Лукашенко. Политическая биография, стр. 63
«Народ был готов поддержать парламент, говорили: "Дайте нам право, мы зайдем в здание Дома правительства"», — говорит Валерий Щукин.
Но он, похоже, выдает желаемое за действительное. Ему возражают советник спикера Валентина Святская и журналистка Людмила Маслюкова: «Их было слишком мало для того, чтобы апеллировать к ним»; «Это не народ был, а БНФовская тусовка. Это они вывели людей на площадь. А Шарецкий кричал: "Отпустите всех!", — выходил на площадь и говорил: "Я прошу вас разойтись"».
И все-таки — на площади перед Домом правительства стояли люди. Я сам видел их: они дежурили круглосуточно, сменяя друг друга. Было холодно, но всех выходивших из здания они спрашивали об одном и том же: не сдадутся депутаты? Выдержат? Что им было можно ответить?
Одна из женщин объясняла: «Понимаете, у меня трое детей. Я хочу, чтобы они выросли в демократической стране. Я не хочу, чтобы они жили в страхе, как мои родители…»
Я хорошо понимаю, что она имела в виду. Когда после всех безумных бдений в парламенте я рассказывал о происходящем своей матери, она говорила: «Тише, закрой дверь!». Точно так же вела себя она на закате брежневско-андроповской эпохи, когда я, студент, а потом школьный учитель, позволял себе дома вслух критиковать власть. Теперь, в 1996 году, к ней вернулся страх — не за себя, а за меня она боялась. Так же, как эта молодая женщина на Площади Независимости боялась за своих, еще маленьких детей…
Но таких были единицы. И их никто не слышал.
А массы послушно, повинуясь призыву Лукашенко, шли голосовать. Валили на участки, веря, что жизнь станет «еще лучше». Или, по крайней мере, хуже не станет.
Референдум уже шел вовсю, когда Шарецкий решил сам поставить подпись под импичментом. Он собрал пресс-конференцию, чтобы сообщить об этом. Обозреватель газеты «Фемида» Юрий Топорашев спросил с недоумением:
— Но почему вы не подписались за импичмент раньше?
— Неужели вы не понимаете? — возмутился Шарецкий. — Да если бы я это сделал, нас бы здесь (имея в виду Дом правительства) уже вчера бы не было!
И услышал в ответ:
— А так вас не будет здесь — завтра.
Их и не было назавтра. Не было парламента. Конституции не было. Нечего было защищать.
На этом и закончили…
Результаты референдума 24 ноября известны. Председатель Центризбиркома Лидия Ермошина с искренним и нескрываемым удовлетворением объявила, что президент победил.
«Тихиня назначил на вторник, 26 ноября, заседание Конституционного суда по рассмотрению вопроса об импичменте, — говорит Михаил Пастухов. — В понедельник Центризбирком сверхсрочно подвел итоги, во вторник состоялось собрание депутатов, поддержавших президента. Я думаю, часов в девять они собрались, потому что помощник Тихини подсунул нам под дверь, когда мы совещались, закон о прекращении дела об импичменте в Конституционном суде, состоящий из двух пунктов».
Закон подписал Александр Лукашенко. Вероятно, как и Ермошина, — с нескрываемым удовлетворением.
Понятно было, что нынешний Конституционный суд прекращает свое существование, и судьям надо уходить. Вопрос был в том, как уходить — признавая законность незаконного референдума, или не признавая. Кому писать заявление об отставке — Верховному Совету, по законной Конституции, или президенту, соглашаясь с Конституцией незаконной?
Михаил Пастухов продолжает:
«На следующий день мне стало известно, что из Администрации кто-то предложил написать заявление об отставке на имя президента, и он удовлетворит его — указ об отставке со всеми гарантиями уже готовится в Администрации президента. Гарантии для судей, уходящих в отставку, были очень значительные: 75 процентов заработка, льготы различные и т. д.
И такой указ вроде бы готовился. И более того, в эти же дни в Администрацию вызывали заместителя председателя Конституционного суда Валерия Фадеева — согласовывали этот указ. Поэтому часть судей написали заявление на имя президента.
