Тайна одной находки, стр. 4

Тщетны были мои дальнейшие попытки выведать еще что-нибудь. По каким-то причинам Нагалор отмалчивался или ссылался на незнание.

— Но не может ли уважаемый настоятель указать нам кого-нибудь из монастырских лам, которые, несомненно, хорошо осведомлены о святыне? — спросил я.

Вежливое молчание, за которым, как показалось мне, таилось полускрытое недовольство, было ответом Нагалора.

С чувством разочарования покинули мы монастырские стены. Всю дорогу Вася злился и издевался надо мной.

— Вот тебе и твое таинственное «нечто»… Нашел загадку! Посмеются теперь над двумя дураками и Кай Фынь, и наш доктор… Конечно, кусок метеоритного железа представляет большую ценность для астрономов, но стоит ли он того времени, которое мы ухлопали с тобой, пытаясь найти его?.. А и хитер же настоятель! Уж, наверно, он знает, какую святыню принесли в монастырь паломники, не такой он невежда. Но ему надо выдерживать марку сугубо верующего человека: раз упала с неба — значит, святыня.

Мы поселились в цринадлежавшем геологической базе глинобитном домике в конце торговой улицы Лин Кор и занялись камеральной обработкой привезенных материалов. Нам с Васей предстояло зимовать в Лхасе, вести разведки в окрестных горах и подводить итоги летних полевых изысканий. Весной Кай Фынь направлял нас с новой экспедицией в Западный Тибет.

Углубившись в составление карт и разбор коллекций, я на некоторое время забыл о Джонсоне и украденном им метеорите. К нему я снова вернулся недели две спустя перед самым приездом Кай Фыня, когда мне неожиданно пришла в голову такая мысль: Джонсон — матерый волк по части политических интриг, грабитель, спасавшийся с краденым добром от прихода Китайской армии, так почему же внимание такого человека остановилось именно на этом куске железа? Алмазы, рубины, золото, жемчуг — и обломок метеорита? Поспешное бегство с награбленным добром — и интересы науки? Что усмотрел Джонсон в бесформенном куске железа? Что заставило его прихватить этот обломок наряду с сокровищами монастырского храма?

Вася снова недовольно отмахнулся от моих расспросов.

— Как ты мне надоел, Алексей, со своим метеоритом! — вздохнул он.

— Ты мне хотя бы скажи, какую твердость могут иметь метеориты? Поддаются ли они алмазу? Я что-то не припомню: курс астрономии слушал семь лет тому назад.

Вася вздохнул и на минуту задумался.

— Насколько я помню, в железных метеоритах есть никель, кобальт, фосфор и еще какие-то элементы. Больше всего из примесей содержится никеля, — кажется, до девяти-десяти процентов. Что касается их твердости, то… гм!.. Они тверды, но не настолько, чтобы не царапаться алмазом. Может быть, какое-то особое, неизвестное нам процентное соотношение этих элементов придало метеориту такую необычайную твердость… Советую тебе забыть всю эту историю, — она не стоит выеденного яйца.

Только теперь я осознал, какую непростительную глупость мы совершили, не обшарив как следует места гибели самолета. Если Джонсон увез метеорит, то ведь он остался лежать где-то там, неподалеку от обломков, может быть, только слегка занесенный песком и щебенкой. А мы ходили вокруг него, возможно даже топтались до нем. Но кто тогда мог знать?..

На несколько дней вернулся в Лхасу «папаша» Кай Фынь. Все мысли его были в горных трущобах Сикана. Ли Сяо едва успевал подбирать слова, переводя его рассказ о строительстве шоссейной дороги от Чэнду до Лхасы, о горных кручах, где нередко приходилось надевать кислородные маски, о затянутых туманом пропастях, на дне которых бушевали потоки, и перевалах, откуда, по словам тибетцев, «палкой можно дотянуться до неба», о леденящих ветрах, снежных лавинах и сметающих все на своем шути страшных обвалах.

Я рассказал старику о беседе с Нагалором. На этот раз Кай Фынь отнесся с большим вниманием к запискам Джонсона. Он вспомнил, как уже давным-давно, во время его работы с геологической партией в Шэньси, крестьяне нашли в земле на своем поле железный побурелый обломок величиной с голову ребенка. Позже специалисты установили, что это был метеорит. Приходилось ему также видеть метеориты в музеях Лондона и Пекина. Но он никогда не слышал, чтобы их твердость превышала 10 — высший балл оценки твердости, свойственной только алмазу по шкале Мооса.

