Операция «Святой Иероним», стр. 22

— Он на заводе кузнецом работает, — сказал Володя, догадываясь, что говорит сейчас то, что вызовет и большое удивление и ядовитую насмешку.

Но Паук ни удивляться, ни смеяться не стал, а лишь сказал:

— Ну, сам же видишь...

И в этой какой-то неопределенной реплике, холодной, равнодушной, мальчик прочел приговор своему отцу, безоговорочный и жестокий. Но сердце Володи, полное любви и жалости к обиженному, униженному отцу, мгновенно возмутилось против этого приговора, не желая мириться с тем, что чьи-то деньги могли сделать несчастным самого дорогого, самого близкого для него человека.

«Нет, врешь, Паук! — сказал Володя сам себе. — Еще посмотрим, кто кого! Вы, оказывается, хотели обмануть меня, дав всего лишь тысячу зеленых вместо десяти обещанных, ну так не видать вам „Иеронима“! Все вы — пауки, друг друга жрете, вот и я стану пауком».

— Шеф! — просунул Дима голову в кабинет Паука. — Да сколько можно языком трепать?! Ведь каждая минута дорога — товар уплывает, ловить надо!

— Да, встаем! — решительно оперся Паук руками на свой письменный стол, поднимаясь, и в этой позе он показался Володе на самом деле очень похожим на мерзкого паука-кровососа. — Мальчик, тебе придется покататься этой ночью с нами. Ты — наша память, наш свидетель.

Володя нахмурился. Ему совершенно не хотелось куда-либо ехать — он еле держался на ногах от усталости, бессонницы и голода. Кроме того, было уже почти одиннадцать часов вечера, и отец наверняка извелся, дожидаясь его.

— Куда ехать? — недовольно спросил Володя. — Я есть хочу, и отец меня ждет. Он может позвонить в милицию, станут искать. Чего хорошего?

— Все это мы сейчас уладим, — невозмутимо спокойным тоном сказал Паук. — Назови-ка номер своего домашнего телефона...

Володя неохотно назвал, Паук тут же набрал номер, предварительно узнав имя и отчество отца.

— Всеволод Иванович? — спросил он медовым голосом. — Говорит главреж Зондеркранц с Ленфильма. Представляете, вторую ночь снимаем сцену моего нового фильма, в которой занят и ваш сын. Да, да, роль хоть и небольшая, но крайне важная для нас, да и для Володи. У него — талант, заменить его буквально некем. К тому же мы ему прекрасно все оплатим, скорей всего в валюте. Не волнуйтесь, мы его сейчас покормим и — снова на съемку. О, боевик — вещь очень, очень серьезная. Я лично завезу его буквально к парадной дома. Трубку передаю ему, всего хорошего!

Паук сунул трубку телефона мальчику и сказал:

— Брякни папке пару слов в таком же духе, недолго только!

Володя взял трубку и услышал родной до жути, до озноба голос отца, который, показалось мальчику, был сегодня совершенно трезв.

— Папа, это я, — сказал Володя. — У меня все в порядке.

— Я знаю, — вздохнул отец, — только не говори, пожалуйста, что ты на съемках, ладно? Я не знаю, где ты сейчас, но только одно помни, сынок: если с тобой что-нибудь случится, мне больше в этой жизни нечего будет делать. Понял?

— Понял, папа, — ответил Володя, ошеломленный проницательностью отца и его последними словами.

Паук же, неотрывно следивший за лицом Володи, покуда мальчик говорил с отцом, заметил, видно, переживаемое Володей волнение и, глядя прямо ему в глаза своими холодными глазами, строго спросил:

— Что тебе сказал отец?

— Он просто очень волнуется, — сказал Володя, — что я останусь голодным.

Паук, поверивший в искренность слов Володи, криво улыбнулся, будто смеясь над тем, что кого-то могут волновать такие дурацкие, ничтожные проблемки, и сказал:

— Сейчас я просто открою свой холодильник, и все будет ол райт. Смотри!

Он на самом деле распахнул большой холодильник, присутствие которого Володе не бросилось в глаза поначалу, и мальчик увидел, что его чрево было до предела загружено цветными заграничными свертками, консервными банками, нарядными бутылками.

— Ну, твой отец-кузнец, наверно, такого погреба не имеет, точно?

Восторг Паука своей импортной жратвой показался Володе хоть и очень искренним, но очень дешевым, однако мальчик, желая подыграть старичку, сказал:

— Да, не имеет.

