Первый дон, стр. 72

Следующим днем через стену, окружающую дворец Орсини, перебросили большой, в бурых пятнах запекшейся крови мешок. От вида его содержимого стражников Орсини вывернуло наизнанку. В мешке лежал обезглавленный, лишенный пальцев труп. А рядом – отрезанные половые органы, язык, пальцы, нос и уши, аккуратно завернутые в пергамент со стихами Филофилы.

Это происшествие не стало достоянием широкой общественности. Новые стихотворения Филофилы более не появлялись. По слухам, он уехал в Германию, поправлять здоровье на тамошних минеральных источниках.

Глава 26

Той весной Серебряное озеро выглядело особенно прекрасным. Чезаре и Лукреция составляли отличную пару, прогуливаясь по его берегу, она – в украшенном драгоценными камнями плаще с капюшоном, он – весь в черном, от рейтузов до берета с плюмажем и бриллиантами. Они вернулись в то место, где провели счастливейшие дни своей жизни. Вместе им оставалось пробыть совсем ничего: дата бракосочетания Лукреции с Альфонсо д'Эсте стремительно приближалась.

Каштановые волосы Чезаре блестели на солнце, и, пусть маска закрывала лицо, улыбка показывала, что он очень рад встрече с сестрой.

– На следующей неделе ты станешь д'Эсте, – подтрунивал он над ней. – На тебя ляжет ответственность члена выдающейся семьи.

– Я всегда буду Борджа, Чез, – ответила Лукреция. – И на этот раз тебе нет нужды ревновать. Никто не поверит, что это брак по любви. Этому Альфонсо совсем не хочется брать меня в жены, а мне его – в мужья. Но, как я – дочь моего отца, он – сын своего.

Чезаре с любовью смотрел на нее.

– После всех своих несчастий ты стала еще прекраснее. И это замужество принесет тебе много радостей. Д'Эсте любят искусство, у них собираются поэты и скульпторы.

Феррара – центр культуры и гуманизма, для тебя там начнется совершенно новая жизнь. Опять же, хорошо, что Феррара граничит с моей Романьей, да и герцог выполняет все указания короля Людовика.

– Ты будешь приглядывать за Джованни и Родриго, находясь в Риме? Я буду очень скучать без них. Почаще обнимай их и не выделяй кого-то одного, ради меня, хорошо?

– О чем ты говоришь. В одном побольше от тебя, во втором – от меня, поэтому они оба могут рассчитывать на мою любовь, – заверил ее Чезаре. – Креция, если бы отец не решил выдать тебя за д'Эсте, ты бы так и осталась вдовой, живя и правя в Непи?

– Я долго обдумывала мое решение, прежде чем согласиться, – ответила Лукреция. – Конечно, отец мог не посчитаться со мной, но, будь я категорически против, я бы укрылась в монастыре, может, постриглась в монахини. Но я научилась управлять людьми, и мне представляется, что в Ферраре я найду применение моим новым навыкам. Опять же, я не могла не помнить о тебе и детях.

Монастырь – не лучшее место для детей, а я не могла даже представить себе, что никогда больше их не увижу.

Чезаре остановился, с восхищением посмотрел на сестру.

– А может, ты чего-то не учла? Может, в новой жизни тебе будет что-то мешать?

Тень озабоченности проскользнула по ее лицу.

– Есть одна маленькая проблема, разрешить которую я так и не смогла. И хотя это сущий пустяк в сравнении с остальным, меня это печалит.

– Мне подвергнуть тебя пытке, чтобы вызнать правду, или ты скажешь добровольно, а я, возможно, смогу помочь?

Лукреция покачала головой.

– Я не смогу называть моего нового мужа Альфонсо, не вспомнив прежнего, который навсегда остался в моем сердце. И я так и не решила, как изменить его имя, обращаясь к нему.

Глаза Чезаре весело блеснули.

– Не такая уж это и проблема, и я, возможно, знаю, как тебе поступить. Ты говоришь, что он сын своего отца, так почему бы тебе не называть его Сонни [13]? Первый раз назови его так в супружеской постели, с любовью, и он поверит, что это ласковое прозвище.

Лукреция наморщила носик, громко рассмеялась.

– Аристократа до мозга костей, д'Эсте, назвать Сонни? – но чем дольше она об этом думала, тем более привлекательным казалось ей предложение Чезаре.

