Удельная. Очерки истории, стр. 84
Еще до войны мама сказала: «Если со мной что случится – иди к моей двоюродной сестре Маше, она о тебе позаботится». Я так и сделал, но не сразу, поскольку мог самостоятельно пожить на мамину карточку. Да и собранные запасливо дровишки очень даже пригодились – шли в обмен на продукты. Потом и на это сил не было, ноги «бастовали» – не шли. Спасибо тете Агаше из соседнего двора: нянчилась со мной как с собственным сыном.
Вообще говоря, это было время страшное, но это же было время блокадного братства: кто мог помогать, тот помогал. Не хлебом (не было), так словом, чаем, одеялом. И я все-таки встал на ноги. Пора пришла стучаться в детский дом. Там – коллектив, там не дадут помереть, в мои-то годы. Нашел такой, ближайший дом на реке Мойке, но там отказались принять: берем-де только тех, кого приводит милиция, воришек всяких. Я им пообещал научиться воровать, но это их не убедило. Дали другой адрес – на Малой Садовой. Добрел я туда, сил уже не было. Инспектор сказал: «Надо идти в другой дом по месту прописки». (Выборгский район. – С.Г.). Я отказался от направления. Сел у двери. И полное безразличие наступило. Думаю: здесь и умру – тепло, не дует, ничего мне больше не надо.
Видно, поняли мое состояние, пошептались и дали направление на Загородный, 58. Это было уже ближе. Сунул адрес-направление в карман пальто, а номер дома почему-то перепутал: вместо 58-го стал искать дом номер 59. И – не нашел! Этого номера и не было. Был угол Загородного и Международного – магазин «Трикотаж» на четной стороне. Зашел погреться. Меня обманули! Я стоял и плакал, второй и последний раз в своем отрочестве. Я уже говорил, то было время блокадного братства. Мои безвольные и беззвучные слезы остановили какого-то мужчину. Он объяснил мне, что детский дом через два квартала, у Можайской. Мы уже разошлись, как мужчина меня окликнул, позвал, пошли навстречу друг другу. Ничего не говоря, он дал мне пять рублей. И повернул обратно. Я был счастлив как никто! Жизнь не просто продолжалась. Она была почти прекрасна!
В изоляторе этого детского дома я провел всего четыре дня: нас стали эвакуировать. Повезли на Кавказ, но немцы оказались там раньше нас, и детский дом «на колесах» взял новое направление – Ярославская область. По совету директора детского дома (это был уже декабрь 1943 года) завербовался в Ленинградское ремесленное училище, и прощай, Ярославщина, привет, Ленинград! Я уже скучал по своему городу и хотел обратно. Мы ехали назад по «коридору смерти», не более 5 км в ширину. Ехали ночью и удивлялись, почему нас не бомбят, не обстреливают. И не брали в расчет, что немцы – пунктуальный народ и не хотят пропустить свое Рождество. А мы ехали. И вот – приехали! На единственный тогда «живой» вокзал – Финляндский...
По воспоминаниям старожилов, Малая Ивановская была тихой уютной улицей. Много зелени и цветов, повсюду сирень. «Жили большой деревней, все друг друга знали», – вспоминает Елена Федоровна Иванчикова.
А судьба Эдгара Рихардовича Прокофьева складывалась так, что многие события его жизни продолжали быть связанными именно с родной Удельной. Она словно бы служила местом притяжения. В марте 1958 года Эдгар Прокофьев вернулся в «родные пенаты» – на Удельную, только уже на Нежинскую улицу. С тех пор оттуда никуда не переезжал – уже полвека! А от Нежинской до дорогой сердцу бывшей Малой Ивановской улицы – совсем рукой подать...
Стандартный поселок и его обитатели
На топографических картах 1930-х годов близ современного мототрека обозначался населенный пункт под названием «Стандарт». Жители именовали его «Стандартным поселком» – именно так он значился и на почтовом адресе. По всей видимости, появился он во второй половине 1920-х годов. С 1925 года действовало акционерное общество «Стандартстрой», сооружавшее жилые дома каркасной конструкции. Стойки каркаса с двух сторон обшивались досками, а пустоты заполнялись теплоизоляционным материалом. Стены домов оштукатуривались.
