Аэроплан-призрак, стр. 43

— И это условие, конечно, окажется неприемлемым, — презрительно обронил Питер-Поль.

— Вот они, молодые предубеждения! — сказал немец. — Будь я в плену, а вы свободны, — вы были бы, пожалуй, правы. Но, к сожалению, для вас дело обстоит как раз наоборот, и это изменяет смысл сказанного вами слова в противоположную сторону. Через мгновение вы будете вынуждены произнести вместо «неприемлемо» — «неизбежно».

Хладнокровие фон Краша действительно обезоруживало. Он изъяснялся с той тяжеловесной обстоятельностью, с тем педантизмом, которые приобретаются немецкими студентами в своих университетах и от которых они не отделываются уже потом всю жизнь.

С минуту фон Краш пристально смотрел на своих пленников.

— Франсуа д’Этуаля больше нет. Чудный аппарат, изобретенный им, остался без хозяина.

Он замолчал, как бы давая возможность обдумать услышанное; затем с прежним спокойствием продолжил:

— Хозяина — это, пожалуй, не совсем точно. Изобретатель, чтобы осуществить свою мечту, нуждался в помощи — денежной и нравственной. Если не ошибаюсь, и то и другое было щедро предоставлено ему вами, сэр Гедеон Фэртайм. Можете мне не отвечать. Бесполезно как отрицать, так и соглашаться — я нахожу, что подобная поддержка со стороны тестя зятю естественна. По закону и по справедливости вы наследник погибшего, потому что у него нет ни семьи, ни родственников, которые могли бы предъявить законные требования на наследство. Достаточно ли ясно я излагаю свои мысли?

Лорд Гедеон утвердительно кивнул головой.

— Превосходно. Видите ли, милорд, вам не придется жалеть о том, что вы ему помогли. Аппарат по праву принадлежит вам. Вы, следовательно, можете располагать им, как вам заблагорассудится.

— И вы надеетесь получить от нас то, что вам удалось когда-то украсть только отчасти? — внезапно спросила Эдит дрожащим голосом.

Вся выпрямившись, почувствовав себя вновь энергичной, с горящими глазами и лицом, опять покрывшимся краской от учащенного сердцебиения, она снова заговорила:

— Вы продадите изобретение Франсуа вашей стране!.. Вы получите милость двора, снабдив армию таким могущественным оружием для борьбы. Вы рассчитывали, что мы изменим тому, кого больше нет…

Упав в кресло и задыхаясь от негодования, Эдит разразилась рыданиями, упорно и настойчиво повторяя:

— Никогда!.. Никогда!..

Лорд Фэртайм, его сыновья и с трудом державшаяся на ногах Маргарита бросились на помощь девушке.

Питер-Поль, угрожающе взглянув на фон Краша, указал ему на дверь:

— Вы должны понять, милостивый государь…

Немец со злостью оборвал его:

— Я еще не закончил, почтеннейший господин Питер-Поль. И заключение моей речи будет коротким.

Пораженный, как и все остальные, тоном негодяя, лорд обернулся к нему. Шпион продолжал:

— Я даю вам несколько дней на то, чтобы обдумать мое предложение. Через несколько дней, — он сделал ударение на этих словах, — мы прибудем в страну, где моя власть над вами будет абсолютной. Так что я могу поступить… Я поступлю соответствующим образом — и спокойствие, которое я сейчас проявляю, может служить вам лучшим доказательством, что я говорю не зря.

— Так говорите же поскорее и освободите нас от своего присутствия! — воскликнула Эдит, подняв голову и обратив к нему свое кроткое лицо, залитое слезами.

— Я убью вас, барышня, и всех ваших родственников, — отрезал Краш.

Резко поднявшись с места, он оттолкнул табурет, на котором сидел, повернулся на каблуках и вышел прочь.

Щелканье ключа в замке уведомило пленников, что они заперты.

VII. Мертвый говорит

Шестнадцать дней прошло со времени переговоров, в которые пытался вступить фон Краш со своими пленниками.

