Шелковые узы, стр. 45
Черные глаза Джонни сузились. Он шагнул к ней. Но его голос остался спокойным и уверенным.
— Я просил тебя говорить тише, Невада.
— Я слышала тебя, но ты, очевидно, не слышал меня. Все кончено, Джонни. Ты больше не будешь распоряжаться мной никогда. Я не послушный ребенок. Я женщина, и я ухожу.
— Ты уйдешь, когда я тебе разрешу. — Джонни начал сердиться. Он быстро подошел ближе и остановился, угрожающе нависая над ней. — Ты знаешь, что ты мне нужна во время большой игры.
— Это твои личные проблемы, а не мои. Я не останусь на игры.
Джонни начал серьезно беспокоиться. Он немедленно сменил тактику. Он протянул руку и мягко коснулся ее плеча.
— Дорогая, ты расстроена. Завтра ты будешь говорить по-другому. — Он ослепительно улыбнулся своей неотразимой улыбкой, его белые зубы блеснули под аккуратными усами. — Если после игры ты захочешь уехать, я не буду возражать.
— Катись к черту вместе со своим разрешением! — Она устало пожала плечами. — Я не нуждаюсь в ни в том, ни в другом! Я поступлю так, как решила.
Сердце Джонни тревожно забилось. Боже, да она действительно решила. Она собралась бросить его. Он не мог этого допустить. Он не позволит ей уйти. Она была его. Его удачей, и не могла покинуть его. Он снова притянул Неваду к себе и прижался к ней загорелой щекой.
— Детка, детка, извини. Не сердись.
— Джонни, отпусти меня.
Невада была неумолима. Джонни отодвинулся, чтобы рассмотреть ее. Она отвела взгляд.
— Невада, если ты действительно хочешь покинуть Лондон, это твое право.
Ее глаза медленно поднялись к его лицу.
— Спасибо. Теперь, если ты так добр, оставь меня и…
— Хорошо. Но, может быть, ты останешься, хотя бы до окончания игры?
— Нет, черт возьми, я не останусь. Ты можешь поцеловать свою удачу на прощание!
— Хорошо, я так и сделаю, — хмуро сказал Джонни.
Он без усилий дотянулся до нее и обнял. Его пристальный взгляд остановился на ее губах. Джонни был уверен, что если поцелует ее, она станет податливой. Но Невада прочитала его мысли.
— Это не сработает, Джонни, — сказала она тихим спокойным голосом.
Уверенный, что этот прием должен сработать, Джонни наклонил голову и накрыл ее рот своими губами. Его язык легко раздвинул ее губы, и Джонни поцеловал ее долгим, жарким поцелуем, способным растопить лед и гнев. Невада не сопротивлялась, но и не отвечала. Ее маленькое гибкое тело не прижалось к его груди, ее руки остались неподвижными. Джонни продолжал поцелуй, крепче прижимая ее к себе, убаюкивая ее голову на своем плече. Не отрывая жарких губ от ее лица, он погладил рукой ее щеку, шею, потом его пальцы скользнули ниже, туда, где мерцали сапфиры и бриллианты ожерелья. Он нащупал шелковые отвороты ее капота. Он осторожно раздвинул их, нашел концы пояса и нетерпеливо развязал его. Его теплая рука обхватила мягкую округлость ее груди.
Никакого ответа. Потрясенный Джонни поднял голову, его дыхание участилось, сердце колотилось в груди. Мягкие губы Невады были влажными и слегка припухли от его поцелуя, под раскрывшимся синим халатом было видно ее прекрасное тело под прозрачной тканью. Невада смотрела прямо в глаза Джонни. Непокорная и красивая, она стояла вплотную к Джонни, такая желанная и недоступная, упрямая и бесстрашная.
— Ты больше не существуешь для меня, — спокойно сказала она. — Если когда-либо мы встретимся снова, я тебя не знаю. Мы никогда не были знакомы.
Она повернулась и быстро пошла через комнату, и полы синего халата едва поспевали за ней. В дверях спальни она остановилась, обернулась и посмотрела на него:
— Ты никогда ничего не хотел от меня, кроме удачи в игре. С этого момента, Джонни Роулетт, я ставлю только на себя!
