Омерта, стр. 63

Эпилог

Николь швырнула трубку на рычаг и крикнула секретарю: «Надоело мне слушать о слабостях евродоллара. Попытайтесь найти мне мистера Прайора. Он, должно быть, на девятой лунке какого-нибудь поля для гольфа».

Прошло два года, и Николь давно уже возглавляла банки Априле. Когда мистер Прайор собрался на пенсию, он настоял на том, чтобы она заняла его место. Он полагал, что такой испытанный боец не согнется под грузом обязанностей, возлагаемых на главного управляющего.

А сегодня Николь лихорадочно пыталась завершить все дела. Вечером она и братья вылетали к Асторре, на Сицилию, на семейное торжество. Но прежде ей предстояло решить, что делать с Эспинеллой Вашингтон, которая хотела, чтобы именно Николь представляла ее интересы в разбирательстве кассационной жалобы. В жалобе Эспинелла просила о замене смертной казни, к которой ее приговорил суд, пожизненным заключением. Мысль об этом вызывала у Николь отвращение, и не только потому, что процесс отнял бы у нее все свободное время.

Поначалу, когда мистер Прайор предложил кандидатуру Николь на пост управляющего, Асторре засомневался, помня последние указания дона. Но мистер Прайор убедил его, что Николь унаследовала от отца самое лучшее. Знала, когда надо надавить, где отступить, то есть умела добиться наилучшего результата.

Загудел аппарат внутренней связи, и мистер Прайор обратился к ней со свойственной ему вежливостью:

— Чем я могу тебе помочь, дорогая моя?

— Эти кросс-курсы просто убивают нас, — ответила она. — Может, нам стоит переключиться на немецкую марку?

— Я думаю, это прекрасная идея.

— Знаете, в этих валютных операциях логики не больше, чем за игорным столом Лас-Вегаса.

Мистер Прайор рассмеялся.

— Наверное, ты права, но возмещение проигрыша за игорным столом не гарантировано Федеральной резервной системой.

Положив трубку, Николь минуту-другую посидела, думая о достигнутых ею результатах. Став главным управляющим, она приобрела шесть банков в наиболее развитых странах, удвоила прибыли. Но более всего ее радовало другое: ее банки активно участвовали в становлении бизнеса в странах, недавно двинувшихся по пути демократии.

Она улыбнулась, вспомнив свой первый день в этом кабинете.

Едва получив новые фирменные бланки со своей фамилией, Николь отправила письмо министру финансов Перу с требованием незамедлительной выплаты давно просроченных государственных долгов. Как она и ожидала, письмо вызвало экономический кризис и смену правительства.

Новая партия, пришедшая к власти, отозвала из Соединенных Штатов Марриано Рубио.

А в последующие месяцы Николь с чувством глубокого удовлетворения читала о том, что Рубио признал себя банкротом и отбивается в судах от перуанских инвесторов, которые вложили деньги в его многочисленные проекты, в том числе и в Парк развлечений. Рубио клялся, что построит «латиноамериканский Диснейленд», но сподобился лишь на колесо обозрения и «Тако Белл». [9]

Дело, окрещенное журналистами «Макаронной резней», получило международную огласку.

Чуть оклемавшись от раны (пуля Силка пробила правое легкое), Эспинелла Вашингтон сделала несколько громких заявлений для прессы. В ожидании суда она выставила себя современной Жанной д'Арк. Сама подала на ФБР в суд, обвинив Бюро в покушении на убийство, клевете и нарушении ее гражданских прав. Подала она в суд и на полицейское управление Нью-Йорка, требуя выплатить ей жалованье за период времени, на который ее отстранили от работы.

Несмотря на все протесты Эспинеллы, присяжным потребовалось лишь три часа, чтобы признать ее виновной по всем пунктам обвинения. Когда судья огласил вердикт, она уволила своих адвокатов и обратилась за помощью в Движение за отмену смертной казни. Более того, продемонстрировав завидное умение манипулировать общественным мнением, потребовала, чтобы ее интересы представляла Николь Априле. Сидя в камере смертников, Эспинелла заявила прессе:

«Ее кузен втянул меня в эту историю, теперь пусть она вытягивает меня из нее».

