По дороге в вечность, стр. 30

– А потом оно станет обручальным.

– Тогда мне тоже нужно обзавестись кольцом. Или ты забыла про меня? Вообще-то, в церемонии бракосочетания участвуют двое.

Я усмехаюсь. На блошином рынке одна касса. Мы встаем в очередь.

– Ты прав. Тебе нужно подобрать кольцо. А мне вполне хватит этого. Потом, ты и так угрохал столько денег на кулон. Ты вовсе не обязан дарить мне такие дорогие подарки.

– Кажется, мы это уже обсудили, – говорит Эндрю и лезет в карман за бумажником. – Я же сказал тебе, сколько за него заплатил. Или ты мне не веришь?

«Может, мои предположения насчет имитации правильны?» – думаю я.

– Я тебе верю.

Он улыбается, и больше мы об этом не говорим.

Эндрю

Глава 20

Презренный врун – вот кто я. Кулон стоил более шестисот баксов, но об этом Кэмрин незачем знать. Она думает, что стоимость вещи всегда определяется количеством нулей на ценнике, но это не всегда так. Вообще-то, все женщины так думают. Сколько я видел девчонок, устраивавших скандал своим парням, поскольку те недостаточно на них потратились. Неужели они не понимают, что нам противно, когда они собираются с подружками и сравнивают, чей парень выложил больше денег? Это все равно как мы бы в мужском кругу занялись сравнением, у кого из наших подружек глубже влагалище. Мы такой бредятиной не занимаемся. Во всяком случае, я не знаю ни одного парня, который предлагал бы мне устроить такое сравнение.

Мне хотелось подарить Кэмрин что-то по-настоящему красивое и запоминающееся. Как-никак двадцать один год. Я же не виноват, что единственная понравившаяся мне вещь оказалась дорогой.

Тебе, детка, об этом знать ни к чему.

Думаю, она упадет в обморок, когда узнает, сколько денег я ухлопал на наши обручальные кольца. Я купил их, когда мы были в Чикаго. Конечно, мне до жути хотелось ей показать. Но я креплюсь, а коробочку прячу в потайном кармашке моего рюкзака.

Весь день ее рождения мы занимаемся тем же, чем всегда: вместе болтаемся по городу, стараясь не особо вылезать на холод. Когда возвращаемся в отель, я беру гитару и пою ей песню, которую сочинял целую неделю. Надеялся успеть ко дню ее рождения, поскольку песня – часть моего подарка. Я написал ее только для Кэмрин и назвал «Тюльпан на холме». Песня навеяна нашим первым днем, который мы провели вместе после моего выхода из больницы.

– Я считаю, тебе нужно себя беречь, – сказала мне тогда Кэмрин. – Пока никакой работы у Билли Фрэнка, никаких копаний в моторах. Никаких гонок и прыжков на эластичном тросе.

Я засмеялся и повернул голову, поскольку лежал на каменном столе для пикников и не видел Кэмрин. Она сидела рядом, на скамейке.

– Насколько я понял, беречь себя – это вообще ничего не делать? – спросил я, подпирая голову руками.

– Чем плохо отправиться в парк и спокойно отдыхать там целый день? – спросила Кэмрин, дотрагиваясь до моего лба.

– Ничего, – ответил я и поцеловал ее пальцы, когда те оказались вровень с моим ртом. – Мне так хорошо, когда мы вдвоем.

Кэмрин с нежностью посмотрела на меня. Потом на уголок парка, в котором мы расположились. Деревья покрыты листвой, трава сочного зеленого цвета. Похоже, мы действительно одни наслаждаемся этой красотой.

– Какие красивые тюльпаны, – сказала она, глядя на холмик по другую сторону от меня.

Я тоже посмотрел и увидел… тюльпан, росший на самой вершине холмика. Все остальные были ниже. Не знаю почему, но с тех пор, стоит мне увидеть тюльпаны, я думаю о Кэмрин.

Я никогда не забуду улыбку на ее лице, когда она слушала мою песню. Улыбка Кэмрин – теплая, светлая и нежная. Такая улыбка без всяких слов говорит: «Я люблю тебя больше всего на свете».

