В труде и учебе, стр. 12
Борис Александрович Емельянов
Помощники
Мать Никиты училась в Москве на курсах и должна была приехать не скоро.
Жил мальчик с отцом Николаем Егоровичем вдвоем в большом новом доме возле фабрики. Отец работал на фабрике, а Никита учился в школе. Только вот в чем было дело: отец работал хорошо, а Никита учился плохо. Он два месяца болел и зимой пропустил много уроков.
Николай Егорович решил уже, что Никита останется на второй год в пятом классе.
«Как быть, чем помочь парню?» — думал Николай Егорович, но ничего путного придумать не мог. Ему самому некогда было заниматься с сыном, а одними массными занятиями трудно было поправить беду.
Сообщение Никиты о том, что с ним хотят заниматься товарищи, Николай Егорович встретил снисходительно и недоверчиво. Он, конечно, знал, что советские ребята не оставляют друг друга в беде, он даже читал в свое время книжки про Тимура и видел такую картину в кино.
Но все это было давно — Гайдар, Тимур, молодость — и все, казалось Николаю Егоровичу, прошло и забылось. Во время войны это, конечно, помотало воспитывать ребят, а теперь…
Он не хотел разочаровывать Никиту раньше времени. «Товарищи — так товарищи! Какие они, интересно, теперь друзья? — подумалось ему. — Такие же, как в наше время, или лучше?»
Он огляделся потихоньку, к чему-то прислушался.
В большой квартире было пусто и тихо, холодно и неуютно… Нет, они не привыкли так жить с Никитой, одни…
— Хорошо, — сказал Николай Егорович громко. — Занимайтесь. Можешь позвать товарищей к себе. Места тут много, вам, во всяком случае, хватит. Пейте чай, ешьте конфеты и озорничайте поменьше.
— Есть озорничать поменьше! — радостно закричал Никита и побежал поскорее в свою комнату за книжками и тетрадками.
Ну конечно, он в этот же день после школы затащил к себе и Шурика Никифорова, и Женю Смирнова, и Наташу. Трудно жить одному на свете, а вот так, всем вместе, очень даже легко.
…В большую и темную переднюю Никитиной квартиры гости вошли гуськом, чинно, без шуток, разделись и аккуратно повесили свои пальто и бушлатики на большую круглую вешалку.
— Сейчас я вас напою чаем! — сказал им Никита торжественно. — Я покажу вам отцовскую старую шашку и альбом с марками. Чай будем пить с пирожными. Ты, Наташа, иди сюда за мной… Вот тут моя комната, а вон там — папина…
Никита не знал, куда усадить друзей. Он побежал было в кухню зажигать электрическую печку, но вернулся и грохнул на стол, чтобы гостям не было скучно, альбом с марками, альбом с семейными фотографиями и альбом образцов с отцовской фабрики.
Шурик неумолимо отодвинул все альбомы в сторону. Ему, конечно, очень хотелось рассмотреть и марки, и карточки, и особенно старую шашку Никитиного отца, которая, как рассказывал товарищам Никита, висит в другой комнате, на стене. Но он очень хорошо помнил сказанные ему недавно вожатой Ниной слова о том, что только сознательная дисциплина есть дисциплина действительно железная, и гордился тем, что вот он, Шурик Никифоров, ученик пятого класса и звеньевой пионеров, стал таким железным человеком.
— Сначала мы напишем диктант, — сказал он суровым голосом. — И ты, Наташа, не смотри на меня жалобными глазами, пирожные от тебя не уйдут…
— Вовсе я смотрю жалобно не из-за пирожных! — возмутилась Наташа. — Мне, может быть, Никиту жалко.
— Знаем, — сказал Шурик, — из-за чего ты смотришь.
— Не ссорьтесь, ребята, — остановил их Женя Смирнов.
Никита уже тащил из другой комнаты чернильницу. Ради таких друзей он был готов писать, как Пушкин, всю ночь, до утра.
Он сел за стол, пододвинул к себе тетрадку, положил промокашку поближе, с правой руки, и сказал самоотверженно:
— Давайте, диктуйте…
Они очень увлеклись занятиями. Наташа диктовала, как самая настоящая учительница:
— «Уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало …»
Шагов Николая Егоровича они не расслышали.
