Лесная быль. Рассказы и повести, стр. 44

Нашей козочке раки ужасно нравились. Мы бросали их в большую кастрюлю, они там шуршали и шевелились, а Мань-Мань потешно плясала — мотала головкой, топала ножками и любопытно в кастрюлю заглядывала.

И догляделась…

Я лежала на животе у самой воды и только зацепила под камнем короля всех раков, громадного, совсем чёрного, как вдруг раздался отчаянный крик. Кастрюля перекувыркнулась и покатилась по земле, раки из неё посыпались дождём. Мань-Мань кричала всё жалобнее, становилась на дыбы, била по воздуху передними ногами и мотала головкой, а на кончике её мордочки висел большущий рак. Он ущемил её клешнёй за любопытный нос, а коза, обезумев от боли, металась по берегу и не давалась мне в руки.

Тарас поймал было её за шею, но она вырвалась, попятилась и бухнулась прямо в реку, в такое глубокое место, что скрылась с головой.

— Утащил! Рак её утащил! — с плачем кричал Тарас.

Но в ту же минуту рыженькая голова показалась над водой, Мань-Мань выскочила на берег и остановилась вся дрожа. Рак в воде сам от неё отцепился и убрался восвояси, но из глубокого прокола на носу сочилась кровь. Теперь Мань-Мань услышала мой голос, подбежала и прижалась ко мне. Она жалобно стонала, вспухший нос обезобразил хорошенькую мордочку, было и жалко её и смешно.

— Раки! Раки! — закричали вдруг девочки и бросились подбирать их. Однако добрая половина успела во время переполоха добраться до реки и исчезнуть.

— Так им и надо, — сердито напутствовал их Тарас. — Пускай в другой раз не кусаются!

Тут мы все так и покатились со смеху. А он сообразил, какую сказал несуразицу, и тоже засмеялся.

Нос у козочки зажил быстро, и всё остальное лето прошло для неё мирно и весело. Но уже перед самым нашим отъездом в Петербург чуть не случилась настоящая большая беда.

Кроме Рекса и Полкана на даче жили ещё три собаки: Мильтон, Милка и Белка. Мань-Мань пробовала с ними поиграть, толкала ножками, прыгала и делала вид, что бодается.

Мильтон решительно не хотел её замечать, отворачивался и отходил, а Милка и Белка тихонько ворчали, но тоже не задирались. Верным другом козочки был только безобидный Рекс.

К счастью, в это утро я вышла из комнаты пораньше, полюбоваться, как солнце выглянет из-за горы. Собаки все собрались к террасе поздороваться. Мань-Мань пробежала по террасе, спрыгнула прямо с верхней ступеньки лестницы в сад и вдруг, чего-то испугавшись, кинулась бежать по дорожке. В ту же минуту вся свора вскочила и бросилась за ней. Мань-Мань, испуганная, убегающая, перестала для них быть домашней подружкой Рекса: теперь это дичь, и поймать её была уже не игра, а охота.

Собаки мчались, перегоняя друг друга. Высунутые языки, оскаленные пасти показывали, что случится, если они догонят Мань-Мань. Но она бежала, тоже уже не играя, а спасая свою жизнь, и летела, почти не касаясь земли. Прежде чем я опомнилась, сделан был полный круг перед террасой, и начался второй.

Мань-Мань легко держалась впереди, но если какая собака догадается по-волчьи пересечь ей дорогу…

Я тоже спрыгнула с террасы, не касаясь ступенек.

— Мань-Мань! — крикнула я. — Мань-Мань!

Козочка поняла. Она повернула ко мне так круто, что собаки с разгона пронеслись мимо неё. Я нагнулась и подхватила её. Милка тут же налетела на меня, но я отскочила и успела так поддать ей ногой, что она взвизгнула и покатилась. Это сразу образумило остальных: всё ещё с высунутыми языками, скаля зубы, собаки окружили меня, но держались на безопасном расстоянии. Я повернулась, бегом внесла козочку в комнату и захлопнула за собой дверь.

Мань-Мань дышала тяжело, её огромные доверчивые глаза были полны страха… первый раз в жизни.

Василий Львович покачал головой.

— Нечего делать, — сказал он. — Надо отдать Мань-Мань в хорошие руки. Собаки не забудут, что они уже раз охотились за ней.

Дети поплакали, но спорить не приходилось: надо было спасать нашу любимицу.

