Дочь палача и король нищих, стр. 46

Натан успокаивающе поднял руку.

– Не бойтесь, ведь с вами я и мои ребята.

– Твои ребята – это слепые, горбатые старики, – прошипел Симон. – Какой от них толк?

– Сам посмотри.

Натан показал в сторону подворотни: там на ступенях скучали двое его людей. В одном Симон узнал Безумного Йоханнеса, правую руку Натана. Когда незнакомец подобрался поближе, чтобы осмотреть руины, нищие неуверенно двинулись ему навстречу.

– Добрый человек, подай старому ландскнехту, потерявшему зрение на войне, – заныл Йоханнес, не отличимый в эти минуты от обнищавшего солдата. – Всего один крейцер на кружечку теплого вина…

– Пошел вон! – просипел незнакомец. – У меня нет времени на твое нытье!

Между тем к нему приблизился второй нищий и подтолкнул того; «черный плащ» покачнулся, и в тот же миг Йоханнес подставил ему под ноги свой костыль. Убийца вскрикнул от неожиданности и повалился вперед. В следующую секунду из подворотни выскочили еще двое нищих и принялись охаживать его костылями.

Слитным, едва уловимым движением незнакомец снова оказался на ногах и выхватил рапиру. Нищие, словно голодные псы, окружили его и костылями рассекали воздух, чтобы удержать противника на расстоянии.

«Черный плащ» вдруг переступил ногами, взмахнул рапирой и сделал выпад вправо. Клинок вонзился в плечо Йоханнеса. Тот громко вскрикнул, а незнакомец воспользовался коротким замешательством и вскочил на телегу с навозом. Нищие бросились к повозке и попытались ее опрокинуть. Но противник уже влез в открытое окно на втором этаже и скрылся в доме. В следующее мгновение раздался женский визг, и загромыхали тяжелые шаги по лестнице. Симон посмотрел наверх: «черный плащ» выбрался через чердачное окно и по крышам бросился в сторону реки.

– Черт! – крикнул Натан. – Почти поймали!

Отовсюду к раненому товарищу стали сбегаться нищие. Лекарь тоже бросился к Йоханнесу. Беглого взгляда хватило, чтобы понять, что тому пришлось несладко. Клинок пробил плечо и вышел с обратной стороны, из раны хлестала кровь. Симон отметил про себя, что кровь была темной, и вздохнул с облегчением. По крайней мере, легкое не задето.

– Помогите! – подозвал он нескольких нищих. – Его нужно отнести в катакомбы, только осторожно. Посмотрим, что я смогу сделать.

Магдалена еще стояла за разрушенной стеной, и взгляд ее блуждал над крышами Регенсбурга, за которыми только-только показался красный диск солнца. Погруженная в раздумья, мальчишку она заметила, только когда тот уже стоял напротив нее. На вид лет десяти, рыжий и весь покрыт веснушками, от чего лицо его было словно забрызгано грязью. Сначала она решила, что мальчик пришел поглазеть на разрушенный дом, но потом заметила, что он не спускал с нее глаз.

– Ты… э… Магдалена Куизль? – начал он боязливо. – Дочь палача Куизля?

– Тебе-то что? – рявкнула дочь палача и оглядела его с головы до ног. – Во всяком случае, на стражника ты не очень-то и похож.

Мальчик застенчиво помотал головой.

– Я Бенджамин Тойбер, сын здешнего палача. Я с друзьями тебя повсюду ищу. Вот, велели тебе передать… – Он протянул Магдалене сложенный лист. – Письмо тебе от отца.

– От отца? – Девушка с удивлением приняла листок.

Бенджамин кивнул и робко переступил с ноги на ногу.

– Он отдал его папе, чтобы тот вручил тебе. И папа велел еще кое-что тебе передать.

– Что же?

– Что твой папа чокнутый и упрямый ублюдок, каких только сыскать.

Магдалена улыбнулась. Лучшего комплимента ее отцу нельзя было и придумать.

9

Регенсбург, 22 августа 1662 года

от Рождества Христова, 9 утра

Наутро допрос начали сразу с дыбы.

Палач Тойбер молча освободил Куизля от веревок и связал руки за спиной. Хирург и трое дознавателей уже заняли свои места: за решеткой копошились их размытые силуэты. Якоб таращился на них, словно мог взглядом растворить решетку и увидеть наконец человека, который так его подставил.