Они дошли до конца старого пирса, на котором детьми ловили рыбу, с которого прыгали в воду, плескались, наслаждаясь полной свободой, доступной только детям.

Здесь сидел их отец, наблюдая за ними, оберегая их, в его присутствии они чувствовали себя в полной безопасности.

И теперь, много лет спустя, они сидели на том же пирсе, смотрели на подернутую рябью воду, сверкавшую миллионами маленьких бриллиантов в лучах послеполуденного солнца. Лукреция привалилась к брату, он обнял ее.

– Чез, – голос ее звучал серьезно, – я слышала, что случилось с Филофилой.

– Да? – бесстрастно ответил Чезаре. – Его смерть огорчила тебя? Он не питал к тебе любви, иначе не писал бы столь мерзкие стишки.

Лукреция повернулась, коснулась его лица.

– Я это знаю, Чез. И, полагаю, должна поблагодарить тебя за все то, что ты делаешь, чтобы защитить меня. После долгих раздумий я могу даже понять смерть Альфонсо.

Но я боюсь за тебя. Не слишком ли легко ты в последнее время убиваешь? Не следует ли тебе подумать о спасении души?

Чезаре объяснил ей, что к чему:

– Если есть Бог, как описывает Его Святейший Папа, Он не запрещает убивать, иначе не было бы войн за веру.

Заповедь «Не убий» означает одно: убийство без достаточной на то причины – грех. Мы же знаем, что повесить убийцу – совсем не грех.

– Чез, а мы это знаем? – Лукреция отодвинулась, чуть повернулась, чтобы смотреть ему в глаза, этот разговор имел для нее особую важность. – Не много ли мы на себя берем, когда решаем, какая причина достойная, а какая – нет? Неверные считают, что достойно убивать христиан, христиане – неверных.

Вновь Чезаре ответил не сразу, взгляды сестры, как обычно, забавляли его.

– Креция, я стараюсь не убивать ради удовлетворения личных амбиций, только ради нашего общего блага.

Глаза Лукреции наполнились слезами, но голос остался твердым.

– Значит, будет еще много убийств?

– На войне – обязательно, Креция. Но и помимо войны иногда приходится забирать жизнь, ради доброго дела и, разумеется, чтобы уберечь нас от беды, – и он рассказал ей о том, как принимал решение повесить солдат, укравших двух куриц в Чезене.

Лукреция замялась, прежде чем продолжить. Доводы Чезаре не убедили ее.

– Меня это тревожит, Чезаре, потому что «добрые дела» ты можешь использовать как предлог для убийства неудобных тебе людей. А таких очень много.

Чезаре оглядел гладь озера.

– Нам всем повезло, что ты не мужчина. Сомнения стреноживают тебя, Креция, а это мешает принимать решения и действовать на их основе.

– Ты совершенно прав, – задумчиво ответила Лукреция. – Я действительно не уверена, какое дело надо считать плохим, а какое… – она и впрямь уже не знала, что есть зло, особенно если оно пряталось в темных закоулках души тех, кого она любила.

Когда розовый закат разлился над озером, Лукреция взяла брата за руку, и по тропе они пошли к охотничьему домику. Раздевшись донага, легли на белый пушистый ковер перед камином, в котором уютно потрескивал огонь.

Чезаре наслаждался, лаская полные груди сестры, ее мягкий живот. Она превратилась в зрелую женщину, и его еще сильнее тянуло к ней.

– Чез, сними маску перед тем, как поцелуешь меня, – нежным, любящим голосом попросила Лукреция. – С маской у меня нет уверенности, что это ты.

Улыбка сбежала с его губ, глаза потемнели.

– Я не смогу любить тебя, если увижу, что твои глаза наполняет жалость при виде моего изрытого оспинами лица. Мы с тобой, возможно, последний раз, и я не хочу портить удовольствие, которое могу получить.

– Клянусь, что не буду смотреть на тебя с жалостью, – заверила его Лукреция. – Может, даже засмеюсь, и ты, наконец, прекратишь этот дурацкий маскарад. Я же люблю тебя с того момента, как открыла глаза, а ты стоял надо мной, улыбаясь. Я играла с тобой, купалась, когда мы росли вместе. Ты казался мне таким красавцем, что я отворачивалась, боясь ослепнуть. Я видела тебя, когда у тебя было тяжело на сердце, а в глазах стояла такая грусть, что мне самой хотелось плакать. Но я никогда не буду любить тебя меньше, ценить меньше из-за каких-то шрамов на лице.