Кривой дом (сборник), стр. 56

— Так уж и любой?

— Да, я проверил. И Филипп, и Магда, и нянька, и даже ваша невеста. Бренда почти все время одна. У Лоуренса и Юстаса был получасовой перерыв. Мисс де Хэ-виленд была в саду, тоже одна. Роджер — в своем кабинете.

— Только Клеменс была в Лондоне.

— Нет, она оставалась дома из-за головной боли. Любой мог это сделать, будь они неладны, но к понятия не имею, кто именно. Что они искали?

Он еще раз окинул комнату взглядом. Что-то зашевелилось в моей памяти.

— Что она делала, когда вы ее видели в последний раз?

И тут я вспомнил.

— Подождите! — Я опрометью выскочил из комнаты и побежал на чердак. Жозефина сказала, что производила там «розыск». Вероятно, она прятала там то, что боялась хранить в своей комнате.

Через три минуты я нашел то, что искал,— пачку писем, завернутых в порванную коричневую бумагу. Я прочел первое письмо.

«О, Лоуренс, дорогой мой, любимый мой... Когда я вчера читала стихи, то была счастлива. Я знала, что они предназначались мне, хотя вы и не смотрели в мою сторону. Аристид сказал: „Вы хорошо читаете . Он не догадался, что мы оба переживаем. Дорогой мой, я уверена, что скоро все будет хорошо. Мы будем рады, что он ничего не узнал и умер спокойно. Он был очень добр ко мне, и я не хочу, чтобы он страдал. Но я не думаю, что после восьмидесяти лет интересно жить. Я бы не хотела. Скоро мы будем навсегда вместе. Как чудесно будет, когда я сумею назвать вас моим, дорогим мужем. Любимый мой, мы созданы друг для друга. Я люблю вас, люблю, люблю. Я не вижу конца нашей любви, она будет вечной...»

Там было еще очень много написано, но мне не захотелось читать дальше. Я спустился вниз в отвратительном настроении и передал письма Тавернеру.

— Возможно, наш неизвестный друг искал именно это.

Тавернер прочел несколько строк, свистнул и поглядел на меня, как кот, наевшийся вкусных сливок.

— Ну,— сказал он,— песенка миссис Бренды спета. И Лоуренса — тоже. Так это все-таки были они...

 Глава 19

Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне странно вспоминать, что вся моя жалость и симпатия к Бренде мгновенно исчезли, как только я нашел эти письма. Может быть, пострадало мое самолюбие, когда я узнал, что она лгала мое и любит Лоуренса? Не знаю. Я не психолог. Предпочитаю думать, что меня мучили мысли о Жозефине.

— Теперь ясно, что ловушку подстроил Браун,—-сказал Тавернер.— Письма каким-то образом оказались у девчонки. И ему необходимо было отобрать их у нее. Даже если она станет болтать, ей без писем никто не поверит. Но он не мог их найти. Тогда осталось одно—-убрать ее. Он знал, что она любит играть в заброшенном дворике. Идеальным было дождаться ее прихода за дверью и ударить кочергой или другим тяжелым предметом. Там их было полно. Казалось бы, зачем возиться с мраморным львом, который может и не попасть в.нее, а если и попадет, может н не убить, как и случилось. Я спрашиваю, зачем?

— Ну и каков ответ?.

— Сначала я думал, что кто-то обеспечивал себе алиби, но потом оказалось, что ни. у кого его нет. Кроме того, все равно кто-то нашел бы девчонку, увидел кусок мрамора и понял, как было совершено покушение. Если бы убийца отнес мрамор на место, я бы не знал, что и думать.

— А как вы это теперь объясняете?

— Вы помните идиосинкразию Брауна? Он не терпит насилия — из-за этого и не воевал. Он просто не мог ударить ее по голове, но мог подстроить ловушку и уйти, чтобы не видеть, как все произойдет.

— Понимаю,— сказал я.— Это то же, что эзерин в пузырьке из-под инсулина.

— Именно.

— Вы думаете, Бренда не знала об этом?