В этот день «Матильда» благополучно пересекла Атлантический океан и сделала остановку в Гаване. Уголь был на исходе, требовалось пополнить его запасы, чтобы окончить путешествие.

Фон Краш, заботясь, подобно палачу, о том, чтобы от него не ускользнула жертва, мучения которой он хотел продолжить, разрешил Эдит прогуливаться по палубе, запретив ей, однако, доходить до мостков.

Совершенно оправившийся от своей раны Сименс и всегда зубоскалящий Петунич были приставлены сторожить молодую девушку. Они поспешили предупредить ее, что при малейшей попытке позвать на помощь она немедленно будет водворена в свою каюту. Но так как эта угроза, по мнению Петунича, не произвела на Эдит достаточного впечатления, то он небрежно прибавил:

— О! Хозяин принял свои меры! Гаванские власти знают, что у нас на борту две сумасшедшие женщины и что мы вынуждены строго следить за ними, чтобы они как-нибудь не вырвались и не сбежали…

Бдительный и хитрый шпион, как всегда, оказался на высоте. Раз ее объявили сумасшедшей — все ее крики не вызовут ничего, кроме сострадательного взгляда.

Однако Петунич сказал — две женщины.

Кто же другая?

Словно в ответ на ее вопрос на палубе появилась Маргарита и направилась к корме. Она подошла к Эдит и тихо сказала:

— Мне позволено побыть возле вас.

— Вы очень добры, Маргарита. Вы ухаживаете за мной, как за сестрой.

Эдит внезапно умолкла, так как ее собеседница при этих словах вдруг побледнела. Опустив глаза, с видом бесконечной вины Маргарита ответила:

— Это вы добры, что позволяете мне проявлять свою преданность!

Худенькая ручка Эдит протянулась к молодой немке. Та схватила ее и набожно прижала к дрожащим губам.

В это мгновение Маргарита почувствовала, что пальцы Эдит крепко сжали ее руку. Она подняла глаза на молодую англичанку и увидела, что та не сводит глаз с молоденькой квартеронки [4] на набережной.

Что бы это значило?

Эдит так пристально смотрела на девушку, что Маргарита испугалась: не заподозрят ли охранники что-то неладное. Она инстинктивно поискала глазами Сименса и Петунича.

Те стояли, облокотясь на перила мостков. Верзила слушал с озадаченным видом, а Петунич что-то говорил ему, хохоча во все горло. По-видимому, сторожа, не находя в поведении обеих пассажирок ничего подозрительного, решили немного отдохнуть от своей скучной обязанности, и Петунич пользовался этим спокойным моментом, чтобы подурачить своего глупого товарища.

Маргарита все еще смотрела на них, когда вдруг она услышала рядом с собой слабое шуршанье бумаги. Она перевела взгляд на англичанку и увидела на ее коленях сложенный в несколько раз газетный листок, который мгновенно исчез в маленьком мешочке из зеленой кожи, который по городской привычке молодая девушка машинально захватила с собой, выходя на палубу.

Сильное лихорадочное волнение охватило Эдит. Ей захотелось как можно быстрее уйти к себе.

Спустя минуту девушка проскользнула в каюту, отведенную специально для нее.

Маргарита осталась в коридоре. Она не хотела проникать в тайны мисс Эдит. Вдруг немка услышала сдавленный крик. Не раздумывая, она отворила дверь в комнату Эдит и в изумлении остановилась на пороге.

Девушка почти упала в ее объятия, которые та едва успела раскрыть ей. Эдит успела прошептать только два слова:

— Он жив!

Уложить ее на кушетку и запереть дверь на задвижку было для Маргариты делом нескольких мгновений. Затем она снова подошла к мисс Фэртайм.

Та уже преодолела первую слабость, которая на минуту совсем было овладела ею. Она снова открыла глаза, и Маргарита наклонилась к ней, желая узнать причину ее обморока. Молодая англичанка радостно ответила ей:

— Я счастлива… безумно счастлива! Прочтите статью, обведенную синим карандашом.

Маргарита не возражала и, развернув газету, прочитала следующее: