Собрание сочинений в 12 т. Т. 11, стр. 125

Господин Лекёр не был, разумеется, похож на Шейлока. Зефирен Ксирдаль - стоило бы ему только пожелать - мог получить свою часть, даже большую часть, этих богатств. Но Ксирдаль, когда затевали подобный разговор, устремлял на собеседника такой отсутствующий взгляд, что лучше было не настаивать. Деньги? Зачем они ему? Что ему с ними делать? Получать через неопределенные промежутки небольшие суммы на покрытие своих скромных потребностей - вот это было по нем. До конца своей жизни он продолжал с этой целью приходить пешком к своему «дяде», и банкиру никакими силами не удавалось заставить его покинуть квартирку в седьмом этаже на улице Кассет, так же как и расстаться с вдовой Тибо, бывшей владелицей мясной лавки, которая так до самого конца и оставалась его болтливой служанкой.

Спустя семь дней после приказа, посланного Лекёром его парижскому доверенному, весь мир уже был осведомлен о гибели болида. Французский крейсер на пути из Упернивика передал эту весть через первый телеграфный пункт, и оттуда она с необычайной быстротой облетела весь свет.

Если вызванное этой вестью волнение и было, как легко себе представить, очень велико, то оно все же довольно быстро само собой улеглось. Люди оказались перед совершившимся фактом, и лучше всего было больше об этом не думать. Прошло немного времени, и смертные погрузились в свои личные заботы, перестав даже вспоминать о небесном посланце, которого постиг такой плачевный, чтобы не сказать - довольно нелепый, конец.

Разговоры об этой истории уже заглохли, когда «Мозик» 18 сентября бросил якорь в порту Чарлстона.

Кроме прежних пассажиров, «Мозик» по возвращении высадил еще одного пассажира, не числившегося на нем при отплытии. То была миссис Аркадия Уокер. Стремясь как можно теплее выразить своему бывшему мужу благодарность, наполнявшую ее сердце, она поспешила занять каюту, оставленную господином Шнаком.

От Южной Каролины до Виргинии не очень далеко, да, кроме того, в Соединенных Штатах нет недостатка в железных дорогах. На следующий же день, 19 сентября, мистер Форсайт, Франсис и Омикрон, с одной стороны, и мистер Сидней Гьюдельсон и его дочь, с другой, уже вернулись к себе, одни - на Элизабет-стрит, другие - на Морисс-стрит.

Их ждали там с нетерпением. Миссис Гьюдельсон с дочерью, так же как и почтенная Митс, были уже на вокзале, когда чарлстонский поезд высадил на платформу своих пассажиров. И приехавшие были глубоко растроганы приемом, который встретили. Франсис Гордон расцеловался со своей будущей тещей, а мистер Форсайт сердечно, словно ничего и не было, пожал руку миссис Гьюдельсон. Никто бы даже и не намекнул на тяжелое прошлое, если бы мисс Лу, которую все еще мучили сомнения, не пожелала окончательно освободиться от них.

- Теперь ведь все кончено, не правда ли? - воскликнула она, обнимая мистера Дина Форсайта.

Да, все кончилось, кончилось навсегда. И лучшим доказательством могло служить то, что звон колоколов церкви Сент-Эндрью 30 сентября волной разлился надо всем виргинским городком. В присутствии блестящего общества, в состав которого входили родные и друзья обоих семейств, а также все видные горожане, преподобный О’Гарт обвенчал Франсиса Гордона и Дженни Гьюдельсон, счастливо достигших гавани после стольких бед и злоключений.

Пусть никто не сомневается: мисс Лу присутствовала на свадьбе в качестве «подружки невесты», очаровательная в своем нарядном длинном платье, которое уже четыре месяца как лежало готовым. И Митс тоже была здесь и то плакала, то смеялась, радуясь счастью своего «сынка». Никогда не была она еще так взволнована, - повторяла она всем, кто соглашался ее слушать.

Почти в тот же час, в другой части города, также происходило бракосочетание, правда в менее торжественной обстановке. На этот раз мистер Сэт Стенфорт и миссис Аркадия Уокер прибыли к дому судьи мистера Прота не верхом, не пешком и не на воздушном шаре. Нет, они подъехали в удобной коляске и под руку вошли в дом судьи, чтобы на этот раз в менее странной форме предъявить ему свои документы.

Судья выполнил свои обязанности, вторично соединив браком супругов, разлученных на несколько недель благодаря состоявшемуся по их желанию разводу. Затем мистер Джон Прот учтиво поклонился.

- Благодарю, мистер Прот, - произнесла миссис Стенфорт.

