В школе и дома, стр. 11
Дядя Леня вынес и дал Гале хорошенький домик, сделанный из дерева, но раскрашенный так, что стены его казались кирпичными. Из дверей и из окон домика лукаво выглядывали, словно живые, медвежата, петушки, лисичка, обезьянка, утка и другие смешные и веселые зверьки и птицы.
Галя стояла, как зачарованная, не зная, что ей делать — такой это был чудесный домик!
— Бери, Галенька, это мы с Леней-младшим сами сделали. Моего сынишку тоже зовут Леня. Мы с ним на все руки мастера. Но лучше всего умеем дома строить.
— А меня вы научите строить дома? — с восторгом спросила Галя.
— А как же! — радостно отозвался дядя Леня. — Приходи к нам, и мы тебя научим. Ты ведь знаешь, где мы живем. Помнишь, я тебя встретил и показал наши окна? Поднимешься на второй этаж, позвонишь и спросишь, где живут два Лени, старший и младший. Не забыла, где мы живем?
— Нет, не забыла, только я завтра приду. Сегодня бабушка пирожки мне печет, и я буду ей помогать, — сказала Галя.
— Вот и отлично! Завтра и приходи, под вечер.
Дядя Леня проводил Галю до самого ее дома и помог ей донести подарок.
Галя тоже показала дяде Лене, где они живут, и сказала, что папа, мама и бабушка очень хотят с ним познакомиться. Ведь она им так много рассказывала о своем дяде Лене, о том, как он вырастал у нее на глазах вместе с домом, который строил… Дядя Леня обещал непременно прийти в гости.
Больше Галя не могла выдержать и побежала домой, прижимая к себе домик, населенный шустрыми, веселыми зверьками и птицами. А дома ждали ее еще подарки от мамы, папы и бабушки.
Сергей Васильевич Смирнов
Наташе
Миколас Слуцкис
Хорошо учись, мальчик!
Здание полустанка было небольшое, окрашенное в зеленый цвет, под железной крышей.
Со всех сторон оно было обнесено частоколом, выкрашенным в тот же зеленый цвет. С десяток приземистых яблонь в саду за оградой были сплошь усыпаны плодами. Под окнами ярко горели кусты «золотых шаров» — неизменных спутников осени.
В окно вагона видны были широкие, чуть подернутые дымкой поля; за ними вдаль уходила полоска леса с висящим над ней багровым солнцем. Через поле вилась узенькая пыльная тропка.
У станционной ограды, шевеля длинными ушами, вкусно похрустывала сеном гнедая лошадка, запряженная в простую крестьянскую телегу. Лошадка эта, как видно, и доставила единственных пассажиров на полустанок: высокую женщину, повязанную белым платком, и двух мальчуганов.
По небольшому, посыпанному щебнем перрону ходил худощавый, подвижной старик — дежурный по станции.
— Живей, живей усаживай ребят! — торопил он женщину. — Хватит уж, нацеловались!
Та, виновато глянув в сторону сурового старика, хотела было еще разок поцеловать старшего, но сдержалась и подтолкнула мальчика к вагону. Оглушительно загудел паровоз, внезапно нарушая глубокую осеннюю тишину.
Поднеся к глазам большую натруженную руку, мать смахнула слезу, блеснувшую на ее загорелой щеке. Не шевелясь, точно застыв на месте, провожала она глазами удаляющийся поезд.
Все громче постукивали и пели колеса. Мимо пролетали кочковатые луга, запаханное жнивье, облако пыли, поднятое стадом. Мальчики так и прилипли к оконному стеклу, разглядывали проносящиеся мимо, пока еще знакомые и близкие им места.
— Эй, мальчуганы, далеко едете? — обратился к ребятам седой старичок-лесовод. Маленький, сухонький, в очках, он говорил неожиданно громко, обращая на себя всеобщее внимание.
Заинтересовались ребятами и другие пассажиры: крупный, бритоголовый, с коротко подстриженными черными усами рабочий, внимательно перед окном читавший газету; молодая кругленькая колхозница-бригадир, направляющаяся на курсы; подтянутый военный, едущий домой в отпуск; старая, лет шестидесяти, женщина, не выпускавшая из рук большого узла.