— Думаю, что нет. Только этим можно объяснить тот факт, что она не выбросила бутылочку. Конечно, они могли это придумать вместе — легкая смерть для ее усталого, старого мужа — и все к лучшему в этом лучшем из миров. Но я готов спорить, что к покушению на Жозефину она не имела никакого отношения. Женщины, как правило, не очень верят во всякие чисто механические действия. И они правы. Это не наверняка. Видимо, эзерин был ее идеей, а все остальное придумывал он. Бренда из тех людей, кто избегает действовать напрямую, поэтому у них совесть спокойна. Я думаю, эти письма помогут нам завершить следствие. А потом, если ребенок поправится, все будет великолепно. Интересно, как чувствует себя человек, который скоро вступит в брак с миллионом фунтов стерлингов?

Я нахмурился. За это время я успел забыть о завещании.

— Софья еще ничего не знает? Хотите, чтобы я ей сказал?

— Насколько я понял, Гейтсхилл собирается преподнести им это печальное (или радостное?) известие завтра, после следствия. Интересно, как прореагирует на это семья?

 Глава 20

Предварительное следствие закончилось быстро.

Все были в хорошем настроении, потому что накануне из больницы сообщили, что Жозефина поправляется.

Доктор Грей подчеркнул, что к ней, однако, никого не пропустят, даже мать.

— Ее — ни в коем случае,— тихо сказала Софья.— Я специально предупредила об этом доктора Грея.

Видимо, мой взгляд выразил недоумение, потому что Софья резко добавила:

— Я очень рада, Чарльз, что у вас сохранились хоть в чем-то старомодные взгляды. Но вы еще не знаете, на что способна моя мама. Она просто ничего не может поделать с собой: она бы закатила грандиозную драматическую сцену, а это не лучшее лекарство для человека, который поправляется после ранения в голову. Нет, Жозефине необходим полный покой.

— Вы успеваете обо всем подумать, любимая.

— Кто-то должен думать обо всем теперь, когда дедушки нет с нами.

Я задумчиво посмотрел на нее. Здравый смысл старого Леонидаса не обманул его. Софья уже чувствует свою ответственность за всю семью.

После завершения следствия мы все отправились домой. Гейтсхилл пошел с нами. Собрав всю семью, он откашлялся и торжественно объявил:

— Я должен исполнить свой долг и сделать вам следующее заявление.

Так как я уже знал, о чем пойдет речь, то приготовился наблюдать за реакцией присутствующих.

Гейтсхилл говорил коротко и сухо, ничем не выдавая своего раздражения.

Сначала он прочел письмо Аристида, потом завещание.

Мне было очень интересно наблюдать за всеми — я только жалел, что не могу видеть их всех одновременно. Я не смотрел на Бренду и Лоуренса. По этому завещанию Бренда получала ту же сумму.

Больше всего меня интересовали Роджер и Филипп. У меня сложилось впечатление, что все держались очень хорошо. Губы Филиппа были плотно сжаты, красивая голова откинута на спинку кресла. Он так ничего и не сказал.

Магда же начала трещать, как только мистер Гейтсхилл выполнил свою миссию.

— Дорогая Софья, как это удивительно, как романтично! Подумать только — наш старый дедушка всех перехитрил! Он не доверял нам, он думал, мы рассердимся? Он никогда не выказывал к Софье больше любви, чем ко всем нам. Нет, это действительно очень драматично!

Магда легко вскочила на ноги, сделала пируэт и присела перед Софьей в придворном реверансе.

— Мадам Софья, ваша бедная, разоренная мамочка просит подаяния.— Она перешла на жаргон: — Подай мне грошик, дорогуша. Твоя мама хочет пойти в кино.

Ее рука жадно протянулась к Софье.

Не разжимая губ и не пошевелившись в кресле, Филипп сказал:

— Пожалуйста, Магда, успокойся. Нет нужды устраивать шутовские представления.

— О Роджер! — воскликнула Магда, поворачиваясь к нему.— Бедный, дорогой Роджер! Любимый папочка готов был прийти вам на помощь — и вдруг умер. А теперь Роджер ничего не получит. Софья, ты непременно должна что-то сделать для Роджера.

— Нег,— возразила Клеменс, делая шаг вперед,— Нам ничего не надо.

Роджер подошел к Софье и ласково взял ее за руки,

— Мне не нужно денег, дорогая девочка. Как только все выяснится, мы с Клеменс уедем в Вест-Индию и начнем новую жизнь. Если мы будем нуждаться, я, конечно, обращусь к главе семьи.— Он ободряюще улыбнулся Софье.— Но пока мне ничего не нужно. Я живу очень просто, у меня небольшие потребности.