Избранное. Том 1, стр. 56

Ее голос замер. Глубокая печаль опустилась на меня. Как она права? Вот мы, призраки белых людей. Седые головы, седые сердца, седые мечты. Я сам, грустный и одинокий, женщина, сидящая рядом, — полное горечи разочарованное создание. Амбиции доктора Фрэнклина разбиты, его жена тяжело больна. Тихий маленький Нортон хромает по округе, наблюдая за птицами. Даже Пуаро, когда-то блестящий Пуаро, сейчас усталый, искалеченный старик.

Как иначе все было в прошлом… в прошлом, когда я впервые приехал в Стайлз. Я не выдержал… приглушенное восклицание боли и горечи сорвалось с моих губ.

Собеседница быстро спросила:

— Что случилось?

— Ничего. Меня просто поразил контраст… знаете, я был здесь много лет назад, еще молодым человеком. Я думал о том, как все было иначе тогда и каким стало теперь.

— Понимаю. Значит, раньше этот дом был счастливым? Все жившие в нем люди были счастливы?

Странно, как иногда мысли человека проносятся в голове, словно узоры калейдоскопа. Так было и тогда. Озадаченно, снова и снова я тасовал воспоминания и события. И, наконец, мозаика сложилась в правильный рисунок.

Я сожалел о прошлом как о прошлом, но не как о реальности. Даже тогда, давно, в Стайлзе не было счастья. Я бесстрастно вспомнил истинные факты. Мой друг Джон и его жена, оба несчастные и злящиеся на жизнь, которую вынуждены вести… Лоуренс Кавендиш, погруженный в меланхолию. Синтия, чью девичью живость омрачало зависимое положение. Инглторп, женившийся на богатой женщине ради денег.

Нет, никто из них не был счастлив. И сейчас, снова среди живущих здесь людей нет ни одного счастливого человека. Стайлз — Несчастливый дом.

Я сказал мисс Коул:

— Я поддался ложным сентиментам. Этот дом никогда не был счастливым. И сейчас он несчастлив. Все живущие в нем несчастны.

— Нет, нет. Ваша дочь…

— Джудит несчастлива.

Я сказал очень уверенно, потому что неожиданно понял. Да, Джудит несчастлива.

— Бойд Кэррингтон, — с сомнением произнес я. — На днях он говорил мне, что одинок… но, несмотря ни на что, думаю, он наслаждается жизнью… и своим домом, и многим другим.

Мисс Коул резко отозвалась:

— О да, сэр Уильям другой. Он не принадлежит к нашему кругу. Он — из другого мира… из мира успеха и независимости. Он прожил жизнь успешно и это знает. Он не из… не из числа, покалеченных.

Какое странное слово она выбрала. Я повернулся и уставился на нее.

— Не скажете ли вы мне, — спросил я, — почему вы использовали такое выражение?

— Потому что, — с неожиданной яростью, и энергией заявила она, — такова правда. Во всяком случае, правда обо мне. Я — покалеченная.

— Я могу понять, — мягко заметил я, — что вы были очень несчастны.

Она тихо сказала;

— Вы не знаете, кто я такая, не так ли?

— Э… мне известна ваша фамилия…

— Коул — не моя фамилия… то есть это фамилия моей матери. Я взяла ее… после…

— После?

— Моя настоящая фамилия Литчфилд.

Минуту-другую до меня не доходил смысл ее слов… просто мне показалось, что эту фамилию я уже где-то слышал. Потом я вспомнил:

— Мэттью Литчфилд.

Она кивнула.

— Вижу, вы знаете. Вот что я имела в виду. Мой отец был больным человеком и настоящим тираном. Он запрещал нам вести нормальную жизнь. Мы не могли никого пригласить в гости. Он не давал нам денег. Мы жили… в тюрьме.

Она помолчала. Ее глаза, эти прекрасные темные глаза, широко раскрылись.

— И потом моя сестра… моя сестра…

Она смолкла.

— Пожалуйста, не надо… не продолжайте. Вам слишком больно говорить. Я все знаю. Нет нужды пояснять.

— Но вы не знаете. Вы просто не можете знать. Мэгги. Непостижимо… невероятно. Я знаю, что она пошла в полицию, что сдалась и призналась. Но иногда я не могу поверить! Я почему-то чувствую, что это неправда… что не… не могло все произойти так, как она сказала.

— Вы имеете в виду… — я заколебался, — … что факты противоречили…

Она оборвала меня.

