Удельная. Очерки истории, стр. 38

По воспоминаниям Бориса Сергеевича, Елизавета Федоровна «работала по четырнадцать часов в день. Вставала в семь утра, возвращалась домой в девять вечера, навещала меня (внука), обходила хозяйство и отдавала распоряжения на завтра. Однако нормальная жизнь Богом одаренного человека была невозможна в сталинской России... „У вас под носом живет и орудует махровая буржуйка”, – писал один из соседей-доносчиков. И каким-то образом, по-видимому, через пациентов-энкаведешников, слова эти дошли до Елизаветы Федоровны, но не остановили ее. Она была в расцвете славы. На прием к ней записывались за месяц. „Я ни в чем не нарушаю закон, чего мне бояться", – не понимала бабушка». [24]

Борис Гусев отмечал, что до 1937 года катастрофических притеснений не было. Несколько раз Елизавету Федоровну вызывали в НКВД, предлагая сдать «бадмаевское золото». Она сняла с руки золотой браслет, заявив, что все изъято еще во время революции. За конфискованный в пользу государства браслет ей выдали расписку.

Беда пришла в семью в 1937 году: арестовали Елизавету Федоровну Юзбашеву. Пресловутая «тройка» приговорила ее за «незаконное врачевание» к восьми годам лагерей с правом переписки. Когда Аида Петровна Бадмаева-Гусева потребовала у прокурора открытого суда, тот пригрозил ей, что если она будет упорствовать, то дело могут переквалифицировать в 58-ю... Навестив мать в каракалпакском лагере, Аида Петровна рассказывала: «Бабушка наша осталась собой, в лагере с разрешения начальства принимает больных. И охрана идет к ней лечиться».

Аиде Петровне Гусевой удалось добиться пересмотра дела матери, и Елизавету Федоровну, после трех лет заключения в лагере, в начале 1940 года освободили. Ей дали «минус 6», то есть право выбора места жительства, за исключением шести крупнейших городов страны, в том числе Москвы и Ленинграда. Е.Ф. Юзбашева обосновалась в Вышнем Волочке. В начале 1941 года ей разрешили так называемый «сто первый километр» от Ленинграда, и она переехала поближе, в Чудово, где ее и застала война...

«Елизавете Федоровне много пришлось пережить, прежде чем она, в 1946 году, получив полное „прощение”, была привезена мною в Ленинград, – вспоминал Борис Сергеевич Гусев. – Последние восемь лет жизни [25] провела относительно спокойно, относительно, потому что до 1953 года едва ли не каждый живущий в нашей большой, прекрасной и несчастной стране думал, ложась в постель: не придут ли они ночью»...

Любопытные страницы революционной истории Удельной, как оказалось, связаны с больницей для душевнобольных. Летом 1918 года она стала убежищем генерал-майора Владимира Николаевича Воейкова, вынужденного скрываться от власти большевиков. В царское время Воейков был особой, приближенной к императору. Ровесник Николая II (оба родились в 1868 г.), он принадлежал к известному роду потомственных военных.

Долгие годы Воейков служил в привилегированном Кавалергардском полку, а с 1907 года командовал гусарским полком, получил звание генерал-майора свиты. Он являлся убежденным монархистом и пользовался доверием и расположением Николая II: в декабре 1913 года Воейкова назначили дворцовым комендантом. Кроме того, в июне 1913 года Воейков стал первым в истории России высшим государственным чиновником, на которого царь возложил наблюдение и руководство делом спорта и физического воспитания. Называлась эта должность – «заведывающий физическим развитием и спортом в России». К спорту Воейков был неравнодушен: еще в 1912 году, когда Россию впервые пригласили участвовать в международных Олимпийских играх, Воейков возглавил созданый русский Олимпийский комитет и лично руководил поездкой участников Олимпиады в Стокгольм – место ее проведения. А Николай II назначил Воейкова представителем России на Олимпийских играх 1912 года.

