Неприступный герцог, стр. 3

– Постарайся не впутаться до тех пор ни в какую скандальную историю, хорошо? Королеве такие вещи очень не по душе. Ах да! Чуть не забыл про орхидеи.

– Орхидеи?

– Да. Про букет орхидей для мадам де ла Фонтен. Кажется, это ее любимые цветы.

Перед глазами Уоллингфорда вновь мелькнули твидовое пальто и седые волосы, и теперь он таращился на дверь спальни, словно это были врата в ад.

Что за бес вселился в старика? Раньше он крайне редко использовал в речи слово «свадьба», а сегодня говорил о невесте, розах и прочей ерунде!

Уоллингфорд посмотрел на свою руку с зажатым в ней бело-голубым фарфоровым блюдцем и заметил, что она дрожит.

Дверь спальни бесшумно распахнулась на тщательно смазанных петлях.

– Ваш бритвенный прибор готов, сэр, – церемонно произнес Шелмерстоун, и его взгляд тут же упал на коричневую лужу пролитого кофе, постепенно впитывающуюся в бесценный ковер. Схватив со столика салфетку, камердинер упал на колени и принялся промакивать отвратительные разводы, время от времени что-то расстроенно бормоча себе под нос.

Уоллингфорд поставил блюдце на столик.

– Прошу прощения, Шелмерстоун, визит его светлости поверг меня в шок.

– Чем именно, сэр? – осведомился камердинер, с трудом подавив рвущиеся наружу рыдания.

– Он говорил о свадьбе, – ответил Уоллингфорд и, чтобы внести ясность, добавил: – О моей.

В спальне повисла гнетущая тишина.

– Сэр, – только и смог вымолвить Шелмерстоун.

– Да. Ужасно печально. Он уже выбрал невесту, день и чертовы цветы. Не удивлюсь, если он уже заказал для нее платье и собственноручно расшил его жемчугом, черт бы его побрал!

Шелмерстоун откашлялся. По его лицу разлилась мертвенная бледность, только вот что послужило тому причиной – пролитый кофе, известие о свадьбе или и то и другое, – осталось загадкой. Когда же он заговорил, голос его звучал печально, точно на похоронах:

– Ее имя, сэр?

Уоллингфорд прищурился:

– Ее имя… как же… Господи! Вы знаете, Шелмерстоун, а ведь он даже не счел нужным мне его назвать. Мне-то, конечно, все равно. Я ведь не собираюсь жениться. И непременно скажу своему деду, куда он может запихнуть эту самую невесту со всем ее приданым.

Голос Уоллингфорда звучал глухо под сводами похожей на пещеру спальни, и он знал это. Здесь царила такая тишина, что, казалось, он слышал мысли Шелмерстоуна, вновь склонившегося над испорченным ковром: «Да уж! Хотелось бы на это посмотреть. Никто не смеет возражать его светлости герцогу Олимпия, если в его голове засела какая-то мысль».

– Пожалуй, принесу средство от пятен, – еле слышно произнес Шелмерстоун и поднялся с колен.

Уоллингфорд упал в кресло и обвел спальню пустым невидящим взглядом. Такая знакомая комната – величественная, но обжитая и уютная – была лишена ненужных украшений. Любимые книги сложены стопкой на прикроватном столике. Выдержанный шотландский виски тоже под рукой. Даже малейшая мысль о женщине в этом убежище заставляла Уоллингфорда дрожать от негодования.

Нет, нет! Конечно, нет! Даже герцогу Олимпия не под силу заставить его жениться.

Хотя, если честно, за последние полвека его дед фактически собственноручно снял с должности нескольких премьер-министров. И даже сама королева раз или два меняла свое решение после короткой приватной беседы с его светлостью. А однажды он и вовсе совершил визит в Россию на своем личном корабле, чтобы прямо сказать царю…

Святые небеса! Уоллингфорд подался вперед, уперся локтями в колени и закрыл лицо руками.

