Приключения Рустема, стр. 8

— Не спи, сынок. Подожди, маленький. А то украдут мешок. Я вот только билеты возьму. Ах, боже мой... Теперь ты у нас один мужчина.

— Я потерплю, — отвечает мальчик. И женщина убегает к кассам. Рустем стоит рядом с мальчиком. Тот уже заснул, держась за мешок. Когда же придет мать? Мальчик сторожит мешок. Рустем сторожит мальчика, его сестру и куклу. И течет ночь. Появляется мать и, опустившись подле детей, обняв их руками, как птица широкими крыльями, тоже засыпает. Война.

— Когда на Москву?

— Да я не знаю.

Рустем открывает глаза. Около него разговаривают. Женщина и дети завтракают хлебом и луком. Все трое выспались. Смахнув последние крошки с подола, женщина берет мешок, мальчик — чемодан, девочка — куклу.

— Приедем в Москву, все узнаем. Намучились.

Что они узнают в Москве? Рустем тоже направляется к поезду. И видит подполковника. Тот тоже уезжает в Москву с маленьким чемоданчиком.

Вот повезло. Вдвоем спокойнее и веселее. Можно будет поговорить. Нельзя все время молчать.

Рустем зашел в вагон за подполковником и, прострелив бегом коридор, встал у дальнего окна. Поезд дернулся, и поплыли мимо лица, всплеснулись платочки.

— Только возвращайся. Слышишь? Воз-вра-щайся. — Девушка бежала, прижав кулачки к груди. Девушка кричала, и слезы стояли в ее крике.

Били колеса, заглушая голоса. Девушка отстала. Только рука с платком плескалась в воздухе: возвращайся! Рустем помахал девушке, но вспомнив, что рука его невидима, снял с головы стоящего рядом мужчины фуражку и протянул ее уходящему перрону. Вдоль поезда поплыла фуражка. Кто-то вскрикнул:

— Фуражка! Фуражка!

Рустем вернул фуражку назад, на голову остолбеневшего мужчины. Тот, ничего не понимая, смотрел прямо перед собой. Наверно, он сильно любил девушку. Две женщины ахнули:

— Он гипнотизер. Иллюзионист.

Невидимка улыбался. Он прижался лбом к холодному стеклу и тихо сказал:

— Прощай, Казань. Прощай.

И несли колеса, повторяя на разные лады:

— Про-про-щай! Возвра-щай-ся!

В поезде

Дорога, дорога... Большое слово. Кто дружит с дорогой, тот многое узнает.

Рустем вел себя скромно и незаметно. Ничего не случилось удивительного в этом пути. Подполковник — Рустем уже знал, что зовут его Яков Михайлович — устроился в четвертом купе и сразу же забрался на верхнюю полку. Он очень устал за эти дни. От бессонницы шумело в голове. Если бы он знал, что в коридоре его ждет Рустем! Ждет, чтобы о многом рассказать — о Матвее Кузьмиче. Ведь об этом человеке обязательно надо знать Якову Михайловичу. Уже прошло два часа. И потом у Рустема нет даже хлеба, чтобы немного утолить голод. Конечно, можно войти в любое купе и взять со стола что угодно. Но Рустем не хочет быть воришкой. Яков Михайлович накормил бы его, и со сном они что-нибудь придумали. Впрочем, с едой можно подождать, а вот спать хочется — просто мочи нет. Закрыть бы глаза и слушать колеса — они укачивают. А сесть некуда. Пассажиры выходят в коридор покурить и долго глядят в окно на пролетающие деревья, перебрасываются словами. Будто негде больше поговорить.

Рустем перешел в соседний вагон. Им владело одно желание — непобедимое желание спать. Но и здесь он не встретил ничего утешительного. В тамбуре был слышнее грохот колес и сна поэтому было меньше. Он повернул назад, в вагон дяди Якова, но дверь уже заперли, и Рустем, вцепившись в ручку, чуть не заревел с досады. В этот момент он увидел подростка, висящего между вагонами. Вдруг сорвется!

— Сам знает, если повис. — Рустем посмотрел наверх. На крыше вагона сидели люди и пели.

На остановке Рустем все-таки перебрался в мягкий вагон. Дядя Яков обедал. Никого рядом не было. Соседи по купе вышли на станцию поразмяться. Яков Михайлович аппетитно нарезал мясо.