— А ты будешь иметь, — захлебывался Паук, — если, конечно, будешь слушаться нас. Вот тебе банка прекрасной ветчины, финское печенье, а сока, прости, у меня здесь нет. Пиво «Хольстен» тебе нравится? Или лучше «Карлсберг» дать?

— Давайте «Карлсберг», — мрачно сказал Володя, изображая из себя знатока, и через минуту мальчик уже сидел за столом шефа, жуя ароматную ветчину с дивным слоеным печеньем и запивая все это пряным и острым «Карлсбергом» прямо из банки. Нет, Володе, несмотря на опасность, нравилась эта жизнь — жизнь супермена, сумевшего перешагнуть через моральные запреты, закон и совесть.

ГЛАВА 9

ОДНОРУКИЙ ХУДОЖНИК ПО ИМЕНИ БРАШ

Пока Володя ел, Паук и Дима стоя обсуждали план действий. Говорили они горячо, не соглашаясь друг с другом, и мальчику порой казалось, что еще минута такого спора — и они передерутся. Паук предлагал ехать сразу к какому-то Белорусу «бомбить» его, а Дима (которого Паук все время величал Юриком) звал шефа в другое место — к Брашу, чтобы выяснить у «мазилки», кому он делал вторую копию. В конце концов Дима победил, и было решено заехать вначале к Брашу, а потом уж видно будет, что делать дальше.

— Ну ты все, закончил? — спросил Дима Володю, уплетавшего ветчину.

Володя не смел ослушаться, сделал еще один глоток из банки с пивом, сунул в карман куртки пачку недоеденного печенья и направился к выходу. За дверью кабинета он увидел Аякса, лениво ковырявшего в зубах, и двух амбалов-охранников Паука в вонючих кожаных куртках, челюсти которых с размеренностью метронома двигались, переминая жвачку.

Следуя за Димой в сопровождении Паука, Аякса и телохранителей шефа, Володя быстро пошел по лабиринту переходов бывшего дома культуры какого-то завода, и скоро вся воинственно настроенная «бригада» вышла во двор, темный и сырой. Здесь уже не было кавалькады иностранных автомобилей — посетители зала для гладиаторских боев давно разъехались. Теперь во дворе стояли только две машины, и Володя забрался в салон той, на которой его привезли сюда, заметив перед этим, что Паук со своими «мальчиками» забрался в шикарный БМВ серебристого цвета.

— Трогай, Аякс! — скомандовал Дима. — Держись за этой тачкой, да не отставай.

Володя, устроившийся на заднем сиденье и доставший из кармана свое печенье, спросил у Димы:

— А куда мы едем? К Брашу, что ли?

— Ты, как всегда, догадлив, старик, — с хмурой озабоченностью в голосе откликнулся Дима. — Только ты знаешь, кто это такой?

— Откуда мне знать, — лениво жуя печенье, проговорил Володя. — Жулик какой-нибудь, наверно. К кому вы еще можете поехать...

Слова Володи произвели на Диму хорошее впечатление — он оживился:

— А вот и врешь, не жулик! Браш — художник, замечательнейший живописец, гениальный даже! Но ты, пожалуй, прав, он и жулик при всем при том — одно другому не мешает. Работать он стал лет сорок тому назад, но бедно жить не захотел и решил малевать картинки под старых мастеров. Изучил манеру, нюансы всякие, холст научился подбирать, подрамники. Так мог состарить полотно, такую лессировку [2] положить на краски, что даже опытные эксперты не могли сказать, где тут голландец Корнелис де Хем, а где Маркуша Булкин — так Браш по паспорту значился. Еще и трещинки на красках он был мастер наводить, так что картинки из-под его руки выходили подлинными шедеврами и состоятельными людьми покупались за милую душу — сам знаешь, люди богатенькие у нас водились во все времена.

— А подпись он на своих картинах какую ставил? Маркуша Булкин? спросил Володя, внимательно слушая Диму и догадываясь, что они едут к тому самому мастеру, кто копировал «Святого Иеронима».

— Нет, зачем же! — заулыбался Дима. — Громкими именами подписывался, прекрасно изучив манеру росписи старинных мастеров. Ну там Рубенс, Франс Хальс или Рибейра. Но особенно он под Босха любил работать, потому что шизофренические картинки Иеронимуса Босха всегда успех имели, вот так-то...