Нет, выход должен быть.

Уоллингфорд растопырил пальцы и посмотрел сквозь них. Запах вылитого на голову шампанского все еще витал в воздухе, раздражая ноздри и вызывая тошноту. Шампанское. Орхидеи. В сознании плескались воспоминания о событиях вчерашней ночи: отвратительно торопливое совокупление и неприятное послевкусие при виде покрытой капельками пота груди женщины, имени которой он никак не мог припомнить.

Ему необходимо выпить еще кофе.

Внезапно что-то привлекло его внимание. Нечто неведомо как затерявшееся в стопке книг на прикроватном столике рядом с подносом. В глубине сознания пробудилась и беспокойно завозилась неуловимая мысль.

Уоллингфорд поднялся с кресла, подошел к столику и поднял три верхние книги.

Вот же она, под томиком Диккенса. Сложенная вчетверо газета, доставленная ему месяц назад, края которой уже начали желтеть.

Уоллингфорд взял газету в руки и разгладил ее. Буквы рекламного объявления, обведенного черными чернилами, были такими же четкими, как и в тот день, когда Финеас Берк принес ему эту газету.

Объявление гласило:

Берк предложил провести там год. Целый год, посвященный самообразованию и медитации, вдали от отвлекающей внимание светской жизни с ее многочисленными развлечениями. Четыре недели назад Уоллингфорд высмеял предложение друга, едва лишь отделался от потрясения при мысли о том, как подобная идея вообще могла прийти в голову здравомыслящему молодому человеку в полном расцвете сил и инстинктов.

Целый год, свободный от назойливых визитов герцога Олимпия с его бредовыми идеями о невесте и летней свадьбе. Целый год вдали от обвинений Сесилии де ла Фонтен с ее мстительным французским характером.

Год вдали от соблазнов и наводящих скуку обязанностей, накладываемых титулом. В уединенном итальянском замке, где его никто не знает, где никто слыхом не слыхивал о герцоге Уоллингфорде.

Он бросил газету на стопку книг, и верхние тома посыпались на пол. Затем налил себе еще кофе, выпил его одним глотком, едва не опалив горло, и потянулся.

Это как раз то, что ему нужно. Поменять обстановку, уехать из мрачного серого Лондона. Подобное путешествие пойдет ему на пользу. Ведь чувство неудовлетворенности и беспокойства начало преследовать его задолго до нежеланного утреннего визита деда. Задолго до его вчерашней опрометчивой и весьма неразумной выходки.

Целый год рядом с братом и лучшим другом – приличными людьми, чьи умы заняты вовсе не глупостями. Тоскана – земля вечного солнца. Вино в изобилии, сытная еда и симпатичная девушка из соседней деревеньки. Ну или две, раз уж на то пошло.

Ну что может пойти не так?

Глава 1

В пятнадцать лет Абигайль Харвуд стала сиротой и переехала в Лондон к старшей сестре – ослепительной молодой маркизе Морли – и ее дряхлому старому мужу маркизу.

Ей хватило недели, чтобы принять решение не выходить замуж.

– Я никогда не выйду замуж, – сказала Абигайль молодому конюху, помогая ему вытирать взмокшую спину лошади. – Но я совсем не прочь завести любовника. Мне недавно исполнилось двадцать три года. Время пришло, вы так не считаете?

Конюх, изъяснявшийся лишь на грубом тосканском диалекте, улыбнулся и пожал плечами.

– Проблема в том, что я не могу подыскать никого подходящего. Вы даже не представляете, как сложно девушке моего положения найти себе любовника. Такого мужчину, с которым захочется разделить постель. Знаете, Гарри Стаббсу из паба польстило бы мое предложение, но у него нет зубов. Я имею в виду настоящих.

Конюх снова улыбнулся. Его собственные зубы показались Абигайль ослепительными в тусклом свете лампы.

Она вздернула голову и произнесла: