Арена мрака, стр. 57

– Ему придется пробыть там еще несколько дней, – ответила Гелла. – Если он узнает что-то определенное, он позвонит сегодня вечером. Сами знаете, сколько с этими бумажками хлопот.

– Вы сказали ему о пенициллине? – спросила фрау Заундерс.

Гелла покачала головой.

– А я-то думала, Йерген ваш друг, – сказала фрау Заундерс. – Как же он мог так поступить?

– Вряд ли он виноват, – сказала Гелла. – Врач сказал мне, что ампулы нельзя использовать, потому что у них истек срок годности. Но это был настоящий пенициллин. Йерген не мог этого знать.

– Должен был! – строго сказала фрау Заундере и добавила сухо:

– Он поймет, что продешевил, когда герр Моска нанесет ему визит.

За стеной заплакал ребенок. Гелла пошла в спальню и вернулась с младенцем.

– Дайте мне его подержать, – попросила фрау Заундерс.

Гелла отдала ей ребенка и пошла за чистыми пеленками. Когда она принесла пеленки, фрау Заундерс предложила:

– Дайте-ка я сама.

Это был их утренний ритуал. Гелла взяла пустой тазик из-за печки и сказала:

– Схожу принесу брикеты.

– Вы еще слабы, чтобы ходить, – возразила фрау Заундерс. Но она в этот момент занималась ребенком и произнесла эти слова просто из вежливости.

В утреннем воздухе ощущался льдистый запах осени, умирающие деревья под солнечными лучами и опавшие листья были объяты темно-коричневыми и красноватыми языками пламени. Откуда-то доносился тонкий хмельной аромат палых яблок, а из-за садов и зеленых холмов тянуло влажной свежестью реки, омытой осенними дождями.

На противоположной стороне Курфюрстеналлее Гелла увидела симпатичную девушку с четырьмя детьми, которые играли под деревьями, разрушая холмики пожухлых листьев. Ей стало холодно, и она вернулась в дом.

Она спустилась в погреб и сняла крючок с петли на сетчатой двери. Она наполнила тазик продолговатыми угольными брикетами и попыталась его поднять, но, к собственному удивлению, не смогла. Она поднатужилась, но обессиленное тело не слушалось, и у нее закружилась голова.

Она испугалась и прислонилась к сетке. Скоро головокружение прошло. Тогда она взяла три брикета и сложила их в фартук. Она закрыла сетчатую дверь, накинула крючок на петельку и начала подниматься по ступенькам.

На полдороге она остановилась: ноги не шли.

Она постояла так, ничего не понимая, и вдруг ужасный холод пробежал у нее по спине. В виске взорвался какой-то сосуд, и голову пронзила невыносимая боль, точно ее проткнули стальным копьем.

Она не услышала, как уголь, выкатившись из фартука, с грохотом полетел вниз по ступенькам.

Она оступилась и начала падать – и тут увидела лицо фрау Заундерс, перегнувшейся сверху через перила, с ребенком на руках. Она видела их смутно, точно через плотную завесу, но очень близко.

Она воздела к ним руки, закричала, а потом стала удаляться от испуганного лица фрау Заундерс и от спеленатого младенца и с криком упала в бездну, в последний миг уже не слыша своего крика.

Глава 22

Эдди Кэссин ходил взад-вперед по кабинету.

Инге терпеливо убеждала кого-то по телефону, что ей необходима эта информация. Потом она набирала другой номер и повторяла все то же самое.

Она обернулась к Эдди и протянула ему телефонную трубку. Эдди взял трубку:

– Да?

Мужской голос на почти чистом английском языке веско произнес:

– Прошу прощения, мы не даем подобную информацию по телефону.

Эдди понял, что с обладателем этого голоса спорить бесполезно. Он понял это по его тону: говорил человек, строго подчиняющийся инструкциям, которые имели абсолютную силу в его пусть узком, но строго упорядоченном мирке. Он сказал:

– Позвольте попросить вас об одном. В вашем госпитале лежит женщина, ее муж, или любовник, называйте, как хотите, находится сейчас во Франкфурте. Если положение столь угрожающее, может быть, стоит позвонить ему и попросить немедленно вернуться в Бремен?

Солидный голос ответил:

– Я бы посоветовал вам поступить именно так.