Он быстро и неожиданно вошел в комнату. «Так вот они какие, друзья! — подумалось ему. — Ну что ж, как будто ребята хорошие, и, стало быть, Никита говорил правду…»
— Папа, — сказал Никита, — это мои самые лучшие товарищи. Подожди, я тебя познакомлю.
— Не торопись, — сказал Николай Егорович. — Я сам познакомлюсь… Тебя как зовут, девочка? — с нею с первой начал он разговор.
Наташа удивилась и растерялась.
— Меня зовут… они меня зовут… — сказала Наташа, покраснела и, сама на себя рассердясь, закусила губы и замолчала.
— Ее зовут Наташкой, — с готовностью подсказал Шурик.
Николай Егорович все так же серьезно кивнул головой.
— Здравствуй, Наташа, — сказал он. — Теперь давай знакомиться. Ты ведь хорошая девочка, правда?
— Правда, — ответила Наташа, переставая смущаться, а Шурик улыбнулся и подтолкнул локтем Женю: видал, мол, наших!
— Это хорошо, — сказал Николай Егорович.
Наташин ответ несколько сбил его с толку. Он думал, что неожиданный приход постороннего взрослого человека испугает ребят, и составил себе целый план осторожного с ними разговора. Но эти ребята вряд ли кого испугаются.
— Так, значит, вы тимуровцы? — спросил Николай Егорович, усаживаясь на диван. — Пионеры?
— Пионеры! — хором ответили ребята.
Теперь Николай Егорович оглядел каждого в отдельности.
— А кто же у вас главный? — спросил он. — Кто Тимур?
Ребята озадаченно переглянулись, явно не зная, что отвечать.
— Ты Тимур? — спросил Николай Егорович у Шурика.
— Что вы, что вы! — воскликнул Шурик испуганно. — Какой я Тимур?
— Тогда, значит, он, — показал Николай Егорович глазами на Женю Смирнова.
— Нет, не он, — сказала Наташа.
— Тогда, наверно, ты Тимур, — сказал Николай Егорович улыбаясь, но Наташа и на этот раз отрицательно замотала головой.
— Какие могут быть разговоры! — сказал Шурик. — Тимур — это Нина… Наташа, не тряси головой, у тебя может сделаться сотрясение мозга.
— Нина? — переспросил Николай Егорович удивленно. — Где же она? Может быть, не Нина, а все-таки Наташа?
— Нет-нет, не Наташа! — упрямо повторил Шурик. — При чем тут Наташа? Наташа — девочка. Наша вожатая Нина — действительно Тимур.
— Нина больше Тимура! — взволнованно крикнул Женя Смирнов.
— Больше? — удивленно переспросил Николай Егорович.
И ему уверенно ответил Шурик:
— Больше. У Тимура была что — команда? А Нина — комсомольский работник. У Нины — дружина. Нина с нами дома и в походе. Наша Нина в районном комитете член бюро!
Шурик заметил, какими страшными глазами смотрят на него товарищи, и спохватился.
— Я только не знаю, — сказал он, — должен ли я вам все это рассказывать?
— Мне можно, — ответил Николай Егорович. — Видишь ли, я тоже когда-то был комсомольским работником.
Он полез в стол, долго копался в бумагах и наконец извлек на свет старую, пожелтевшую от времени, похожую на паспорт книжку.
Ребята смотрели на Николая Егоровича с нетерпением и недоверием. Уж очень он был не похож на комсомольца, этот пожилой человек!
— Вот мое удостоверение, — сказал Николай Егорович Шурику, — выданное Центральным Комитетом. И я был комсомольским работником еще тогда, когда ни тебя, ни Наташи не было на свете.
Ребята с уважением разглядывали старое удостоверение Николая Егоровича. Оказано было в нем, что член Российского коммунистического союза молодежи Н. Е. Воронин командируется Центральным Комитетом комсомола в распоряжение Тамбовской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, бандитизмом, спекуляцией и преступлениями по должности. Желтая картоночка была помечена 1920 годом — Шурик даже зажмурился: «Ух, как давно!» — и напоминала о гражданской войне, лесных засадах и жестоких боях.
— Значит, Тимур — это Нина? — задумчиво повторил Николай Егорович. — И это она все придумала?