Начало Игры, стр. 3

Миска подскочила вверх и с силой ударилась о стенку отлетев в дальний тёмный угол.

Женщина вздрогнула и вскрикнула, будто внезапно проснувшись.

— Бери лодку и возвращайся домой. — сказал ей Валпракс. Ты забудешь всё, что здесь было.

— Для твоё же пользы, — добавил Тунгри.

— Не забудь, лучше сказать мужу, чтобы не строил новый загон на южной окраине — не пройдёт и двух лет, как там всё сгорит.

— А если игра нам понравится — получишь награду. А теперь иди. В ближайшие пять лет людям сюда лучше не соваться…

Поднявшись высоко вверх, демоны уже не обратили внимания на маленькую тёмную точку среди серебристой глади моря. Разбитая лодка столь же легко и быстро двигалась назад к большому берегу.

Глава 1

— И всё-таки, Олкрин, ты не слишком многому успел научиться в Братстве. — обратился всадник в тёмной одежде к своему младшему спутнику. — Твой взгляд на мир ещё слишком прост.

— Но почему же? Я уже целых полтора часа точно вспоминаю всё тайные свойства деревьев, которые мы встречаем. Ни одного не пропустил! — На округлом лице молодого человека лет двадцати отразилась смесь удивления и лёгкой обиды.

— Это верно. Магию древесных духов ты знаешь неплохо.

— Я даже говорил с ними в своих медитациях.

— И это тоже хорошо, — голос монаха Сфагама звучал мерно и спокойно. В нём было то сочетание мягкости и твёрдости, которое настраивало на неторопливые размышления и мирную беседу, где каждое слово взвешивается и слышится как бы изнутри. А главное, в его голосе не было того, что заставляет собеседника защищаться.

Сфагам не был похож на монаха. Его гармонично сложенной фигуре позавидовал бы любой воин-аристократ. Но, в движениях его не было и тени манерной резкости офицера. Напротив, чувствовалась несвойственная военным гибкость и размеренная плавность, будто пространство вокруг было немного вязким и упругим. Недлинные вьющиеся волосы были подстрижены не светский лад, а безукоризненный порядок в одежде говорил о благородных манерах. Да и в самой одежде, слишком добротной и изящной для обычного путешественника и слишком неброской для светского франта, не было никаких знаков, говорящих о принадлежности к Братству. Мало кто знал, что изображение уробороса на массивной серебряной пряжке, украшающей широкий кожаный пояс, свидетельствует о принадлежности к кругу Высших Мастеров тайных искусств. А на свободном светлом, сшитом из толстого сукна, балахоне Олкрина — ученика, стоящего всего лишь у подножья лестницы мастерства, красовался крупный, вышитый ярко синими нитками зодиакальный круг, заполненный множеством неразличимых издали фигур.

— А разве в кроне дерева не открывается образ древесного духа, если долго в него всматриваться? Я умею их видеть… А один даже сказал, что станет моим помощником.

Сфагам едва заметно улыбнулся.

— Духи редко показывают свой подлинный образ. Они любят играть с нашей фантазией. Но дело не в этом. Попробуй посмотреть на дерево другим взглядом.

— Что значит другим взглядом?

— На что похоже дерево?

— Какое?

— Всякое. Дерево вообще.

— Ты хочешь напомнить мне о том, что прежде чем были созданы все деревья на свете, разум создал идею дерева, как такового, и пользовался ей как образцом, а все древесные духи рождаются из этой идеи, как из материнского лона?

— Нет… Я не об этом. Эти знания доступны всем, кто стал на путь познания метафизики. Хотя каждый толкует по-своему… Всякое дерево не только указывает нам на идею дерева деревьев, оно помогает нам понять одну из граней устройства всего мироздания, включая и всю нашу жизнь и течение наших мыслей. Как и первопричины жизни, смысл нашего появления в этом мире, истоки желаний, суждений и страстей скрыты от понимания — корни дерева спрятаны от взора под землёй. Как и незримый мир тайных сил, корни дерева могут быть разветвлены и запутаны. Но они, поражая нас своей мощью, и жизнестойкостью всегда скрывают первоначальное семя. Годичные кольца ствола, ведущие счёт прожитым циклам, напоминают о законе вечного возвращения, но сам ствол всегда направлен прямо вверх. Его рост необратим. Знает ли дух дерева, что и предел роста и предел жизни отмерен заранее? А мёртвое дерево продолжает стоять и напоминать о вечном круговороте. Каждой ветке кажется, что она живёт самостоятельной жизнью и ничем не обязана стволу, из которого она растёт. Вытягиваясь противоположно стволу, она как бы спорит с ним, выбирая другое направление. Что мы знаем о том стволе, от которого мы растём? Мы лишь иногда его чувствуем. Особенно тогда, когда нас хотят от него оторвать.

