Сами боги, стр. 32
– Я никогда ему не мешаю, – обиженно ответил Ун.
– Ты ведь понимаешь, что я хотела сказать. Просто ему не хотелось говорить об этом подробно.
Тут Тритт перестал слушать. А они еще долго спорили, надо ли просить Жестких, чтобы Дуа позволили посмотреть на метки. Дуа сказала, что она попробовала бы уловить их смысл.
Тритт даже рассердился. Ведь Дуа – всего только Мягкая, и даже не рационал. Наверно, зря Ун столько ей рассказывает. Она уже воображает себя неведомо кем…
Тритт заметил, что Ун тоже рассердился. Сначала он засмеялся. Потом сказал, что все это слишком сложно для эмоционали. А потом вообще замолчал. И Дуа долго к нему ластилась, а он никак не хотел мириться.
А один раз рассердилась Дуа – просто и бешенство пришла.
Сначала все было очень тихо. Они пустили к себе детей. И Ун позволил им возиться возле него. Даже когда Торун, правуленька, начал его тянуть, он не рассердился, хотя потерял при этом форму самым потешным образом. Но он только смеялся и начал сам менять форму. Верный признак, что он в хорошем настроении. Тритт отдыхал в уголке, и все, что происходило, было ему очень приятно.
Дуа тоже смеялась над бесформенностью Уна и, поддразнивая, заструила свое вещество по его шишкам. А ведь Тритт знал, что ей хорошо известно, какой чувствительной бывает поверхность левых, когда они утрачивают форму овоида.
Дуа говорила:
– Я все думаю, Ун… Если законы той вселенной понемножку переходят к нам через Позитронный Насос, так значит, и наша вселенная по капельке отдает им свои?
Ун охнул от ее прикосновения и отдернулся, но так, чтобы не напугать малышей.
– Если ты хочешь, чтобы я отвечал, так перестань, серединка ты эдакая, – пропыхтел он.
Дуа перестала его щекотать, и он сказал:
– Отличное предположение, Дуа. Ты поразительна! Ну конечно, смешение – двусторонний процесс… Тритт, уведи малышей, хорошо?
Но они уже сами удрали. Да и какие они малыши? Вон какие выросли! Аннис скоро начнет свое образование, а Торун уже оквадратился, как настоящий пестун.
Тритт остался и начал думать о том, что Дуа выглядит очень красивой, когда Ун ведет с ней такие разговоры.
– Но если те законы замедляют реакции в нашем солнце и охлаждают его, – сказала Дуа, – значит, наши законы ускоряют реакции в тех солнцах и нагревают их?
– Совершенно верно, Дуа. Ни один рационал не сделал бы более точного вывода.
– И намного нагреваются их солнца?
– Нет. Они становятся чуточку теплее, лишь самую чуточку.
– Но у меня именно тут появляется чувство «что-то плохо», – сказала Дуа.
– Видишь ли, беда в том, что их солнца слишком уж велики. Если наши маленькие солнца остывают чуть быстрее, это никакого значения не имеет. Даже если они вообще погаснут, это не страшно до тех пор, пока у нас есть Позитронный Насос. Но на огромные, колоссальные звезды самое легкое нагревание может подействовать очень сильно. В каждой из этих звезд столько вещества, что даже самое ничтожное ускорение ядерного слияния заставит ее взорваться.
– Как взорваться? А что тогда будет с людьми?
– С какими людьми?
– С теми, которые живут в той вселенной.
Ун некоторое время недоумевающе смотрел на нее, а потом ответил:
– Я не знаю.
– Ну а что случилось бы, если бы вдруг взорвалось наше солнце?
– Оно не может взорваться.
(Тритт был не в силах понять, отчего они так волнуются. Ну как солнце может взорваться? Дуа словно бы рассердилась, а Ун смутился.)
Дуа сказала:
– Ну а все-таки? У нас тут станет тогда очень горячо?
– Наверное.
– И мы все погибнем, ведь так?
Ун промолчал, а затем сказал с явной досадой:
– Но, Дуа, ведь это не имеет ни малейшего значения! Нашему солнцу взрыв не грозит, и, пожалуйста, не задавай глупых вопросов.
– Ты сам просил меня задавать вопросы, Ун! И это имеет значение, потому что Позитронный Насос может работать только в обеих вселенных сразу. И без них у нас ничего не получится.