Второго декабря я написал заявление на имя председателя Верховного Совета Шарецкого, что не считаю возможным исполнять обязанности судьи Конституционного суда в условиях, когда незаконно введена в действие новая редакция Конституции. Такое же заявление написали и Валерий Тихиня, и судья Александр Вашкевич».
Но Тихиня сделал еще один шаг — которого от него не ожидал никто. Возможно, вспомнив о своем возрасте, о том, что по закону ему положено пожизненное обеспечение в размере 75 процентов от должностного оклада, он обратился с просьбой об отставке не только к никем не упраздненному президиуму Верховного Совета, но и к президенту. То есть поступил в соответствии с новой редакцией Конституции.
Этот, казалось бы, пустяк окончательно обозначил победу Лукашенко, которому было просто необходимо, чтобы именно законник Тихиня проявил послушание и покорность.
Тихиню «опустили».
«Я с большим удивлением узнал, что Валерий Гурьевич написал новое заявление, — говорит Михаил Пастухов. — Уже на имя президента. И первым, насколько я знаю, получил отставку и был освобожден от должности. И сразу же исполняющим обязанности председателя Конституционного суда назначен был судья Григорий Василевич».
Так фактически самоликвидировался орган, который должен был стоять на страже первой Конституции суверенного белорусского государства. При этом, как мы видим, далеко не последнюю роль играл вопрос гарантий материального благополучия.
Лукашенко всегда знал, как это важно — чтобы материальное благополучие волновало любого чиновника больше, чем судьба Конституции и всяких там «свобод»…
Референдум подвел черту и под существованием Верховного Совета как полноценного органа государственной власти.
Вспоминает Сергей Калякин:
«Утром после референдума нас просто не пустили в здание Дома правительства. Можно было, конечно, кулаками пробиваться, но это бы ничего все равно не дало. Парламентарии — это не боевики, их оружие — совершенно другое: законность, убеждение».
Потом, конечно, депутатов пустили: забрать личные вещи…
Они представляли собой жалкое зрелище, покидая здание проигранного Верховного Совета. Уносили пледы и обогреватели, приготовленные на случай обороны так никем и не штурмованного парламента. Забирали с собой толстенные справочники, откуда черпали формулировки поправок в законопроекты. Удалился, поправляя очки, Станислав Богданкевич с портфелем, в котором лежали его никем не востребованные предложения в Налоговый кодекс. Ушел, ругая на чем свет стоит проигравшее руководство парламента, несостоявшийся белорусский Гавел — Станислав Шушкевич.
Депутатский корпус раскололся. Часть депутатов просто ушла из политики — в никуда. Часть сохранила верность Конституции 1994 года и объявила, что не признает итогов референдума.
Собравшись вместе, эти депутаты с радостью обнаружили, что среди них — большинство членов Президиума Верховного Совета. И объявили, что Верховный Совет продолжает работать, несмотря на то что кворума не хватает. Как будто в этом было дело.
Оставшихся 110 депутатов Александр Лукашенко своим указом ввел в состав образованной согласно новой Конституции Палаты Представителей.
Это не означает, что в Палату вошли исключительно люди, лишенные совести. Многие, говорят, мучались сомнениями.
Говорит Людмила Маслюкова:
«Утром должно было состояться первое заседание учрежденной после референдума Палаты Представителей. И еще как бы двери были открыты — еще можно или примкнуть туда, или остаться с оппозиционерами. Один из депутатов, пожилой человек, жил в гостинице "Минск". И среди ночи подхватывается — опять этот вопрос: "куда?" — туда или сюда? Председатель колхоза, номенклатурщик, коммуняка — туда, сюда — засыпает опять, весь встревоженный, с камнем на сердце. И вдруг в определенный момент обнаруживает, что он топает по проспекту Скорины в направлении к бывшему зданию ЦК комсомола, где они должны были провести первое заседание. Чешет по проспекту — и без штанов. Вдруг останавливается: "Куда я? Зачем? Почему я не одет?", — и бегом обратно в гостиницу. Вот так для него совершился выбор — в полубреду».