Рустем взял крайний кусок и отправил в рот. Пока Яков Михайлович смотрел в окно, Рустем выпил стакан чаю. Ах, что это был за чай! И хлеб какой, а уже о мясе и говорить нечего. Яков Михайлович, обернувшись, даже прихлопнул в ладоши. Чудеса и только! Другой бы испугался... а он запел:

Рустем написал на клочке бумаги несколько слов и положил перед Яковом Михайловичем: «Спасибо. Я поел. Хочу спать. Где мне лечь?» Яков Михайлович откинул одеяло с верхней полки. Сбросил вниз ремень и фуражку.

У двери кто-то стоял и с интересом слушал Якова Михайловича.

— А у Вас баритон, голубчик. Песню только такую не слыхал. Это, может быть, из оперы?

— Не смейтесь. У меня такая привычка: петь что-нибудь, когда настроение есть. Хотите чаю?

— Спасибо. Я уже пил. Поспать, видно, любите. Ночь далеко, а постель готова.

— Хочу отоспаться сразу за год.

— А я, знаете, не могу в дороге спать. Книгами балуюсь.

— Может, и мне дадите что-нибудь почитать?

— Пожалуйста, выбирайте.

На полке лежала кипа книг. Яков Михайлович взял сверху одну и углубился в чтение. Он читал быстро, перебрасывая страницы — сначала он просто делал вид, что читает, но потом настолько увлекся, что забыл о Рустеме. А Рустем спал. Он притомился и спал, раскинув руки, спал глухим сном усталого человека.

— Это вы храпите?

Яков Михайлович вздрогнул.

— А что? — спросил наугад. — Видно, и вправду я придремнул. Потом дочитаю.

Он отложил книгу и лег рядом с Рустемом. Лег тихо, боясь помешать ему. А поезд летел. И странно, на самом краешке верхней полки спал большой человек, а остальная часть полки была пуста. И как он не падал? Все, кто видел это, улыбались.

Рустем проснулся поздно.

— Тише, не шуми, — шепотом сказал Яков Михайлович. — Если надо поговорить, выйдем в тамбур.

— Пойдемте, — тоже шепотом сказал Рустем. Стараясь не шуметь, они выбрались в коридор — здесь никого не было.

— Измучился? — спросил Яков Михайлович. Голос его тепло ударил по сердцу.

— Я теперь один. Мне нельзя даже ни с кем заговорить. Всегда один.

— А ты сам с собой разговаривай. У тебя есть то, чего у других нет. А ну-ка, подними выше голову.

— Я улыбаюсь. Мне не повезло как-то.

— Ты о Матвее Кузьмиче?

— Да.

— Тебе повезло. Нет, ты не понимаешь... Ты помог нам открыть врага. Разве тебе этого мало?

— Правда? — чуть не закричал Рустем. — Я тоже подумал, что это враг. Иначе он не стал бы меня задерживать. С вами мне спокойно, дядя Яков.

— Я тебя не вижу, но слышу. У тебя хорошее, доброе сердце. Слушай меня. Ты приготовил себя к большим делам и должен все очень хорошо взвесить. Скоро мы приедем в Москву. Там расстанемся и, может быть, больше не встретимся. Запомни мои слова... Ты слушаешь меня?

— Слушаю, дядя Яков.

— У нас с тобой одна Родина, один большой дом и нет ничего его дороже. Сейчас этот дом хочет сжечь фашист. Он жесток. Он глумится над старым и малым. Он топчет сапогом хлеб. Он пришел в наш дом, чтобы убить и растоптать все, что мы построили. Человек без дома не может жить. А когда человека в его же доме хотят превратить в жалкого раба, тогда не жди пощады. И мы с тобой должны защитить Родину. Иди, расправив плечи и с открытою душой. Пусть тебя никто не видит, но слышит: свой человек — доброе, чужой — беспощадное. Если веришь в себя, ты силен. Не трогай добра тех, кто пострадал от войны. Но и не ходи голодный. Я был на войне. Это страшное место. Береги себя и пиши мне. Что узнаю о тебе я — услышат и твои родители. За них не беспокойся. Ты меня понял?