Кривой дом (сборник), стр. 57
— Все это очень хорошо,— неожиданно сказала Эдит,— но надо считаться с общественным мнением. Если тебя объявят банкротом, Роджер, а потом ты уедешь на другой конец света, будет много разговоров, задевающих Софью.
— Какое нам дело до мнения толпы! — презрительно заметила Клеменс.
— Мы знаем, что тебе до этого нет дела, но Софья живет здесь. У нее доброе сердце, и она — умница. Я не сомневаюсь, что Аристид поступил правильно, избрав ее хранительницей семейного состояния, хотя обделять сыновей, по нашим, английским понятиям, по меньшей мере странно. Но я думаю, будет неприлично, если станут говорить, что она оказалась жадной.
Роджер подошел к Эдит и обнял ее.
— Тетя Эдит, ты прелесть! Ты упрямый боец, но не хочешь понять одного: мы с Клеменс сами знаем, что нам нужно и чего не нужно.
На худом лице Клеменс выступили красные пятна.
— Никто из вас,— вызывающе сказала она,— не понимает Роджера. Вы никогда его не понимали и, наверное, никогда не поймете. Пойдем, Роджер.
Они удалились.
Мистер Гейтсхилл начал собирать бумаги. Лицо его выражало неодобрение.
Я взглянул на Софью. Она стояла у камина, очень спокойная и очень красивая. Она только что получила громадное наследство, но я думал сейчас только о том, какой одинокой вдруг стала Софья. Между нею и ее семьей вырос невидимый барьер. С этой минуты она была отделена от них, и мне показалось, что она уже поняла это. Старый Леонидас передал ей свое бремя. Он был уверен, что Софья справится, но мне было безумно ее жаль. Я уже чувствовал скрытую враждебность семьи к ней.
— Позвольте мне поздравить вас, Софья,— обратился к ней мистер Гейтсхилл.— Вы теперь очень богатая женщина. Я бы советовал вам не принимать опрометчивых решений. Если вы пожелаете обсудить со мной дальнейшее устройство дел, я буду счастлив помочь вам. Когда вы все обдумаете, позвоните мне.
— Роджер...— начала Эдит упрямо.
— Роджер,— продолжал мистер Гейтсхилл,— должен сам позаботиться о себе. Он уже взрослый — ему пятьдесят четыре года, если не ошибаюсь. Аристид был совершенно прав — у Роджера нет деловой жилки. И не будет.— Он взглянул на Софью.
— Если вы захотите поставить компанию на ноги, не думайте, ради Бога, что Роджер сможет успешно вести дела.
— Мне и в голову не придет ставить компанию на ноги,— парировала Софья.
Это были ее первые слова. Она сказала их деловым, решительным тоном.
— Это было бы идиотизмом,— добавила она.
Гейтсхилл взглянул на нее исподлобья и улыбнулся.
Затем попрощался и вышел.
Несколько мгновений все молчали.
— Я должен вернуться в библиотеку,— сказал Филипп вставая.— Я и так потерял слишком много времени.
— Папа...— умоляюще произнесла Софья.
Я увидел, как она вздрогнула и отступила, когда Филипп поднял на нее холодные, враждебные глаза.
— Извини, я не поздравил тебя, но я слишком потрясен. Никогда не думал, что мой отец так унизит меня, настолько пренебрежет моей любовью и преданностью.
Впервые он отбросил свою привычку сдерживаться и стал самим собой.
— Бог мой! — воскликнул он.— Как мог отец так поступить со мной?! Он всегда был несправедлив ко мне... всегда...
— О нет, Филипп,— вступилась Эдит,— ты не должен так думать. Не надо относиться к этому как к очередной обиде. Это не обида. Уверяю тебя, что это не так. Когда люди старятся, они, естественно, обращаются к молодому поколению. Кроме того, Аристид был деловой человек. Я часто слышала, как он говорил, что две доли налогов на наследство...
— Он никогда не любил меня! — перебил ее Филипп.— Роджер, всегда Роджер. Ну, по крайней мере,—-неистовая злоба исказила его лицо,— отец понял, что Роджер дурак и неудачник. Он его тоже обошел.
— А как насчет меня? — спросил вдруг Юстас.
До этого я его почти не замечал, но теперь увидел, что он весь дрожит. Он чуть не плакал.
