Ненаследный князь, стр. 38

…иное дело — кости животных или, не приведи Вотан, человеческие, с отметинами запретной ворожбы, склянки с неустановленным содержимым, птичьи перья и мышиные хвосты, а такоже иная мерзость, за которой Себастьяну придется следить, дабы оная мерзость была надлежащим способом упакована. Ежели и книги найдутся, то и вовсе все затянется…

…экспертиза.

…заключение… а средь гримуаров попадаются иные, крайне пакостного свойства, способные одарить скрытым проклятием… но эти Себастьян чуял, как чуял и прочие опасные вещи.

При всем том сами колдовки, коих Себастьян перевидал не одну дюжину, оказывались женщинами обыкновенными, случались и старые и молодые, красивые и столь отвратительные, что от одного взгляда на них к горлу тошнота подкатывала. Одни до последнего клялись, что невиновные… другие молчали… третьи норовили сбежать… была и такая, что швырнула в лицо Себастьяну горсть зачарованных игл.

Но ничего, живой.

— Не волнуйтесь, Аврелий Яковлевич, — ответил ненаследный князь. — Чай, не первый год на службе…

Ведьмак хмыкнул, видать, не внушал ему Себастьянов опыт доверия.

ГЛАВА 7,

в коей имеет место колдовство запрещенное, разрешенное и нетрадиционное

Колдовка снимала квартиру в весьма приличном доходном доме, управляющий которого визиту полиции не обрадовался. Он пытался говорить о правах жильцов и недопустимости вмешательства органов государственных в частную их жизнь, но, уловив пристальный и недобрый взгляд Аврелия Яковлевича, смутился и замолчал.

— Что ж вы, милейший, — Аврелий Яковлевич возложил ладонь на худенькое плечико управляющего, — всякий подозрительный элемент у себя поселяете?

Тот лишь моргнул.

И смутился еще больше, покраснел густо, кончик же носа задергался, точно дорогая кельнская вода, которой щедро облился Аврелий Яковлевич в попытке перебить характерный кладбищенский смрад, доставляла оному носу невыразимые мучения.

— Эт-то вы о ком? — шепотом осведомился пан Суржик.

— О жиличке из осемнадцатой квартиры…

Под окнами дежурила троица акторов, призванная пресечь побег, поскольку в практике Себастьяна случались колдовки сильные, верткие, не брезгующие пользоваться пожарными лестницами. А настроения для бега не было.

Настроения вообще не было.

Крылья зудели под кожей.

Сама кожа шелушилась.

Чесались даже глаза, но стоило потянуться к ним, как тросточка Аврелия Яковлевича шлепнула по руке.

— Не шали, — строго велел штатный ведьмак.

— А может… — Себастьян посмотрел на нежданного напарника с надеждой, — вы того…

— Того девок на сеновале будешь. И без меня.

Это конечно, Себастьян подозревал, что с мудрыми советами Аврелия Яковлевича у него с девками не выйдет, не важно, сколь удобен будет сеновал.

— А ведьмовать над тобой нельзя… еще чары в резонанс войдут. Или взаимоликвидируются. Даром, что ли, я на тебя сутки жизни потратил?

Оно, может, и правильно, но ведь чешется же! И про сутки Аврелий Яковлевич преувеличивает, сил-то он, конечно, положил, но уехал бодрым, веселым даже.

— Сам виноват. — Трость, которую Аврелий Яковлевич прикупил не иначе, как лично для Себастьяна, ткнулась в живот. — Нечего по бабам шастать.

— Так она сама…

Но ведьмак вновь обратил недобрый свой взор на управляющего, с которым произошла разительная перемена. Услышав о восемнадцатой квартире, он побледнел, потом покраснел, но как-то неравномерно, пятнами. Острый подбородок его, украшенный куцею пегою бороденкой, мелко затрясся, а из левого глаза выкатилась слеза.