– Он находится там по срочному делу, – продолжал Эдди. – Он вернется только в том случае, если в этом есть острая необходимость.

Наступила пауза. И вдруг солидный голос озабоченно произнес:

– Думаю, вам необходимо срочно вызвать его сюда.

Эдди положил трубку. Инге смотрела на него, широко раскрыв глаза.

– Принеси чистый стакан, – попросил он.

Когда она вышла, он снял трубку и попросил армейскую телефонистку соединить его с Франкфуртом. Он еще ждал у телефона, когда Инге принесла стакан. Он попросил ее подержать трубку и сделал себе крепкий коктейль из джина и грейпфрутового сока. Потом взял трубку.

Наконец его соединили с Франкфуртом, а потом переключили на адъютантский отдел штаба.

Он переговорил с тремя штабными офицерами, прежде чем узнал, что Моска был там вчера и теперь, вероятно, находится в юридическом отделе.

Когда он дозвонился в юридический отдел, ему сказали, что Моска ушел час назад. Никто не знал, где он может быть сейчас. Эдди бросил трубку и допил коктейль. Он налил себе еще и снова стал набирать номер. Дозвонившись до франкфуртского коммутатора, он попросил соединить его с центром радиоинформации штаба командования.

Ответил дежурный сержант, которому Эдди объяснил, зачем ему понадобился Моска, и попросил его передать по радио, чтобы Моска подошел к телефону. Сержант отключился. Потом он вернулся и сказал, что сообщение передано по радио и надо еще подождать.

Эдди ждал долго. Он успел уже допить второй стакан, когда вдруг в трубке послышался голос Моски:

– Алло, кто это?

В его голосе слышалось только удивление – не тревога.

Эдди на мгновение потерял дар речи.

– Уолтер, это Эдди. Как там у тебя продвигается?

– Пока трудно сказать, – ответил Моска, – меня отфутболивают из одного отдела в другой.

Что– нибудь случилось?

Эдди прокашлялся и сказал будничным тоном:

– Мне кажется, тебе придется это дело спустить на тормозах, Уолтер. Майерше звонила твоя хозяйка и сказала, что Геллу забрали в госпиталь.

Майерша сообщила мне на базу, я звонил в госпиталь, но они не стали ничего говорить по телефону. Вроде бы дело серьезное.

На том конце провода повисло молчание, но потом Моска заговорил снова, запинаясь, словно подыскивал нужные слова:

– Тебе правда больше ничего не известно?

– Клянусь богом! – сказал Эдди. – Но тебе надо вернуться.

Наступила долгая пауза.

– Постараюсь успеть на ночной шестичасовой поезд. Встреть меня на вокзале, Эдди. Кажется, поезд прибывает около четырех утра.

– Естественно, – сказал Эдди. – А сейчас я поеду в госпиталь. Ладно?

– Конечно. Спасибо тебе, Эдди. – Раздался щелчок, и Эдди положил трубку.

Он налил себе еще стакан и сказал Инге:

– Сегодня я не вернусь, – положил бутылку джина и жестянку грейпфрутового в портфель и ушел.

Бремен был объят мраком, когда Моска сошел с франкфуртского поезда. Было около четырех утра. На привокзальной площади стоял едва различимый во тьме армейский зеленый автобус.

Площадь освещалась лишь несколькими тусклыми фонарями, которые отбрасывали на мостовую узкие рамки света.

Моска пошел в зал ожидания, но Эдди там не было. Тогда он вышел на улицу, но не нашел знакомого джипа.

Он постоял в недоумении несколько минут, потом зашагал вдоль трамвайных путей по Шваххаузерхеерштрассе, свернул на длинную змеистую Курфюрстеналлее и стал осторожно пробираться среди развалин этого призрачного города. Впоследствии он никак не мог себе объяснить, почему не пошел сразу в госпиталь.

Подойдя к своему дому, Моска увидел, что в кромешном мраке города горело только одно окно, и сразу понял, что это окно его квартиры. Он свернул на тропинку. Взбегая по лестнице, он слышал плач ребенка.

Он открыл дверь гостиной и увидел фрау Заундерс. Она сидела на диване лицом к двери и катала коляску взад-вперед по ковру. Ребенок плакал тихо и безнадежно, словно ничто не могло его успокоить. Лицо фрау Заундерс было бледным и измученным, а обычно аккуратно убранные волосы свисали длинными прядями.