Глава 21

21 января – мой двадцать шестой день рождения

Мне снится интересный сон. Я совершаю затяжной прыжок с парашютом (по непонятным причинам вместе с актером Кристофером Ли). Небо пронзительно-синее… Да, такое вот небо. У Кристофера половина физиономии закрыта красными защитными очками. Он успевает жестом показать мне: «Молодец!», и воздушный поток уносит его в синюю даль. Неожиданно у меня останавливается сердце, и я шумно втягиваю в себя холодный воздух. Мои глаза резко открываются. Я просыпаюсь в реальном мире. Мое тело так быстро вскакивает с кровати, что руки не поспевают за ним и тащатся следом, задев бра.

– Черт побери! – ору я.

Мне хватает секунды, чтобы разобраться в случившемся. Возле кровати стоит Кэмрин с ведерком льда, а я лихорадочно пытаюсь отпихнуть от себя мокрые, холодные простыни. Мне по-прежнему не продохнуть.

– С днем рождения, малыш! – Кэмрин громко хохочет. – Вставай!

Что же, после «торжественного пробуждения», какое я устроил ей полтора месяца назад, я вполне достоин такого подарка. Однако на меня это подействовало гораздо сильнее, чем тогда на нее. Расплата за содеянное всегда оказывается тяжелее.

Не в силах скрыть улыбку, я просто принимаю случившееся и медленно вытаскиваю голую задницу из кровати. Но мой взгляд уже сказал Кэмрин достаточно. Она начинает отступать к двери. Наш номер имеет только один выход. Кэмрин оценивает ситуацию. Я наблюдаю за ее реакцией.

– Я виновата! – говорит она, испуганно улыбаясь. Одна ее рука согнута за спиной, чтобы вовремя рвануть дверную ручку.

– Конечно, детка, ты виновата. И еще как.

Очень медленно направляюсь к ней. Мои полузакрытые глаза следят за каждым ее движением, словно я хищник, решивший поиграть со своей добычей.

– Эндрю! – хихикает она. – Остановись!

До двери остается каких-нибудь два фута. Я не выказываю поспешности. Пусть думает, что сумеет улизнуть. Моя улыбка становится шире. Должно быть, сейчас я похож на сумасшедшего с садистскими наклонностями.

И вдруг Кэмрин вскрикивает. Ее нервы не выдерживают этой игры в кошки-мышки. Она подбегает и настежь распахивает дверь.

– Неееет! Пожалуйста!

Ее вопль сопровождается диким смехом. Выскочив в коридор, Кэмрин вначале налетает на стену, потом несется прочь.

Я выбегаю следом. Все веселье с нее как ветром сдуло. Она даже останавливается, пораженная тем, что я погнался за нею, будучи совершенно голым.

– Боже мой! – кричит она и со всех ног бежит дальше по ярко освещенному коридору. – Эндрю, нет!

Я бегу за ней. Понимаю, насколько дурацкий у меня сейчас вид, но бегу. Эта девочка плохо меня знает, если подумала, что я не решусь бежать за ней голый. Плевать мне на голые ягодицы. Она еще не раз пожалеет о своей затее. Это ведерко со льдом долго будет ей аукаться.

Мы пробегаем мимо номера 321, откуда выходит пожилая пара. Оторопевший муж заталкивает свою жену обратно. Когда по коридорам бегают голые безумцы, это небезопасно. Особенно для женщин.

– Что у них за нравы… – слышу я за спиной.

Добежав до конца длинного коридора, Кэмрин останавливается и поворачивается ко мне, выгнув спину и выставив руки наподобие щита. Она смеется до слез, и они градом катятся по ее щекам.

– Я сдаюсь! Сдаюсь! Как тебя угораздило выбежать голым?

Ей не подавить смеха. Я тоже смеюсь, услышав, как она фыркает.

– Что ж, сама напросилась.

С этими словами я перекидываю ее через плечо и пускаюсь в обратный путь.

Кэмрин даже не пытается сопротивляться. Она не кричит, не дрыгает ногами. Только смеется. Очень надеюсь, что она не обмочится от смеха прямо на моем плече.

Несу ее по коридору в нашу комнату. Возле номера 321 стоит все та же пожилая супружеская пара. Вид у обоих растерянный, ошеломленный и даже испуганный.

– Извините, что вам невольно пришлось это увидеть, – говорю я. – Желаю успешного дня.

Свои слова я сопровождаю кивком. Старики лишь смотрят, потом мужчина начинает укоризненно качать головой.

Я ногой захлопываю за нами дверь и швыряю Кэмрин на кровать, полную кусочков подтаявшего льда. Она и сейчас хохочет.