С тех пор как его навестил Тойбер, прошла всего одна ночь, полная страдания, и Куизль ни на секунду не сомкнул глаз. Все это время он раздумывал, откуда мог знать имя Вайденфельд. Теперь не возникало сомнений, что в лице третьего судьи к нему явился из прошлого ангел возмездия. Этот незнакомец всю стену расписал посланиями, чтобы вернуть палача в то время, которое тот уже вытеснил на задворки сознания. Вновь пробудились призраки прошлого, и злейший из них скрывался за решеткой, в камере пыток Регенсбурга. Кто он? И зачем его преследовал?

Ф Ф К Вайденфельд…

Куизль тихонько застонал, когда Тойбер пристегнул его к вертикально поставленной дыбе. Мазь, которой палач смазал раны, имела благотворное действие, хотя об исцелении пока даже речи идти не могло. Тойбер привязал стянутые за спиной руки Якоба к верхней перекладине, острые вращаемые трехгранники врезались в растерзанную плоть. Собственный вес уже сейчас неотвратимо тянул вниз и рвал плечевые суставы. Но худшее было еще впереди. Тойбер затянул петлю на ногах Куизля и прикрепил ее к шкиву у самого пола. Стоило лишь провернуть колесо, и связанные за спиной руки начнет оттягивать кверху до тех пор, пока плечи с треском не вырвет из суставов.

– Начинаем вторую сессию, – послышался старческий голос из-за решетки. Теперь Куизль знал, что говорил староста Иероним Рейнер. – Куизль, этих мук можно и избежать; просто признайся, что…

– Идите вы к черту, ублюдки! – прорычал Куизль. – Можете хоть на кусочки меня порезать, я никого не убивал!

– Быть может, так мы и поступим, – самодовольно произнес третий голос. – Но сначала попробуем дыбу. Тойбер, начинай крутить.

У палача на лбу выступили капельки пота, губы сжались в тонкую линию. И все же он повернул колесо на четверть оборота – достаточно, чтобы затрещали суставы.

– Избавь себя от ненужных страданий, – призвал Куизля младший из судей, вероятно, Йоахим Кершер. – Доказательства неопровержимы. Мы же знаем, что убийство совершил ты. Но, согласно каролингскому судопроизводству, необходимо твое признание.

– Ничего я не совершал, – пробормотал Якоб.

– Да мы тебя возле двух трупов поймали, чтоб тебя! Они даже остыть не успели! – взбесился Иероним Рейнер. – Господь все знает, он и сейчас на тебя смотрит!

Куизль тихо засмеялся.

– Откуда здесь Богу-то взяться. Никого тут нет, кроме дьявола.

– Без толку это, – резко произнес третий голос. – Тойбер, крути дальше. Хочу услышать, как у него кости сломаются.

– Но, ваша честь, – осторожно возразил палач. Лицо его в свете факелов стало бледным и отечным, задорного блеска в глазах как не бывало, и вообще он, казалось, состарился сразу на несколько лет. – Если пытать слишком быстро, то признание не будет искренним, и тогда…

– А твое мнение кто спрашивал, палач? – проворчал неизвестный судья.

Лекарь Эльспергер, все это время молча сидевший на лавке, теперь вдруг поднялся и кашлянул.

– В словах Тойбера есть доля истины, – заявил он. – Подсудимый, как я вижу, близок к обмороку. Если он потеряет сознание, придется прекратить допрос раньше времени.

– Вы правы, Эльспергер, – отозвался из-за решетки Рейнер. – Так что торопиться не стоит. Тойбер, еще на четверть оборота, не больше.

Палач безмолвно уставился на колесо, лишь через некоторое время до него дошли слова старика.

– Простите, ваша честь. Четверть оборота, как изволите.

Он повернул колесо, и Куизль почувствовал, что еще немного, и плечи вырвет из суставов. Кроме того, в спину все глубже врезались трехгранники. Якоб закрыл глаза и затянул старую детскую песенку, которую много лет назад услышал на привале под Брайтенфельдом. В то время как на горизонте пылали деревни, солдатские жены вполголоса напевали ее перед сном своим детям. С этой песенкой Куизль и сам потом укачивал младшую сестру и детей.

– Майский жук в вышине, а твой папа – на войне…

– Кончай изворачиваться, Куизль, и признавайся, – потребовал юный Кершер. – Все кончено.