Часть вторая
Глава 26
В призрачном розовом свете восходящего солнца генерал Эндрю Джексон уверенно сидел на своем вздыбившемся жеребце. В полдень, когда солнце Луизианы было в зените, генерал был все еще там, подняв шляпу в приветственном жесте. В сумерках, когда теплый день сменялся холодной южной ночью, гордый воин и его жеребец все еще возвышались над площадью, названной в его честь. И поздно вечером, когда Новый Орлеан спал, и блестящая роса покрывала траву в парке, окружающем постамент генерала, отважный Джексон оставался бодрствующим, его глаза были подняты к ночному небу, его фигура не теряла военной выправки.
Невада стояла в одиночестве на украшенном железным кружевом балконе роскошных апартаментов в «Понтальба» и пристально смотрела через улицу Святой Анны на галантного генерала. За ту неделю, что она пробыла в Новом Орлеане, она не видела почти никого, кроме генерала. Ей нравилось его общество, потому что с Энди ей было незачем поддерживать светскую беседу, улыбаться, очаровывать и притворяться веселой. Установленный в самом центре площади, через улицу от красного дома, где жила Невада, огромный зеленый памятник ничего не ожидал от нее, ничего не требовал. Неваде это нравилось. Ей нравился безмолвный генерал. Если она чувствовала потребность поговорить с ним, она говорила. Если нет, он не возражал. Он был там перед ней в любой час дня и ночи.
Сейчас было уже далеко за полночь и холодный зимний ветер заставил Неваду обнять руками плечи и вздрогнуть. Генерал Джексон никогда не чувствовал холода. Временами ей хотелось стать похожей на невозмутимый памятник. Как здорово было бы ничего не чувствовать. Невада вздохнула и отвела взгляд от бесстрашного генерала.
Высокие белые шпили собора Сент-Луиса поднимались к темному небу. И дальше, за церковью, старый город был тихим. За площадью обычно шумный французский рынок был безлюден, только длинные деревянные столы да пустые мусорные ведра.
Наконец молодая женщина задумчиво посмотрела вправо, на спокойную Миссисипи, чьи мутные воды мерцали серебром в зимнем лунном свете. Вдали прогудел пароход, и жалобный звук, казалось, проник прямо в одинокое сердце Невады. Сколько она себя помнила, пароходные гудки всегда были частью ее жизни, заставляли ее визжать от радости, когда она была счастливой речной девчонкой, и сильнее биться сердце, когда она стала старше. Далекий звук пробудил приятные воспоминания об огромном светловолосом мужчине с синими глазами, раскатистым смехом, и сердцем, огромным, как река. Они провели много счастливых дней вместе на беспокойной Миссисипи — она и ее отец.
Но гудок парохода напомнил еще об одном мужчине. Смуглый брюнет с обжигающими черными глазами и адской усмешкой, у которого вовсе не было сердца. Она провела с ним всего одну наполненную страстью ночь на реке, и ее жизнь навсегда стала другой, а его — ничуть не изменилась.
Слезы потекли из грустных глаз Невады. Она не сдерживала их. Никто не мог увидеть этих слез, кроме старого Эндрю Джексона, а он никому не расскажет.
Так она одиноко стояла холодной ночью на балконе в Новом Орлеане и не скрываясь плакала о беззаботном мужчине за океаном, более похожем на статую, чем каменный генерал. Она плакала долго. Плакала, пока не разболелась голова, а глаза опухли и покраснели. Плакала, потому что потеряла Джонни, потому что любила его так отчаянно, что ее дни и ночи были заполнены страданиями, которых она раньше не знала. Плакала, потому что она должна была забыть его, но не была уверена, что сможет.
Наконец, все еще плача, Невада подняла тяжелую голову и посмотрела на неподвижного генерала.
— Вот и все, Энди. Последний раз. После сегодняшней ночи, двадцатого ноября 1876 года, больше не будет слез, пролитых понапрасну о мистере Джонни Роулетге!
Глядя на залитый дождем город, Джонни Роулетт курил в темноте тонкую коричневую сигару. Было уже далеко за полночь, но ему не хотелось спать. Это был день игры. Большой игры. Игры, ради которой он приехал в Лондон. Джонни затянулся сигарой, вдохнул горячий дым глубоко в легкие, затем медленно выдохнул, выпуская идеальные кольца округленными губами. Его мысли были заняты предстоящей игрой. И Невадой Мэри Гамильтон. Он рассчитывал на ее поддержку, он привез ее через океан как амулет своей удачи. Он не был уверен, что сможет выиграть без нее.