе, как он, ноги десятичасовой ходьбой.
«Лучше умереть, чем снова попасться им в руки!» - подумал он.
И улучив момент, когда в пяти-шести футах от берега проплывала льдина, он сильным рывком вскочил на нее.
- Стреляйте… стреляйте же! - крикнул Эк полицейским. Раздалось четыре выстрела, но револьверные пули затерялись где-то во льдах.
Льдина, уносившая беглеца, плыла со значительной скоростью, так как в начале ледохода течение Перновы довольно быстрое.
Эк и его подчиненные продолжали бежать по берегу. Но на ходу трудно было метко прицелиться по движущимся льдинам. Надо было по примеру преследуемого тоже вскочить на льдину, перепрыгнуть на другую, словом, продолжать погоню по реке.
Полицейские с Эком во главе уже готовы были сделать такую попытку, как вдруг раздался страшный грохот. Река, суживаясь в излучине, круто поворачивала вправо, и льдина беглеца, врезавшись в другие льдины, перевернулась, вздыбилась, снова опрокинулась и исчезла под льдинами, которые, взгромоздясь одна на другую, образовали затор.
Лед стал. Полицейские бросились на ледяное поле и исходили его по всем направлениям; поиски продолжались целый час.
Ни следа беглеца; наверное, он погиб при столкновении льдов.
- Жалко, мы не поймали его… - сказал один из полицейских.
- Еще бы! - ответил унтер-офицер Эк. - Но раз мы не сумели захватить его живым, постараемся добыть его хоть мертвым.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Семья Николевых
На следующий день после описанного происшествия - 12 апреля - в восьмом часу вечера в столовой одного из домов в предместье Риги, населенном по преимуществу русскими, беседовали три человека, поджидая четвертого. Скромного вида дом был построен из кирпича, что являлось редкостью на окраине предместья, где дома обычно деревянные. Печь, установленная в глубине столовой, топилась с самого утра, поддерживая температуру в пятнадцать - шестнадцать градусов - вполне достаточную, так как наружный термометр показывал пять или шесть градусов по Цельсию.
Маленькая, прикрытая абажуром керосиновая лампа освещала стол посреди комнаты тусклым светом. На мраморном столике кипел самовар, а чайный прибор был накрыт на четверых. Но четвертый еще не появлялся, хотя и опаздывал уже на сорок минут.
- Дмитрий где-то задержался… - заметил один из гостей, подходя к окну с двойной рамой, выходящему на улицу.
Это был мужчина лет пятидесяти - русский врач Гамин, один из самых верных друзей дома. За двадцать пять лет практики в Риге он составил себе репутацию отличного врача. Пациенты очень его любили за приветливый нрав, а коллеги сильно завидовали ему: всем известно, до какой степени может дойти иногда профессиональная зависть в России, как и повсюду.
- Да… скоро восемь… - ответил другой гость, бросая взгляд на часы с гирями, висевшие между окнами. - Но господин Николев имеет право на «льготную отсрочку» в четверть часа, как говорят у нас во Франции, а ведь известно, что эти четверть часа обычно больше пятнадцати минут!…
Человек, произнесший эти слова, господин Делапорт, мужчина лет сорока, был французский консул в Риге, живший уже в течение десяти лет в этом городе. Его изысканные манеры, любезность и услужливость снискали ему всеобщее уважение.
- Отец пошел давать урок на другой конец города, - сказала третья из присутствующих. -Путь долог, да и тяжел в эту непогоду - не то дождь, не то мокрый снег!… Он придет весь продрогший. Бедный отец!…
- Ничего! - воскликнул доктор. - Печь храпит, как судья во время заседания!., В столовой тепло… самовар не отстает от печки… Чашку-другую чаю - и Дмитрий согреется и снаружи и внутри!… Не беспокойся, дорогая Илька!… А если твоему отцу понадобится врач, то он недалеко - и это один из его лучших друзей…
- Нам это известно, дорогой доктор! - улыбаясь, ответила девушка.
В двадцать четыре года Илька Николева представляла собой чистейшего типа славянскую девушку. Как непохожа она была на других рижанок немецкого происхождения, с их чересчур розовой кожей, чересчур голубыми глазами, чересчур невыразительным взглядом, с их чересчур немецкой апатичностью! Брюнетка, с лицом, играющим красками, и все же не румяным, стройная, Илька отличалась благородными чертами лица, немного сурового, строгость которого, впрочем, смягчал взгляд, на редкость нежный, когда он не был подернут грустью. Серьезная, задумчивая, равнодушная к кокетливым нарядам, - она одевалась просто, со вкусом и являла законченный образец лифляндской девушки русского происхождения.
Илька не была единственным ребенком Дмитрия Николева, овдовевшего десять лет тому назад. Ее брат Иван, которому лишь недавно исполнилось семнадцать лет, заканчивал образование в Дерптском университете. В детские годы Илька заменила ему мать, а со времени ее смерти в какой другой женщине нашел бы он столько преданности, столько доброты, столько самопожертвования? Лишь благодаря проявленным его сестрой чудесам бережливости юный студент был в состоянии продолжать учение вне родительского дома, стоившее довольно дорого.
И действительно, единственным источником доходов Дмитрия Николева были уроки, которые он давал у себя на дому или в городе. Его очень ценили как учителя физики и математики, и он был весьма образованным человеком. Все знали, что он не обладал никаким состоянием. Профессия учителя не приносит богатства, а в России еще меньше, чем где-либо. Если бы всеобщее уважение приносило богатство, то Дмитрий Николев был бы миллионером, одним из богатейших людей Риги, так как почтение, которым его окружали, ставило его на видное место среди сограждан - конечно славян. Чтобы убедиться в этом, достаточно будет в ожидании возвращения учителя принять участие в разговоре доктора Гамина с консулом. Разговор велся на русском языке, на котором господин Делапорт изъяснялся так же свободно, как образованные русские говорят по-французски.