Новое место нашлось быстро. У хозяев был большой сад в ни одной собаки.

Мы провожали Мань-Мань всей компанией: я, дети, Рекс, и даже Попка не пожелал от нас отстать. Он сидел у меня на плече и время от времени взмахивал крыльями и кричал:

— Меее…

Мань-Мань, как всегда, оборачивалась и отвечала ему:

— Меее…

Они, видимо, понимали друг друга.

Добрые хозяева приняли козочку ласково, угостили молоком, и тенистый сад ей, кажется, очень понравился. Но когда мы собрались уходить, возникло новое осложнение: Рекс отказался оставить Мань-Мань. Он визжал, кидался за нами, бежал опять к козочке и даже огрызнулся на Тараса, когда тот хотел взять его на руки. Хозяйка, приветливая старушка, совершенно растрогалась.

— Оставьте нам пёсика, — попросила она. — Разве можно разлучать таких друзей!

И Рекс остался. Иногда он прибегал к нам, визжал, ласкался, но скоро убегал обратно, а Мань-Мань до его возвращения очень беспокоилась, бегала по саду, заглядывая во все уголки, и жалобно кричала: звала. Когда же Рекс, вернувшись, весело подбегал к ней, она сначала сердилась, топала ножками и бодалась — как смел отлучиться!

Хунхузы

Жили мы в Ханьдаохецзе уже второй месяц, а бабочка, о которой я столько мечтала, всё ещё не была поймана. Они осторожны и быстры, как птицы, эти чудесные махаоны. До сих пор я их видела только издали и всего лишь два раза.

Солнце из-за соседней сопки ещё не выглянуло, но уже светло, птицы проснулись и перекликаются. Жаль, что они здесь не поют, как наши. Свистнут резко или крикнут кошкой, и весь их разговор.

Попугай заворочался у меня под простынёй, голова на подушке. Я ему пригрозила: не разбуди Тараса. Заплачет, тогда весь мой поход пропал. Разве с ним взберёшься на кручи, где летают махаоны? Да и отец его не пустит, он каждый день меня отговаривает, пугает хунхузами. А мне что-то не верится.

Я тихонько вылезла в окошко. Полкан чуть было не подвёл: принялся скакать на меня с визгом: «Ах, как давно не видались!»

Отделалась и от него. Ворота закрыты. Без лестницы через высокий забор не перебраться: толстые брёвна стоят торчком. Приставила к забору лестницу, влезла, а с той стороны повисла на руках и соскочила.

Всё! Теперь скорее на ближнюю сопку, там лес ещё не рубленый, какая-нибудь тропинка отыщется. Тропинка отыскалась узенькая, вьётся, как уж: то скала перегородила дорогу, надо обойти, то дерево упало, через него не перейдёшь — не переедешь.

Я шла очень быстро. В руке сачок для насекомых, за плечами рюкзак, а в правом кармане, на всякий случай, маленький пистолет — браунинг: в глуши всякое случается.

Я шла и прислушивалась: всё-таки лучше не попадаться встречным на глаза.

Вдруг послышались шаги. Идут, как будто много…

Я быстро свернула с тропинки.

Шаг, три шага — и меня уже не видно за кустом, а я всё вижу отлично. Из-за поворота показалась целая вереница людей. Китайцы в синих кофтах, на спине у каждого тюк, верно, тяжёлый, потому что ещё добавочный ремень есть на лбу для поддержки груза. Они двигались, слегка наклонившись вперёд. И у каждого носильщика веер в руке, обмахивается на ходу, как барышня.

Прошли. Я прислушалась и опять выбралась на тропинку, а она шла всё круче в гору. Слева скала, отвесная, как стена, а справа обрыв, тоже крутой, весь в цветах. Ветер принёс когда-то в трещины скалы немного земли, он же посеял и семена, а солнце и дождь доделали остальное. Но что это? Огромный цветок, блестящий и синий, как шёлк, вдруг снялся со стебелька, тихо шевеля лепестками. Я так и замерла: это же не цветок, а мой долгожданный махаон слетел с цветка. Чуть покачивая крыльями, он снова опустился на цветок, пониже, и тот согнулся под его тяжестью.

Я легла на тропинку, свесила голову и медленно, медленно опустила с обрыва сачок. Нет! Ручка коротка, до цветка не достать! Может быть, взлетит повыше? Ну, чего бы ему не взлететь?