После Февральской революции генерал Воейков, как «приспешник царского режима», вместе с другими бывшими министрами стал узником Петропавловской крепости. Он предстал перед Чрезвычайной следственной комиссией, учрежденной Вре менным правительством для расследования «преступлений царского режима». Однако доказать вину Воейкова так и не смогли, поэтому в сентябре 1917 года его отпустили под залог. События октября 1917 года и последующие месяцы ему удалось благополучно переждать в Петрограде, однако в июле 1918 года Воейков находился на грани ареста, и ему пришлось скрываться. Опасность подстерегала повсюду. Изменив внешность, Воейков прикинулся сумасшедшим и заявился в больницу для умалишенных в Удельной.

Б.Н. Воейков

«Мое поступление в сумасшедший дом было первым серьезным испытанием в актерском искусстве, благодаря Богу увенчавшимся успехом», – писал потом Воейков в изданных за границей воспоминаниях под названием «С царем и без царя». В больнице Воейков выдал себя за сына чиновника канцелярии московского генерал-губернатора. Он заявлял, что якобы занимался торговлей лошадьми в Бельгии, Франции, Италии и Германии, а теперь совершенно разорен. Однако сохранить инкогнито Воейкову не удалось: один из больных, бывший офицер полиции, сразу же признал в нем царского генерала. В случаях, когда Воейкову грозил провал, ему приходилось изображать из себя буйно помешанного.

Находясь в больнице, Воейков продолжал держать связь с родными. Гуляя по Удельной (такие прогулки больным разрешались), он звонил домой из торговых лавок и назначал встречи в Удельном парке. Когда ему стало известно, что жена арестована, Воейков покинул сумасшедший дом и в начале сентября 1918 года скрылся из Петрограда. Из советской страны вскоре ему удалось все-таки бежать на Украину, откуда он смог пробраться в Европу. Впереди его ждали годы жизни в эмиграции...

В городской черте

В 1922 году Удельная вошла в городскую черту и вскоре совсем утратила дачный характер. Здесь поселилась новая публика – рабочие и служащие. Тем не менее Удельная долгое время сохраняла свой провинциальный полуприго-родный характер.

«Местность песчаная и открытая, на 4 версты дальше Ланской, – так описывалась Удельная в „Спутнике по Петрограду и его окрестностям", изданном в 1924 году. – В ней два парка – Удельный и Шмидтовский. Здесь находятся две больницы для душевнобольных – Александровская и бывшая городская».

Как отмечалось в «Путеводителе по Ленинграду на 1933 год», вся Удельная состоит из множества мелких кварталов, застроенными небольшими деревянными дачами. После проведения сюда в 1926 году трамвайной линии, связавшей Удельную с центром города, эти места «густо заселены ленинградцами, преимущественно рабочими».

«За последние годы, – говорилось далее в путеводителе, – Удельная застраивается деревянными домами стандартного типа, причем постепенно заполняется и местность по другую сторону проспекта Энгельса – в направлении Старо-Парголовского проспекта. Одновременно растет и благоустройство местности: почти все улицы замощены, выстроен универсальный магазин, открыта новая школа, оборудованная к 1929/30 учебному году в корпусах бывшего завода Зифельдт (пр. Энгельса, 84/86)».

«В округе вырос целый поселок из стандартных щитовых домов [26], – вспоминал о жизни в Удельной в 1930-х годах живший на Ярославском проспекте писатель Борис Сергеевич Гусев, внук тибетского врача П.А. Бадмаева. – Его заселяли жители Ленинградской области, призванные „пополнить рабочий класс”. Вчерашние крестьяне, оторванные от земли, от профессии хлебороба, не имея иной квалификации, шли работать кондукторами трамваев, автобусов или разнорабочими: при „курочкиной” производительности труда людей всегда не хватало».

Говоря о «курочкиной» производительности, Борис Сергеевич имел в виду соседа по своему дому на Ярославском, который представлял собой яркий пример «нового хозяина жизни», упивавшегося своей возможностью, как ему казалось, показать свое превосходство над «бывшими».