Радиомозг, стр. 20
- Я не знаю… Он только что встал… И сейчас кушает кофе, - смущенно ответила та.
Мишутка отпихнул Глафиру и прошел через коридорчик в большую комнату. На пороге он споткнулся о какой-то предмет, глянул на пол, быстро нагнулся и поднял с полу небольшую головную гребеночку.
Профессор Толье сидел за маленьким столиком и держал в руках стакан с кофе и кусок хлеба, намазанный маслом.
- Где Дуня? - подошел к нему Мишутка.
Профессор медленно поставил стакан на столик и положил кусок хлеба на маленькую тарелочку. Так же медленно приподнял напухшие, как от бессонной ночи, веки на Мишутку и раскрыл рот.
- Я не люблю, когда сумасшедшие люди врываются ко мне в дом.
- Она у вас… Здесь. Я знаю! - Мишутка чувствовал, что говорит не то, и терял спокойствие, с которым вошел сюда.
- Кто много знает, тот мало говорит, - опять раскрыл рот профессор. - Я не знаю, о ком вы говорите.
- А это вы знаете? - вдруг взревел Мишутка и сунул в нос профессору только что найденную гребеночку. - Это гребеночка товарища Дуни Роговой. Как эта гребеночка очутилась у вас? Вчера товарищ Рогова дожидалась меня около дачи. Я вышел к ней, и она внезапно исчезает, словно проваливается сквозь землю… Я спрашиваю, вас, что вы знаете по этому делу?
Профессор усмехнулся:
- Минуту тому назад вы говорили, что «знаете». Теперь вы спрашиваете меня, что знаю я? Я ничего не знаю.
Мишутка потерял спокойствие окончательно.
- Мы оба с вами кое-что знаем… Семьдесят четыре градуса, направление на Париж, небывало короткие волны, музыкальные сигналы. Что это, черт возьми? - Мишутка шарил в кармане, нащупывая кастет. - Говорите! - возвысил он голос до крика. - За коим дьяволом вы прячетесь по вечерам в зеркальный шкаф?
Профессор привстал и спокойно позвонил в маленький колокольчик.
- Глафа, будьте добры разбудить Илону, а сами кликните кого-нибудь из случайных прохожих. Этот молодой человек явно ненормален.
- Что? - крикнул Мишутка.
Но профессор положил ему руку на плечо.
- Успокойтесь.
- Я хочу знать, что у вас в шкафу? - кричал Мишутка.
- Пожалуйста.
Профессор сделал рукой приглашающий жест. Мишутка прыгнул в маленький кабинет профессора. В зеркале шкафа отражался письменный стол, окно и далеко видная луговина.
- Пожалуйста, - повторил профессор и взялся за ручку дверцы.
- Отец, - раздалось в большой комнате.
Профессор отшатнулся от шкафа и выглянул в дверь. Мишутка глянул тоже. У маленького столика, опираясь на него концами тонких рук, стояла Илона. Она произносила только одно слово, жалобно и со стоном:
- Отец… Отец…
- Илона… Что с вами? - подбежал к ней Мишутка.
Она подняла на него матовое бледное лицо.
- А? Что? - И опустилась на стул, закрыв лицо руками. Застонала: - Отец… Не надо.
Профессор обнял дочь за плечи и строго взглянул на Мишутку.
- Вы ищете пропавшего товарища?
Глаза профессора светились тонким голубым пламенем, вонзались прямо в Мишутку, и он почувствовал, что цепенеет, и спокойствие, странное и легкое, овладевает им.
- Я ищу товарища и невесту, профессор.
И больше ничего не помнил Мишутка. Мелькнуло лицо профессора, застонала Илона. Как будто тихим голосом позвала Дуня:
- Ко мне, товарищ…
Мишутка очнулся. Он идет по городской улице. Какая-то сила в мозгу, бившаяся назойливой неотвязной мыслью, тянула его к Центральной больнице. Словно кто чужой влез к нему в голову и управлял движениями его рук и ног.
Мишутка подошел к больнице и потянул на себя тяжелую дверь, на которой висела беленькая вывесочка:
«Приемный покой».
XX. ПЕРЕДАЧА МЫСЛЕЙ НА РАССТОЯНИИ
- Какое это вы стихотворение тогда декламировали у меня, инженер? - спросил Гэза доктор Tax, внося в лабораторию чемодан и завернутый экран.
- А, здравствуйте… Это стихи немецкого рабочего Вальтера, моего старого друга и товарища. Он сейчас работает на оптической фабрике Лейтца и не забывает меня. Пишет стихи… Это мой перевод на русский язык. Несколько строк из его поэмы «Грядущее».