— Или срубить всё дерево. — вставил Олкрин.

— Да…

— А можем ли мы действительно узнать о стволе, а от ствола спуститься к корням?

— Кто знает? Хотелось бы думать, что да. Но ты видишь, рост направлен не к стволу, а от него. Наши стремления, как и рост дерева, направлен на то чтобы вырваться за свои пределы — перестать быть тем, что мы есть в каждый момент времени. И рост этот направлен не внутрь, а вовне. Как и всякое, достигнутое нами состояние или понятая истина открывает новый коридор, куда устремляются наши желания, так каждая ветка служит как бы стволом для следующего ответвления.

— И так без конца?

— Нет. Всё отмерено заранее. Ни одно дерево не может расти и ветвиться без конца. Сила, идущая от ствола иссякает по мере ветвления. Ветки становятся всё мельче и слабее, хотя каждая из них продолжает думать, что живёт самостоятельно. Но они уже слишком далеко от ствола. Они легко обламываются и вообще если чего и стоят, то только все вместе.

— А их зелёное оперенье и создают тот образ дерева, который мы видим.

— Да, как и видимость жизни, которая окружает и занимает нас — это всего лишь зелёное оперенье маленьких веток, скрывающих ствол.

— А сами листья?

— Листья вырастают и облетают постоянно. Это самые простые мысли и желания. Вроде мыслей о пирожках, которые лежат у тебя в сумке и не позволяют твоим идеям воспарить выше.

— К стволу? — Олкрин почти смеялся.

— Хотя бы к большой ветке. — улыбнулся в ответ Сфагам. Листья дальше всего от ствола, но именно они обращены к Солнцу. Листьями мы привязаны к жизни, которая течёт к отмеренному пределу.

— А где заложен предел?

— Вероятно в семени. Потому-то оно и спрятано. Кто выдержит знание своих границ и пределов заранее? Путь от ствола к веткам и листьям — путь к пределу и смерти. Можно проделать этот путь красиво. Или чему — нибудь послужить.

— Или кому-нибудь.

— Можно, смирившись с неизбежностью предела обрести смысл в самом движении.

— Пройти дюжину ветвлений и расцвести пышной кроной?

— Почему бы нет? Но это, всё же, движение от ствола. Не случайно, мы ближе всего к стволу в детстве. Истина так близко — только руку протяни. В детской памяти есть многое по поводу ствола или даже корней, если ты, конечно, особо отмечен. Но детский ум не способен это освоить. А развивая ум, мы удаляемся от ствола.

— Интересно, кто придумал все эти хитрости?

— Вероятно, тот, кто придумал и само дерево.

— А у всех ли деревьев есть предел?

— У всех. И самое главное, что предел есть даже у дерева деревьев, которое кажется нам воплощением вечности. Когда выросли все ветви ветвей и распустились все листья листьев внутренняя жизнь кончается. Но листья об этом не знают, а дерево может стоять уже мёртвым и давать жизнь только грибам-паразитам.

— А есть ли выход?

— За свои тридцать пять лет я узнал только два. Или тянутся к солнцу оперяясь всё большим количеством листьев…

— Или?

— Или двигаться к стволу. А от ствола к корням. Семя, обретающее знание о дереве, которое из него выросло, получает бессмертие, ибо сливается с тем, кто всё это придумал. Соединяя начало, середину и конец — преодолеваешь время.

— Непросто.

— Тот, кто придумывал, знал что делает… Так что, друг мой? Не хочешь ли составить мне компанию по дороге к стволу — первый путь я уже испробовал. Но скажу тебе сразу, я ещё не вышел на прямую дорогу. Я, пожалуй, знаю только как отличать ствол от веток, даже очень толстых.