— Нет, нет. Дело не в этом. Нет, все в самой Мэгги. Это было непохоже на нее. Это была не… это была не Мэгги!

С моих губ чуть было не сорвались слова, но я удержался, не произнес их. Еще не пришло время, когда я смог сказать ей: «Вы правы. Это была не Мэгги…»

Глава девятая

Должно быть, было часов шесть, когда на тропинке появился полковник Латтрелл. У него в руках была мелкокалиберная винтовка, и он нес пару подстреленных лесных голубей.

Он вздрогнул, когда я его окликнул, и, казалось, удивился, увидев нас.

— Хэлло, что это вы здесь делаете? Знаете, развалина не очень-то безопасная. На глазах рассыпается. Вот-вот рухнет вообще. Надеюсь, вы там не испачкались, Элизабет?

— О, все в порядке. Капитан Хэстингс пожертвовал своим носовым платком ради чистоты моего платья.

Полковник рассеянно пробормотал:

— Да? Что ж, тогда прекрасно.

Он стоял, дергая себя за ус, и мы встали и присоединились к нему. Казалось, сегодня вечером его мысли были где-то далеко-далеко.

Наконец он пробудился от размышлений и сказал:

— Пытался перестрелять чертовых лесных голубей. Представить себе не можете, сколько от них убытков.

— Я слышал, вы отличный стрелок, — сказал я ему.

— А? Кто вам сказал? О, Бойд Кэррингтон. Было когда-то… был когда-то. Сейчас-то хуже. Возраст есть возраст.

— Зрение, — предположил я.

Он сразу же отверг мою версию.

— Чепуха. Зрение ничуть не хуже. Ну, конечно… приходится читать в очках. Но дальнозоркость в полном порядке.

Он повторил через одну-две минуты:

— Да… в полном порядке. Не то чтобы это имело значение…

Его голос замер, превратившись в рассеянное бормотанье.

Мисс Коул заметила, оглядываясь по сторонам:

— Какой сегодня прекрасный вечер.

Она была совершенно права. Солнце клонилось к западу и изливало богатый оттенками золотой свет, благодаря которому темная листва деревьев словно пылала зеленым огнем. Вечер был тихий и спокойный и очень английский, какой вспоминается в далеких тропических странах. Я высказал свои мысли вслух.

Полковник Латтрелл пылко согласился.

— Да, да, я частенько думал о таких вечерах… в Индии. Сразу начинаешь думать о том, когда выйдешь в отставку и осядешь… верно?

Я кивнул. Он продолжил изменившимся голосом:

— Да, осядешь… вернешься домой… ничего никогда не бывает таким, как себе представляешь… нет… нет.

Я подумал, что, вероятно, эти слова особенно верны в его отношении. Он никогда и представить себе не мог, что станет хозяином гостиницы, будет пытаться извлечь из нее доход и что его постоянно будет изводить придирчивая жена, а он попросту жаловаться.

Мы медленно направились к дому. Нортон и Бойд Кэррингтон сидели на веранде; полковник и я присоединились к ним, мисс Коул же вошла в дом. Мы поболтали несколько минут. Казалось, полковник Латтрелл немного приободрился. Он даже раза два пошутил и был гораздо бодрее, чем обычно.

— Ну и жаркий выдался денек, — заметил Нортон. — Страшно хочу пить.

— У меня есть что выпить, парни. В доме, а? — Полковник говорил энергично и весело.

Мы поблагодарили его и приняли предложение. Он встал и скрылся в доме.

Та часть террасы, где сидели мы, располагалась как раз напротив окна столовой, и это окно было открыто.

Мы слышали, как полковник двигается по комнате… открывает буфет, потом раздался визг штопора и приглушенный хлопок — из бутылки выскочила пробка.

И затем прозвучал резкий высокий голос миссис Латтрелл:

— Что ты делаешь, Джордж?

Полковник что-то забормотал. Мы только слышали отрывки промямленных фраз: «…друзья в саду… выпить…».

Прогремел резкий, раздраженный, полный негодования голос:

— Ты не сделаешь ничего подобного, Джордж. Это надо же додуматься! Как ты считаешь, мы сможем добиться дохода, если будем предлагать выпивку всем и каждому? Здесь за вино будут платить. У меня есть способности к бизнесу, которых у тебя нет. Да ты завтра же оказался бы банкротом, если бы не я! Мне приходится следить за тобой, как за ребенком. Да, как за ребенком. У тебя ни на грош нет здравого смысла. Отдай мне бутылку. Отдай мне ее, я тебе говорю.