Гэз запер дверь и сам спросил Таха:
- Ну, как дело с расшифровкой музыкальных сигналов?
- Сегодня я считаю решительным вечером. Кое-какие соображения у меня есть. Опыт должен их подтвердить или отвергнуть, - сказал Tax. - А что с вашим помощником, товарищем Зубовым? Вы мне звонили, но я не понял…
- Он не был нынче на заводе. Я посылал к нему на дом. Сказали, что он ушел. Разыскивает одну нашу работницу, Рогову… Это его любовь, всем на заводе известно. И вот, говорят, Рогова пропала. Конечно, моему Михаилу Лукичу не до завода. Хотя я его буду ругать. Ведь это конфликт между личным и общественным, между любовью и заводской работой. Мы с ним поспорим.
Tax слушал, что говорил Гэз, и в то же время вынимал из принесенного чемодана принадлежности для того опыта, который они с Гэзом надумали произвести сегодня ночью в лаборатории завода.
- Итак, инженер, - начал Tax, - я думаю, что в промежуток между сигналами на двухметровой длине, когда ни один из всех существующих приемников не улавливал ничего, в то время как имеется ряд указаний на факты, что какая-то передача идет, - в этот промежуток, я думаю, и передаются це-волны, которые я постараюсь нынче поймать на хлорокись гафния при помощи моего экрана.
- Следовательно, на земле есть кто-то еще, кто знает тайну це-волн? - задумчиво спросил Гэз.
- Я не удивляюсь этому, - промолвил Tax. - Научные открытия не являются случайностями в строгом смысле. Скорее, это выводы из кропотливых работ, ведшихся учеными в течение многих лет. Один подводит итог многолетней работе, и вот говорят: он сделал открытие. Ничего подобного. Он только сделал последний ход в игре и… выиграл партию. Когда я искал возбудителя кори, передо мной были работы Коха, открывшего туберкулезные палочки и холерных вибрионов. Я знал работы Шарпи, Утенкова. С мозгом работал до меня Дондерс, показавший, что всякий «психический» акт требует известного времени. Работал Флессинг, разделивший кору мозга на резкие области для групп центров… Академик Павлов со своим учением о рефлексах, Бехтерев… Кроме того, вся лестница электромагнитных волн, начиная с самых больших радиоволн и кончая маленькими рентгеновскими и гамма, были до меня известны. Я тоже только подвел итог.
- Экран в порядке? - спросил Гэз. - Пробило двенадцать часов. У нас в распоряжении только час двадцать. Приступим.
Два выпуклых металлических экрана стояли на столе в лаборатории, точно указывали направление волн, которые строго ограниченным пучком проходили как раз через лабораторию.
Tax и Гэз произвели все нужные приготовления и сели в ожидании момента, когда начнут передаваться таинственные сигналы.
- Осталось три минуты, - сказал Гэз, посмотрев на хронометр. - Они начинаются ровно в час двадцать минут 54 секунды по нашему времени. Берите трубку, доктор.
В дверь раздался нервный стук.
- Это я, Мишутка, - послышался голос за дверью. - Впустите, Оскар Карлович.
Гэз быстро повернул ключ и впустил запыхавшегося Мишутку.
- Я спешил, Оскар Карлович. Бегом бежал, чтоб не опоздать. - Мишутка сорвал с себя кепку, легкий пиджачишко и бросил их на табуретку. - Вы приказали присутствовать при сегодняшнем опыте, я и явился.
- Мы с вами, Михаил Лукич потом поговорим о вашем опоздании, а сейчас… - Тут Гэз громко скомандовал, как капитан на мостике: - Две секунды… Трубки… Слушайте…
Tax слышал, как в трубках отчетливо запела тонкая свирель, причудливо сплетая ноты в коротенькие группы, как буквы в слова.
- Вы слышите? - тихо спросил его Гэз. - Это на короткой волне… Удивительно, как четко слышно.
Tax только кивнул Гэзу, а сам вслушивался в отрывистую мелодию.
Свирель в этот момент оборвалась как будто вопросом и выжидательно замолчала. И тотчас по второму приемнику послышались короткие звуки ответа. Потом все смолкло.
- Мой экран, - хрипло пробормотал Tax. Шатаясь, приподнялся и поставил принесенный темно-голубой экран на пути предполагаемого потока волн. Экран вспыхнул. Гэз потушил свет. В темноте экран ярко светился, вырисовывая отчетливый овал, разделенный продольной полоской на две половины. По овалу перебегали яркие разноцветные точки и пятнышки.