Костер на снегу, стр. 89

Толчок оказался не так силен, как она ожидала, и принес боль, раскаленным железом полоснувшую плечо. Ни минуты не сомневаясь, что это дело рук Кейна, Натали бросила ему в лицо яростное обвинение. В ответ он поймал ее запястья, взял их в одну руку, а другой захватил и дернул назад волосы, полностью обездвижив ее.

— А теперь послушай, — сказал он ровным и холодным, как лед на озере, голосом. — Ты ранена и потому, будь добра, лежи спокойно. Будешь дергаться — рана откроется.

Боль была в плече, в руках, в каждой клеточке тела, в коже головы там, где тянуло волосы. Она вся была сплошной болью, от которой легко было впасть в беспамятство. Натали попробовала зарыться лицом в подушку. Пальцы на ее голове разжались, но лишь для того, чтобы схватить ее за подбородок и повернуть к себе.

— Что ты со мной сделал, Ковингтон?! Ты избил меня и надругался надо мной! Как ты мог, как ты мог?!

Пораженный тем, что Натали могла прийти к такому странному заключению, Кейн продолжал объясняться с ней все так же спокойно и примирительно, как говорят с человеком в невменяемом состоянии:

— Я спас тебе жизнь, глупышка. Уж не знаю, что тебе было нужно на моей земле, но ты оказалась здесь и получила пулю. Я принес тебя в дом и, как сумел, вынул пулю. Рана не была сквозной.

— Значит, в меня стреляли… — Натали вдруг забилась в его руках. — Скажи, это ведь ты стрелял?!

— Я? — опешил Кейн. — Зачем?

— Тебе лучше знать! Я хочу вернуться домой! Отпусти меня сейчас же!

— Нет.

— Ты не имеешь права меня удерживать! Я ухожу!

— Уйдешь, когда выздоровеешь.

— Нет, сейчас! Будь ты проклят, будь ты проклят! — Натали продолжала вырываться с отчаянием обреченной.

— Тебе не осилить дорогу, тем более что снаружи второй день буран. Ты заблудишься и замерзнешь.

— Тем лучше для тебя! — отрезала Натали, борясь с наплывающей слабостью. — Не делай вид, что станешь меня оплакивать! Тебе безразлично все на свете, кроме себя самого!

— Ты совершенно права, — невозмутимо подтвердил Кейн. — Как раз о себе я и забочусь, не желая в непогоду выпускать из дому женщину с едва поджившей огнестрельной раной. Моя репутация только-только восстановлена, и я легко погублю ее снова, если обреку на смерть миссис Валланс, настоящую леди и уважаемую судью.

Еще больше раздраженная этой тирадой, Натали прошипела ему в лицо:

— Ты ко мне прикасался! Это гнусно! Мужчина, который не постыдился…

Кейн придвинулся ближе, так что соски ее зарылись в волосы у него на груди.

— Только не надо высокопарных речей, это не зал суда. Ты у меня в доме, а в своем доме я сам устанавливаю законы.

— Есть закон, единый для всех, — закон человечности!

Натали трясло от ярости, но вдруг она поникла, исчерпав все свои силы. Гневные зеленые глаза наполнились слезами, бледные губы задрожали.

— Ну-ну, судья Валланс! Не принимайте так близко к сердцу свою беспомощность. Раненой она вполне простительна; — Кейн отпустил руки Натали и смахнул слезы с ее запавших щек. — Отдыхай, набирайся сил. Я не стану удерживать тебя дольше, чем будет необходимо.

— Я хочу одеться… — слабо запротестовала она, прикрываясь непослушной от слабости рукой. — Как ты посмел раздеть меня?!

— Пришлось. — Кейн пожал плечами, выбираясь из постели. — Сначала плечо было забинтовано, но кровотечение продолжалось. — Он помедлил, заглянул в лицо Натали в поисках понимания и одобрения, не нашел ни того ни другого и продолжил: — Если бы я оставил все как есть, ты бы истекла кровью. Пришлось снять бинты и прижечь рану… — он помедлил, — раскаленной кочергой.

Это был самый напряженный момент для Кейна. Он ждал вспышки, обвинений в том, что оставил неизгладимый след на теле, но Натали смотрела на него молча, только глаза ее обвиняли Кейна во всех смертных грехах. Когда он уже перестал ждать, она вдруг сказала:

— И все это ты проделал с голым задом?

Вспомнив, что не одет, Кейн отвернулся, хватая брюки.

— Прошу великодушно извинить, мэм, — буркнул он, застегиваясь.

— Ну хорошо, с моей раной все ясно. Но я требую объяснений, как ты оказался со мной в постели голым!

— Пришлось, — повторил Кейн, чувствуя себя довольно нелепо. — У тебя начался жар. При этом человека бьет озноб, он не в состоянии согреться. К тому же ты бредила и все время норовила выскочить из постели. Я согревал тебя и не давал потревожить рану.

Поразмыслив, насколько ей позволял ее теперешний разброд мыслей и чувств, Натали решила: раз уж она сейчас не в форме и не может овладеть ситуацией, лучше всего прикинуться беспомощной и послушной. Позже, когда она окончательно придет в себя, можно будет поставить на своем, а пока помощь Кейна, пожалуй, даже кстати.

— Можно мне все-таки одеться? По-моему, рана поджила.

— Умница! — похвалил Кейн, обрадованный тем, что она, похоже, не собирается спорить. — Но прежде надо смыть мазь и забинтовать плечо. Потом я дам тебе свою рубашку. Идет?

— Идет, — согласилась Натали после короткого колебания. Последующая процедура доставила ей множество неприятных ощущений. Вся область лопатки пульсировала болью, боль эта время от времени отдавалась в руке, полосуя ее точно ножом. Как ни старалась Натали скрыть свои страдания от Кейна, ей это плохо удавалось. Поначалу он только встревожено поглядывал, потом спросил:

— Очень болит?

— Не очень, — ответила она сквозь стиснутые зубы. — Совсем чуть-чуть.

Когда все было сделано, Натали незаметно перевела дух. Кейн принес рубашку и был так любезен, что сам продел в длинные рукава ее вялые руки, которые решительно отказывались подниматься. То есть он одевал ее как малого ребенка. Он даже закатал рукава, чтобы она могла высвободить руки. Подобное внимание подозрительно для человека с холодным сердцем, казалось, что в этом есть какой-то расчет. Натали разрывалась между желанием целиком положиться на Кейна и застарелым недоверием к нему.

Можно ли верить Кейну Ковингтону? По его словам, в нее стреляли. Но кто? И почему? Скорее всего это как-то связано с золотом. Может ли быть, чтобы Эшлин приложил к этому руку? Но с чего вдруг ему покушаться на ее жизнь, если помолвка так и не была разорвана? Или теперь, когда место клада больше ей не принадлежит, Эшлин и сам мечтает о разрыве, просто пошел более радикальным путем? А если Кейн солгал? Если это он пытался устранить ее, а когда не получилось, ухватился за шанс вкрасться к ней в доверие?