Приключения Тимы и Тёмы, стр. 8
Она насильно отняла у меня корзину с моими вещами, хотя я и не давал ей, потому что мой дедушка говорит, что стыдно, когда женщина идёт рядом с мужчиной и несёт что-то тяжёлое. Отняла корзину, и мы направились к стоянке такси.
— Шанаюшка, — позвал Тёма из сетки, — вы меня только не потеряйте, ладно?
— Ни за что на свете, — успокоил я его.
Бабушка с дедушкой живут в самом лучшем, самом красивом месте на земле — в Петродворце. Вообще-то, это Ленинград, просто надо на электричке проехать немного в сторону — туда, где парки и фонтаны, — и попадёшь в Петродворец.
В Петродворце есть всё: и музеи, и школы, и библиотеки, и магазины, и озёра, и море, и лес, и фонтаны, и дома, и ребята, и взрослые, и моряки, и солдаты, и собаки, и белки, и скворцы, и попугаи… Впрочем, попугаи — это кое у кого дома, в клетке.
У дедушки и бабушки в Петродворце свой дом. И к ним на лето приезжаем мы, их внуки. Мы — это я и моя двоюродная сестра Ольга. Двоюродная всё равно что родная: двоюРОДНАЯ.
— А дедушка в море ушёл, не дождался вас, — сказала бабушка. — Теперь вы его не скоро увидите.
А я-то надеялся, что дедушка научит меня этим летом плавать!
— А Ольга приехала?
— Ольга дома, ждёт нас.
Когда мы подъехали, Ольга сидела на крыльце одна-одинёшенька и, запрокинув голову, пила что-то из большой эмалированной кружки.
— Опять она за квас принялась, — сказала бабушка.
Ольга услышала, что подъехала машина, поставила на ступеньку свою кружку и стала ждать, кто выйдет из машины.
Первой вышла бабушка с сеткой.
Глазастая Ольга сразу всё разглядела, кинулась к бабушке и стала отбирать у неё сетку с Тёмой.
— Ой какой хорошенький мальчик! Дай мне его, бабушка!
— Это тебе не мячик, — сказала бабушка. Она посмотрела кругом, ничего не нашла. Тогда она взяла Ольгину кружку, выплеснула из неё квас, вынула Тёму и привязала ему к ноге эту кружку.
— Временно, — сказала она мне, покраснев. — Потом я кое-что придумаю.
Тёма, довольный, что его вытащили из сетки, стал топать по крыльцу, разминая затёкшие ноги, и кружка гремела, как будто это был такой дикарский музыкальный инструмент.
Ольге, видно, всё это так понравилось, что она встала на голову и вытянула вверх по струнке ноги.
Я прекрасно понимал: она хочет показать мне, что если у меня есть Тёма, то она зато умеет стоять совсем как акробатка в цирке.
— Подумаешь! — сказал я.
— И ничего не подумаешь, — ответила Ольга.
— Вы бы поздоровались, — сказала бабушка, — целый год не виделись.
Я пожал Ольге руку, а она по-балетному присела и вежливым голоском пропела:
— С приездом.
Я повёл Тёму в дом, показать, где мы будем жить. Ольга, конечно, тащилась за нами. Она то и дело норовила схватить Тёму на руки, но я не давал ей, потому что позволь ей это хоть раз — потом затаскает чело… ну, не человека — тёмика, как куклу какую.
— А это что такое? — закричала бабушка.
Мы прибежали к ней и увидели, что в корзине, где моя одежда, как ни в чём не бывало спит Кася.
От шума она проснулась, стала потягиваться, выгнула спину, вытянула сначала одну лапу, потом другую…
— Ничего себе, — улыбнулась бабушка, — ждала одного гостя, а приехало сразу три. Хоть бы предупредили. Что мне теперь с вами со всеми делать?
Глава восьмая. Здесь, на земле
На другое утро, когда все проснулись, бабушка подарила Тёме синие трусы и жёлтую рубашечку.
— Какая красота! — восхитилась Ольга. — Надень, Тёмушка, скорее! Будешь как принц!
Тёма стоял и не знал, что ему делать с этой человечьей одеждой.
Бабушка взяла его на руки и стала учить надевать трусы, а потом поставила на пол — полюбоваться, как он выглядит в обнове.
Тёма тут же взлетел под потолок.
Бабушка встала на стул, сняла Тёму с потолка и надела ему рубашку. Хорошо, что она удержала его за палец, потому что он опять рванулся вверх.