Поначалу Николь отказывалась встречаться с Эспинеллой, ссылаясь на конфликт интересов.

Тогда Эспинелла обвинила ее в расизме, и Николь, чтобы не портить отношений с лидерами национальных меньшинств, согласилась на встречу.

В тюрьме Николь пришлось прождать двадцать минут, пока Эспинелла беседовала с представителями зарубежных стран, которые высоко оценили ее борьбу с варварским уголовным законодательством США. Наконец Николь удалось подойти к стеклянной перегородке, за которой сидела Эспинелла. Ее выбитый глаз закрывала желтая заплатка с надписью «СВОБОДА».

Николь перечислила все причины, препятствующие ей взяться за защиту, указав напоследок, что она представляла Асторре, когда тот давал показания против Эспинеллы.

Та слушала внимательно, позвякивая новыми наручниками.

— Я вас поняла, но вы многого не знаете, — ответила она. — Асторре говорил правду: я виновна во всех тех преступлениях, в которых меня обвиняли, и проведу остаток жизни, искупая их.

Но, пожалуйста, помогите мне прожить достаточно долго, чтобы замолить все мои грехи.

Николь решила, что это еще один способ, которым решила воспользоваться Эспинелла, чтобы вызвать сочувствие к ней, но что-то в голосе осужденной тронуло Николь. Она по-прежнему верила, что человек не имеет права приговаривать к смерти себе подобных. Она по-прежнему верила в исправление преступников. Она чувствовала, что Эспинелла имела право на защиту, как и любой другой обитатель камеры смертников. Она лишь хотела, чтобы ее защищал кто-то еще.

Но Николь знала, что должна повидать еще одного человека, прежде чем принимать окончательное решение.

После похорон, на которых Силка превратили В мученика за торжество закона, Джорджетт потребовала встречи с директором. Сотрудник ФБР встретил ее в аэропорту и на служебном автомобиле доставил в штаб-квартиру Бюро.

Когда она вошла в кабинет директора, тот обнял ее и заверил, что Бюро сделает все возможное, чтобы помочь ей и ее дочери пережить потерю.

— Спасибо, — поблагодарила его Джорджетт. — Но я пришла не за этим. Я хочу знать, почему убили моего мужа.

Директор ответил не сразу. Он знал, что до нее доходят всякие слухи. И слухи эти могли представлять угрозу имиджу Бюро. То есть он понимал, что должен их развеять.

— К сожалению, я должен признать, что нам пришлось провести внутреннее расследование.

Ваш муж был идеальным агентом, на которого равнялось все ФБР. Он любил свою работу, он четко следовал букве закона. Мне не известны его действия, которые могли бы скомпрометировать Бюро или семью.

— Тогда почему он пошел на склад один? — спросила Джорджетт. — Какие отношения связывали его с Портеллой?

Директор лишь повторил строчки официального пресс-релиза:

— Ваш муж был прекрасным специалистом. Он заслужил право работать самостоятельно и вести расследование, как считал нужным. Мы не верим, что он брал взятки у Портеллы или закрывал глаза на его правонарушения. Результаты его работы говорят сами за себя. Именно он сокрушил мафию.

Покидая штаб-квартиру ФБР, Джорджетт поняла, что не верит директору. Но она знала: чтобы жить в мире со своей совестью, у нее нет другого выхода, кроме как поверить голосу сердца: ее муж был хорошим человеком, пусть и не ангелом.

После гибели мужа Джорджетт Силк продолжала работать в нью-йоркской штаб-квартире Движения за отмену смертной казни, но после того фатального разговора Николь ни разу ее не видела. Банки не давали поднять головы, и Николь заявляла, что у нее просто нет времени на общественную работу. На самом деле она не могла решиться на новую встречу с Джорджетт.

Однако, едва Николь переступила порог, Джорджетт шагнула к ней, тепло обняла.

— Мне недоставало тебя, — сказала она.

— Извини, что не давала о себе знать, — ответила Николь. — Я пыталась написать письмо с соболезнованиями, но не смогла найти нужных слов.