- И прощайте, - добавил мистер Сэт Стенфорт.

- Прощайте, мистер и миссис Стенфорт, - ответил судья и не медля вернулся в сад, к своим цветам.

Уважаемого судью, однако, грызло сомнение. После второй лейки его замершая в бездействии рука перестала орошать благодатным дождем изнывавшую от жажды герань.

- «Прощайте»? - прошептал он в задумчивости, останавливаясь посреди аллеи. - Мне следовало, пожалуй, сказать им «до свидания»…

1908 г .

КОММЕНТАРИЙ

ВЛАСТЕЛИН МИРА

Роман «Властелин мира» вышел в свет отдельным изданием в 1904 году с иллюстрациями художника Леона Бенетта Эго произведение - одно из последних, опубликованных при жизни Жюля Верна, - связано единством главного героя с романом «Робур-Завоеватель» (см. девятый том наст. изд.).

Научно-фантастическая идея корабля, способного превращаться поочередно в подводную лодку и в аэроплан, была подсказана писателю его братом Полем Верном. Одобрив эту мысль, Жюль Верн писал брату, что изобретателем универсальной транспортной машины будет какой-нибудь новый отвергнутый Тюрпен. Как известно, нашумевшая история судебного преследования французского химика Эжена Тюрпена, продавшего за границу патент оборонного значения, побудила Жюля Верна написать роман «Флаг родины» (см. комментарий к десятому тому наст. изд.). Следовательно, гениальный изобретатель Робур в романе «Властелин мира» по первоначальному замыслу автора должен был стать «новым Тюрпеном», вернее сказать, новым воплощением образа Тома Рока (см. «Флат родины»)

Вот что писал Жюль Верн своему брату по поводу замысла нового романа:

«Дружище Поль! Скажи мне, что еще тебе приходят на ум - только менее абсурдное - относительно твоего фантастического корабля?… Я еще не уверен, что действительно напишу этот роман, но, поскольку у меня сейчас есть свободное время, я с удовольствием думаю об этом. Хотелось бы, чтобы получилось одновременно нечто причудливое и возвышенное. Поживем - увидим» (письмо от 1 августа 1894 г.).

«Незачем создавать заново «Двадцать тысяч лье под водой», но мне будет трудно обойти молчанием подводное судно. Объектом был бы корабль подводный, надводный и воздушный поочередно. Едва ли я дойду до этого. Не стоит также создавать второго капитана Немо. Но… я охотно сделал бы изобретателем какого-нибудь Тюрпена… вступающего с нами в борьбу, перевоплощаясь то в знатного сеньора, то в проходимца и т. д…Все это можно было бы закончить какой-нибудь детективной историей, происходящей на борту судна. Теперь ты видишь, какие безумства лезут мне в голову. Сообщи, что ты об этом думаешь?» (письмо от 7 августа 1894 г.).

Работа над очередными томами «Необыкновенных путешествий» надолго отвлекла Жюля Верна от этого фантастического замысла. Писатель приступил к его осуществлению только в 1902 году.

За несколько лет научно-фантастическая концепция, намеченная в цитированных письмах, заметно усложнилась. Претерпел изменения и первоначально задуманный романистом образ главного героя, который вовсе не оказался простым повторением образа Тома Рока. Вместе с тем в романе «Властелин мира» автор действительно осуществил свое первоначальное намерение сделать книгу одновременно «причудливой» и «возвышенной», героя романа - странным и загадочным, ввести в повествование детективную историю. Близость романа «Властелин мира» и «Флаг родины» заметна не только в характеристике образа героя-изобретателя, но и в совпадении сюжетных и композиционных приемов: и там и здесь рассказ ведется от лица постороннего наблюдателя, который стремится помешать безумцу употребить во зло свою могущественную машину. И там и здесь изобретатель работает в потаенном убежище среди неприступных скал. После гибели изобретателя чудом спасается очевидец событий, чтобы поведать миру о великом изобретении, секрет которого, однако, остается навсегда потерянным. Таким образом роман «Властелин мира» в какой-то степени повторяет и варьирует замысел романа «Флаг родины». И это, разумеется, не случайно. В поздние годы творчества Жюль Верн упорно возвращался в разных романах к одной и той же теме - ответственности ученого и изобретателя, ставящего свое открытие на службу войне и разрушению. Если в «Робуре-Завоевателе» герой овеян романтическим ореолом и внушает сочувствие, то в романе «Властелин мира» автор развенчивает его как безумца, одержимого манией величия и возомнившего себя «сверхчеловеком».