— Позор! — истерически кричал он —Проклятый позор! Как посмел дедушка так поступить со мной?! Как он посмел? Я его единственный внук. Как он мог отдать все Софье? Это нечестно! Я ненавижу его, никогда не прощу ему. Отвратительный старый тиран! Я так хотел, чтобы он умер. Я мечтал уехать из этого дома, освободиться от всех. А теперь Софья будет вмешиваться в мою жизнь, и я вечно буду в дураках... Боже мой! Как я хочу умереть!
Его голос прервался, и он выбежал из гостиной.
— Никакого самообладания,— пробормотала Эдит де Хэвиленд.
— А я его хорошо понимаю! — воскликнула Магда.
— Не сомневаюсь в этом,— ехидно ответила Эдит.
— Бедный мальчик! Я должна поговорить с ним!
— Послушай, Магда...— Эдит поспешила за ней.
Их голоса замерли в отдалении.
Софья продолжала смотреть на Филиппа. Я прочел в ее взгляде мольбу, но он холодно взглянул на нее.
— Ты хорошо сыграла эту игру, Софья.— И он вышел.
— Как он мог произнести такие жестокие слова!— воскликнул я,—Софья...
Она протянула ко мне руки. Я обнял ее.
— Это уж слишком, дорогая.
— Я их понимаю.
— Этот старый дьявол, ваш дедушка, не должен был ставить вас в такое положение.
Она выпрямилась.
— Он верил, что я справлюсь. Так и будет. Но я бы хотела, чтобы Юстас не так тяжело это переживал.
— Со временем пройдет.
— Не похоже. Он из тех людей, кто мрачно смотрит на вещи. И я страшно огорчена, что отец так уязвлен.
— Ну, хоть мама спокойна.
— Не совсем. Не очень приятно приходить к дочери и выпрашивать деньги на постановку пьесы. Она накинется на меня со своей Эдит Томпсон раньше, чем вы успеете оглянуться.
— А что вы ей ответите? Если деньги могут сделать ее счастливой...
— Я скажу — нет. Это очень плохая пьеса, и мама не справится с ролью. Это все равно, что выбросить деньги на ветер.
Я не мог не рассмеяться.
— В чем дело?
— Я начинаю понимать, почему дедушка оставил все деньги вам. Яблоко от яблони недалеко падает.
Глава 21
Единственное, о чем я сожалел,— это то, что не было Жозефины. Она бы получила огромное удовольствие от этих распрей. Но Жозефина быстро поправлялась, и ее ждали со дня на день домой.
А тут произошло еще одно важное событие, которое она тоже пропустила. Я как раз был в саду с Софьей и Брендой, когда к дому подъехала машина, из которой вышли Тавернер и сержант Ламб. Они быстро направились к дому.
Бренда замерла и как-то странно посмотрела на полицейскую машину.
— Опять эти люди. Они вернулись. А я думала, что все уже позади.— Она вздрогнула.
Бренда присоединилась к нам за несколько минут до этого. Завернувшись в шиншилловое манто, она сказала:
— Если я не подышу свежим воздухом, то сойду с ума. Когда бы ни вышла за ворота, там дежурит репортер, который набрасывается на меня. Это похоже на осадное положение. Неужели так будет продолжаться вечно?
Софья сказала, что репортерам все это скоро надоест.
— Вы можете ездить на машине,— добавила она.
— Я же сказала, что мне нужно двигаться! — Потом вдруг резко спросила: — Вы отказали Лоуренсу от места, Софья, почему?
— У нас другие планы насчет Юстаса,— спокойно ответила Софья,—а Жозефина уезжает в Швейцарию.
— Вы очень расстроили Лоуренса. Он думает, что вы не доверяете ему.
Софья ничего не ответила, в этот момент и подъехала машина.
Совершенно расстроенная, Бренда повторила:
— Что им надо? Зачем они приехали?
Я ничего не сказал Софье о письмах, но знал, что они были переданы общественному обвинителю, поэтому меня не удивило появление полиции.
Тавернер вышел из дома и направился к нам. Бренда вся дрожала.
— У меня есть ордер на ваш арест,— обратился он к ней,— по обвинению в отравлении Аристида Леонидаса 19-го сентября сего года. Должен предупредить вас, что все, что вы скажете, может послужить уликой в суде.
И тут Бренда не выдержала: она бросилась ко мне, заплакала,закричала.
— Нет-нет-нет! Это не правда! Чарльз, скажите им, что это неправда! Я не делала этого, я ничего об этом не знала. Это заговор. Не позволяйте им увозить меня. Это неправда... неправда... я ничего не делала!..