— Нет, надо что-то тебе ещё, — решила бабушка. — Слишком всё это легкое.
Она порылась в своём рабочем столе и нашла там два серебряных лапоточка. Раньше бабушка работала на ткацкой фабрике художницей. Она придумывала рисунки для тканей, и на столе у неё были всякие баночки, краски, кисти. Теперь она уже не ходила на фабрику, но всё равно продолжала придумывать всякие красивые рисунки. В серебряных лапоточках бабушка разводила краску.
Лапоточки оказались как раз по ноге тёмику, как будто для него их и делали.
Он прошёлся по комнате, они постукивали звонко и легко.
— Ну вот, — сказала бабушка, — теперь можно идти гулять. Всё вполне прилично.
Бабушка повела нас на Чёртову горку. Чёртова горка особенная: совсем невысокая — она больше похожа не на горку, а на пригорок, — но на ней почему-то всегда прохладно. Если кругом жара и нечем дышать, то на Чёртовой горке можно сидеть, спокойно отдыхать и удивляться, почему люди, идущие мимо, такие красные, распаренные и еле дышат.
Бабушка взяла с собой разной еды, и мы сидели на горке и ели. Дома никогда так не хочется есть, как на воздухе.
Тёма уписывал за обе щеки всё, что ему давала бабушка. Он так увлёкся едой, что нечаянно взял да и скинул лапоточки. И вдруг с бутербродом в руке взлетел в воздух. Никто и опомниться не успел.
Я первый пришёл в себя, закричал Тёме:
— Бросай бутерброд, хватайся за ветку!
Тёма летел, куда его несли потоки воздуха. Он, конечно, мог схватиться за какую-нибудь ветку, но ему жалко было бросить бутерброд. Наоборот, он даже держал его обеими руками.
Так бы он и улетел с бутербродом неизвестно куда, но, к счастью, зацепился рубашкой за какой-то сучок и повис вниз головой. Он висел и быстренько доедал бутерброд: хотел освободить руки.
Бабушка попыталась взобраться на дерево, но ей это не удалось. Она стала подсаживать меня, но я никак не мог вскарабкаться даже до самой первой ветки, потому что у этого дерева, как назло, ветки были очень высоко.
— Побегу в пожарку, — сказала бабушка, — пусть приедут со своей лестницей. А ты привяжись там! — сердито закричала она Тёме.
Но тут Ольга, хоть ей всего четыре года, сообразила:
— А пускай Тима встанет на тебя, бабушка, а я на Тиму — как в цирке — и достанем Тёму.
— Умница! Попробуем, — сказала бабушка и опять крикнула Тёме: — Кидай сюда свой бутерброд!
— Я сейчас, — ответил Тёма и стал жевать ещё быстрее.
— Брось, — опять сказала бабушка, — я тебе дома целый горшок каши наварю.
Тёма только посмотрел на неё и ничего не сказал: не так просто сказать что-нибудь, когда висишь вверх ногами с полным ртом.
Он совсем не был жадным или обжорой. Но у тёмиков под землёй пищи мало, и добывается она тяжело.
— Всё, — наконец сказал Тёма, дожевав бутерброд. — Я готов.
Тогда бабушка присела под деревом, к ней на плечи взобрался я, а на меня прыгнула Ольга.
Потихоньку выпрямилась бабушка, на ней выпрямился я, а Ольга выпрямилась да ещё стала на цыпочки, так что получилась высокая пирамида. Ольга протянула руки и — раз! — дёрнула Тёму с ветки. Только кармашек его новенькой рубашки треснул и порвался.
На всякий случай бабушка привязала Тёму к себе верёвкой, посадила в свою панамку и стала чинить ему рубашку.
В панамке сидеть одно удовольствие: мягко, уютно, тем более когда только что так хорошо наелся. И Тёма с интересом поглядывал вокруг своими лиловыми глазками.
В озере купались ребята, плескались, кричали. Голоса звонкие, а звонче всех Ольгин голос.
Тёма смотрел на деревья. Деревья не каменные — живые: шевелятся, шуршат — разговаривают, наверное. Прилетают на них птицы, что-то там делают, спрятавшись в зелёных листьях, скачут по веткам, потом снова вылетают в синее небо.
А вот золотистый жук ползёт по цветку. Цветок розовый, лепестки почти прозрачные, а серединка у цветка тёмная. Пополз жук по лепестку, и лепесток под ним прогнулся. Жук переполз на другой лепесток — и другой прогнулся. Жук пополз на третий. Видно, понравились ему такие качели.