Ун внимательно посмотрел на нее:
– Я ведь тебе этого не говорил!
– Но я ощущаю!
– Ты чересчур много ощущаешь, Дуа… – сказал Ун. И вот тут Дуа начала кричать вне себя от ярости.
Тритт никогда еще не видел ее такой.
– Не уклоняйся от темы, Ун! И не замыкайся в себе, не делай вид, будто я полная дура – просто эмоциональ, и больше ничего. Ты сам говорил, что я скорее похожа на рационала, и неужели так трудно сообразить, что Позитронный Насос без тех существ работать не будет? Если люди в той вселенной погибнут, Позитронный Насос остановится, а наше солнце станет еще холоднее, и мы все умрем с голоду. Как по-твоему, имеет это значение или нет?
Ун тоже начал кричать:
– Вот и видно, сколько ты знаешь! Нам нужна их помощь потому, что концентрация энергии очень низка и мы вынуждены обмениваться с ними веществом. Но если то солнце взорвется, возникнет гигантский поток энергии, которого хватит на миллионы циклов. Энергии будет столько, что мы сможем получать ее непосредственно, без передачи вещества. А потому они нам не нужны, и то, что произойдет, не имеет ни малейшего значения…
Они теперь почти соприкасались. Тритт был охвачен ужасом. Он понимал, что должен что-то сказать, разности их в разные стороны, уговорить. Но он все не мог придумать, что бы такое сказать. А потом и придумывать не пришлось.
К их пещере приблизился Жесткий. И не один Жесткий, а целых три. Они что-то говорили, но их невозможно было расслышать.
Тритт пронзительно крикнул:
– Ун, Дуа!
И умолк, весь дрожа. Он с испугом ощутил, что они пришли для того…
И он решил уйти.
Но один из Жестких протянул свой постоянный непрозрачный протуберанец и сказал:
– Останься.
Он говорил резко, неласково, и Тритт испугался еще больше.
Глава четвертая (А)
Дуа пылала гневом. Он так ее переполнял, что она была буквально не в состоянии ощутить присутствие Жестких. Гнев слагался из отдельных элементов, и каждый элемент сам по себе пронизывал ее всю целиком: Ун хотел ей солгать; целый мир людей обречен на гибель; она так легко усваивает знания, а ей не давали учиться. Каждое из этих ощущений говорило о чем-то неправильном и плохом, и каждое это ощущение было невыносимо.
После того раза, когда ей пришлось спрятаться в камне, она еще дважды побывала в Жестких пещерах. Дважды, никем не замеченная, она погружалась в камень и каждый раз улавливала что-то и понимала. А потом, когда Ун начинал ей объяснять, она заранее знала, каким будет это объяснение.
Так почему Жесткие не стали учить ее, как они учили Уна? Почему они занимаются только с рационалами? Или у нее есть эта способность потому лишь, что она – «олевелая эм», плохая середина триады? Ну и тем более пусть учат, раз она такая. А оставлять ее без знаний плохо и неправильно.
В конце концов она все-таки начала улавливать слова Жесткого. Она увидела Лостена, но говорил не он, а незнакомый Жесткий, который стоял впереди. Она его не знала, – но ведь кого из них она знает? Этот Жесткий спросил:
– Кто из вас недавно был в нижних пещерах? В Жестких пещерах, как вы их называете?
Дуа не ощутила ничего, кроме возмущения. Они узнали про ее камнеедство, а ей все равно! Пусть рассказывают всем, кому хотят. Да она и сама им скажет!
– Я бывала. Много раз.
– Одна? – спокойно спросил Жесткий.
– Одна. Много-много раз! – выкрикнула Дуа. (Была она там всего три раза, но разве сейчас время считать!)
– Ну и, конечно, я постоянно бываю в нижних пещерах, – пробормотал Ун.
Жесткий не стал его слушать, а повернулся к Тритту и сказал резко:
– А ты, правый?
Тритт пошел рябью.
– Бывал, Жесткий-ру.
– Один?
– Да, Жесткий-ру.
– Часто?
– Всего раз.
Дуа почувствовала досаду. Бедняга Тритт перепугался совершенно напрасно. Ведь это делала она, и она сумеет постоять за себя.
– Он тут ни при чем, – сказала она. – Этим занималась я.