— В Пекине я постараюсь сообщить астрономам все, что удалось вам узнать, и послушаю их мнение, — обещал нам Кай Фынь.

Он задумался, глядя на нас воспаленными от ветров и пыли усталыми глазами. В них было что-то, напоминающее взгляд доброго старого отца, который снисходительно слушает выдумки своих мальчишек.

— А вам не приходило в голову, — спросил Кай Фьшь, — подвергнуть размытые страницы блокнота специальному исследованию, как это делают со старыми документами или древними выцветшими рукописями?

Мы с Васей смущенно переглянулись.

— Давайте мне блокнот, я прихвачу его с собой в Пекин и передам в лабораторию криминалистики или реставрации старых документов. Возможно, что важнейшие для расшифровки нужного текста слова удастся восстановить, хотя бы по следам от пера.

…Прочитав до этого места мои записки, Вася изъявил желание тоже стать на некоторое время «летописцем событий». Поэтому передаю свое перо в его руки.

3

По правде говоря, вся эта детская возня с загадками потрепанного блокнота американца мне порядком надоела. За работой я начал забывать о надоевшей мне тайне. Кай Фынь уехал, а когда он вернется, много воды утечет в «реке счастья» (Кичу), омывающей Лхасу. Я надеялся, что наш «папаша», проявивший, к моей скрытой досаде, перед моим отъездом интерес к «блокноту, успеет позабыть о нем. Но вот, бродя солнечным ноябрьским днем по магазинам и лавкам возле базара, я увидел синий халат тибетца Вампхо, больничного работника при медпункте Ван Сина. Ведя на поводу мула, он протискался сквозь толпу покупателей и устремился ко мне. Приветствовав меня по-тибетски приседанием и высовыванием языка и бормоча «Ваця, Ваця, дэму» («здравствуй»), он сунул руку куда-то за свой халат, вынул вчетверо сложенную бумажку и протянул ее мне. На бумажке был написан по-тибетски и по-русски наш лхасский адрес. Изумленный до крайности, я торопливо прочитал записку: «Вася и Алеша, завтра до 12 часов дня приходите ко мне. Есть новости о метеорите. Ван Син». (Нашему другу был уже известен результат моей встречи с настоятелем.)

Я «решил ничего пока не говорить Алексею. В самом деле, зачем прежде времени взбудораживать моего друга и отрывать его от работы? Черкнув карандашом ответ «Жди завтра», я вручил его Вампхо.

Утром, под предлогом закупки продуктов, я ушел из дому. Алеша и китайские геологи остались продолжать разбор коллекции минералов.

Меньше чем через час я добрался до Ван Сина. И сразу же честно признался ему, почему не хотелось мне брать с собой Алексея. Ван Син посмеялся над неумеренным увлечением моего друга и согласился со мной. Он коротко рассказал мне, что в последнее время у него начал лечить зубы один из лам монастыря Сэра. Искусство современной медицины он предпочел медицине тибетской. Разговорившись как-то со своим новым пациентом по имени Сонгху, Ван Син узнал, что ему кое-что известно о «святыне», о том, когда и как она попала в монастырь. Как раз сегодня с минуты на минуту Сонгху должен явиться на прием, и надо постараться выведать у него подробности о метеорите.

— Какие же сведения сообщил вам этот лама? — с любопытством опросил я.

Ван Син недоуменно развел руками:

— Они показались мне очень странными… Я хочу, чтобы вы сами услышали его рассказ. Насколько я понял его, метеорит или «святыня», как хотите, имеет форму цилиндра, сходящего на конус…

— Вот как? — удивился я.

— Да, да… Впрочем, кажется, он пришел.

Ван Син выглянул в приемную, куда входили трое тибетцев.

— Да, я вижу его там. Идите в мою комнату и подождите нас с полчаса.

Через полчаса Ван Син вышел из врачебного кабинета вместе с Сонгху, высоким, худощавым человеком с лицом, слегка искривленным от не утихшей еще боли…