— П-помилуйте! — воскликнул управляющий, сделав попытку упасть на колени. Однако в последний миг передумал, поскольку лестница выглядела не особо чистой, а брюки были новыми…

— Воруешь? — Себастьян, подавив желание прислониться к стене и почесаться вволю, схватил управляющего за шкирку. И, заглянув в суетливые глазенки, ответил сам себе и с полной уверенностью: — Воруешь, гад ты этакий.

— Помилуйте, господин полицейский. — Пан Суржик не делал попыток вывернуться, но повис безвольно. — Не сиротите деток…

…младшему сыну пана Суржика, значившемуся при доме ни много ни мало — помощником управляющего, еще той весной минуло двадцать пять годочков. Был он велик, медлителен, что телом, что разумом, но в целом безобиден.

— Рассказывай, — велел Себастьян, тряхнув управляющего легонько, для стимуляции рассказу.

И тот, слезливо морщась, залопотал.

По всему выходило, что он, пан Суржик, живет при доме неотлучно, денно и нощно радея за чужое имущество, однако же неблагодарные хозяева стараний верного управляющего не ценят, так и норовят меднем обидеть…

Он жаловался, поглядывая хитро то на Аврелия Яковлевича, с немалым увлечением разглядывавшего позеленевшую бронзовую деву, державшую на плече массивного вида чашу. Сей фонтан, поставленный в холле, вероятно, для услаждения взора и придания дому видимости богатства, давно уже не работал. А красный ковер протерся до дыр… и лепнина, прежде весьма богатого вида, потрескалась. Трещины наскоро замазывали краской, но цвет подбирали дурно, оттого и смотрелись что потолки, что стены грязными.

В доме пахло кошками и сдобой.

— По делу говори, — уточнил Себастьян, вновь тряхнув потенциального подследственного…

…по делу вышло коротко.

Восемнадцатая квартира уже с полгода как пустовала, прежние жильцы, получив внезапное известие о болезни дальней, но весьма состоятельной родственницы, поспешили оной родственнице засвидетельствовать свое почтение. Однако же, рассудив, что в жизни по-всякому повернуться может, за квартиру заплатили загодя.

А и то, отыскать в Познаньске относительно приличное жилье сложно. В доходном же доме квартиры сдавали еще по божеским ценам, хотя, как признался пан Суржик, вновь забиваясь краской, ему случалось брать на неотложные нужды дома.

Уточнять, куда уходили деньги, Себастьян не стал: без него разберутся.

Как бы там ни было, но сам факт пустой, пусть и оплаченной, но неиспользующейся квартиры ввергал пана Суржика в глубокую печаль. Печаль росла, лишая сна и покоя, грозясь несварением, почечной коликой и обострением той болезни, о которой в приличном обществе упоминать не следует. И когда пан Суржик уже почти дошел до состояния депрессии, к нему обратилась некая дама с просьбой весьма интимного толка.

Этой даме требовалась квартира для свиданий…

…нет, не частых, два-три дня в неделю…

И лица оной дамы пан Суржик не помнит. Отчего? Вуаль она носила. А пан Суржик ведь не дурак… нет, можно-то и иначе подумать, но у него чутье имеется, и оно аккурат подсказало, что не стоит за вуаль нос совать…

И при всем уважении к господам полицейским, боле ничем он помочь не способен.

— И когда она должна появиться? — поинтересовался Себастьян, уже понимая, что опоздал.

— Так… — пан Суржик от волнения взопрел, и запах пота смешался с касторовым ароматом мази для роста волос, которую управляющий втирал в намечающуюся лысину дважды в день, как писано было в инструкции, — так она все… на той неделе пришла и сказала, что в последний раз.

…дама поблагодарила за помощь и понимание двумя злотнями, которые пан Суржик весь день носил у сердца, думая единственно о том, как сберечь их от всеведущей своей супружницы.

На той неделе Себастьян получил приглашение и пространное письмецо от панночки Богуславы…

…а еще весточку от отца с настоятельной рекомендацией приглашение принять.

Интересно складывается.

— Убирался? — Отвлекшись от созерцания бронзовых прелестей статуи, Аврелий Яковлевич повернулся к управляющему. И сам себе ответил: — Нет.