«За последние годы „Стандартстрой” построил много рабочих поселков в Москве, Иваново-Вознесенске и других городах, – отмечалось в марте 1926 года в „Ленинградской правде”. – Нынешним летом „Стандартстрой” будет впервые строить в Ленинграде, за Невской заставой, жилые дома. Они строятся одного типа. Главное их достоинство – быстрая постройка (всего несколько месяцев). Благодаря однотипности домов, „Стандартстрой” доставляет для постройки уже готовые части».
В «Красной газете» 27 сентября 1928 года сообщалось: «В оргбюро дачного кооператива поступило коллективное заявление рабочих и работниц предприятий Выборгского района по вопросу о постройке дешевых дач. Авторы заявления предлагают в первую очередь приступить к постройке дач на Поклонной горе. Здесь имеются большие свободные участки. Местность очень здоровая. По соседству – роскошный парк, тут же озера. С фабриками и заводами имеется прекрасное трамвайное сообщение».
Почти через год, 7 сентября 1929 года, «Ленинградская правда» рапортовала: «На Поклонной горе Жилсоюз заканчивает постройку рабочего городка, который будет состоять исключительно из стандартных домов».
Кроме рядовых обитателей Стандартного поселка, работавших на заводах и фабриках Выборгской стороны, были здесь и люди исключительные. К их числу принадлежала семейная чета известных ученых-этнографов Прокофьевых.
Глава семейства Георгий Николаевич Прокофьев являлся исследователем языков самодийских народов. В перерывах между экспедициями, а затем с осени 1933 года он постоянно вел преподавательскую и научно-организационную работу в Институте народов Севера (ИНС), Педагогическом институте им. А.И. Герцена, в Институте по изучению народов СССР, был заведующим лингвистической секцией научно-исследовательской ассоциации ИНСа, старшим научным сотрудником Комитета нового алфавита.
Георгий Прокофьев – один из создателей письменности для самодийских народов, в том числе для одной из крупных народностей Севера – ненцев. Он составил первый ненецкий букварь «Новое слово» еще на основе латинского алфавита, а затем на основе русского, первый самоучитель ненецкого языка, первые грамматические очерки ненецкого, селькупского, энецкого и нганасанского языков.
Жена Георгия Николаевича Прокофьева, Екатерина Дмитриевна, тоже была выдающимся лингвистом, настоящим соратником мужа по научной работе. Будучи специалистом по селькупам и селькупскому языку, она принадлежала к блестящей плеяде молодых советских этнографов, которые после окончания университета ехали в неизведанные края, жили среди изучаемого населения, работая учителями, участвуя в создании и пропаганде письменности для этих народов. С 1932 года она работала над составлением алфавита и переводила литературу для селькупов, в том же году создала селькупский букварь, а в последующие годы – учебники арифметики, книги для чтения на селькупском языке, букварь для селькупских школ на русском языке и т. д.
«Мои родители были увлеченные, отчаянные, одержимые люди, – рассказывает о Прокофьевых их дочь, Инга Георгиевна Агаширинова. – Их научная деятельность составляла для них едва ли не главный смысл жизни. Они очень часто уезжали в командировки на Крайний Север, где работали в невероятно тяжелых бытовых условий. И, тем не менее, чувствовали себя совершенно счастливыми людьми. Когда родителей не было, с нами, детьми, была нянечка – она была нам как бабушка»...
В Стандартном поселке, в доме под № 35, семья Прокофьевых поселилась в первой половине 1930-х годов. «Поселок состоял из целой серии одинаковых („стандартных") двухэтажных деревянных домов, одной стороной обращенных к Сосновке, – вспоминает Инга Георгиевна. – Нам принадлежал весь дом. На первом этаже была кухня, фотокомната, большая гостиная. Прекрасно помню прекрасную старинную мебель, рояль, большой овальный стол. На стенах висели папины картины. Именно в этой гостиной проходили семейные концерты. Рядом с гостиной помещалась маленькая комната отдыха. На втором этаже находился большой кабинет отца с библиотекой и три детские комнаты – в семье было много детей.