Невидимый враг, стр. 43

— Я думал, что он бредит, — продолжал Джеймс. — Вероятно, умирающий угадал мои мысли по выражению моего лица.

— Не думайте, что это бред умирающего, — сказал он. — Пойдите в мою хижину, поднимите камень очага, и вы найдете под ним железный ящик, в нем лежат мои деньги и карта острова.

Этот разговор истощил последние силы больного. В тот же вечер он умер.

Я буквально исполнил все, что он мне велел. В ящичке я нашел восемьсот фунтов стерлингов (двадцать тысяч франков) и карту архипелага Кука. Один из островков был помечен крестиком. К карте был пришпилен лист бумаги со следующей надписью: «Крестом обозначен Золотой остров. Это утес, покрытый высокой травой, на котором растет несколько кокосовых пальм. На самой вершине лежит сухое дерево, и видна скала, похожая на остов корабля. По этим признакам легко можно найти место, где скрыто золото».

— Убедившись, что у рудокопа не было никаких наследников, я решил попытать счастье. Поместив мисс Маудлин в пансионат, я поехал в Австралию. Здесь я нанял небольшое судно и отправился к архипелагу Кука. Без труда найдя отмеченный на карте остров, я после восьмидневных поисков уже мог считаться богачом. Почти весь остров состоял из золотоносного кварца. Так я приобрел наконец средства для борьбы с Оллсмайном. Мои суда по частям были заказаны в Англии, Франции и Германии, а также в Соединенных Штатах. Эти части я на своем корабле перевез на Золотой остров, там же собрал и экипажи для них. На всех этих людей я вполне могу положиться, так как все они — жертвы тирании Оллсмайна. Теперь вам известно все.

— Не все еще, — возразил Робер. — Я не знаю вашего настоящего имени.

По лицу Джеймса пробежала тень.

— Его еще нельзя произнести. Сама мисс Маудлин не знает его. Берите с нее пример. Смотрите на меня, как на представителя права и справедливости. Считайте меня человеком, для которого закрыт путь к личному счастью и который всю свою жизнь посвятил счастью других.

Как ни просто были произнесены эти слова, но в них угадывалось глубокое страдание, лицо корсара побледнело, и что-то мученическое было в эту минуту в его чертах. Робер почтительно поклонился.

— Приказывайте, капитан, ваши приказания будут исполнены в точности.

— Так за работу! — проговорил Джеймс. Борьба началась.

Таким вот образом Роберу удалось стать третьим корсаром Триплексом, так он участвовал в трибунале Зеленых масок и в похищении Ниари и напугал чуть не до смерти почтенного привратника кладбища Килд-Таун.

Глаза 3. Свидание и разлука

Извещенные слугами Джеймса, Арман Лаваред, Оретт, Лотия, а также леди Джоан присутствовали при воскресении Робера. Все вышли с кладбища через потерну № 4, добрались до порта Сиднея, сели в лодку и, отплыв немного от берега, пристали к одному из подводных судов, совершенно такому же, как то, которым воспользовался корсар во время путешествия к устью Рассела.

Скоро все собрались в одной из гостиных подводного корабля и с живым интересом слушали рассказ Робера о его встрече с Джеймсом Паком.

Самого Джеймса не было, но никто об этом не беспокоился. Лотия и ее жених с влажными глазами и неудержимой улыбкой на губах не могли отвести глаз друг от друга, Арман и Оретт радовались их счастью. Только леди Джоан была задумчива, корсар обещал ей возвратить дочь, и она ждала.

— Да, — сказала Лотия, — теперь я вас не оставлю. Ваша борьба с Англией огорчила меня, но это ничто перед тем отчаянием, которое я почувствовала после вашего отъезда. Правда, у меня оставались друзья, но что значили их утешения? Разве они могли помешать мне плакать и мучиться целыми ночами? А когда мы напали на ваш след, то, отыскивая живого, разве могла я не прийти в ужас при мысли, что в конце моих поисков я увижу вас мертвым?

— Да, это так и было, — весело заметил Робер. — Только в этой эксцентричной стране мертвые выходят из могилы.

— Пожалуйста, не смейтесь.

— Просите, требуйте от меня всего, только не этого, Лотия, Я так долго был лишен вашего милого общества, я с вами теперь, и вы запрещаете мне быть веселым? Разве птица может не петь, когда блестит солнце? А для меня заблестели после долгой разлуки и мрачной тьмы целых два солнца — ваши чудесные глазки. Как же мне не радоваться?!

— Ай да кузен! — со смехом вскричал Арман. — Я-то думал, что ты совсем превратился в морского волка, а ты еще не разучился говорить комплименты, да еще какие астрономические! Если бы парижская обсерватория умела говорить, она бы тебе позавидовала!

— Смейся, смейся, — отвечал Робер. — А ты спроси-ка у своей обсерватории, можно ли с нее увидеть звезду, подобную моей Лотии?

— Рано я тебя похвалил, это уж точно называется манерами морского волка.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Да разве ты не видишь Оретт? Ну? Так как же ты, слепец, не заметил этой звезды?

Все от души смеялись над этой дружеской перебранкой. В это время в дверь постучали.

— Войдите, — сказал Арман.

Дверь отворилась, и Джеймс Пак показался на пороге.

— Как, это вы? — воскликнул журналист. — Право, дорогой хозяин, вы чересчур скромны, даже не решаетесь войти, не предупредив. Где это вы были?

— Как вы забывчивы, господа, — с мягким упреком проговорил Джеймс. — Ведь вы еще не все получили желаемое. Среди вас есть мать, которая только и ждет минуты, когда обнимет любимую дочь.

Все стали серьезными, и их взгляды устремились на леди Джоан. Она приподнялась в своем кресле и с немым, страстным вопросом в глазах смотрела на Джеймса.

— Я понимаю ваше волнение, миледи. Я сейчас ходил к мисс Маудлин, чтобы предупредить ее о вашем прибытии; войдите, мисс! — прибавил он, обернувшись.

Молодая девушка, как вихрь, влетела в комнату и кинулась в объятия матери. Послышались страстные поцелуи, потом рыдания. Оправившись от первого волнения, леди Джоан взяла дочь за голову и отодвинула ее от себя.

— Дай же мне поглядеть на тебя, — проговорила она. — Подумай, я тебя так долго не видела.

В эту минуту свет лампы ярко осветил лицо Маудлин. Из груди матери вырвался новый крик изумления:

— Силли! — вскричала она. — Силли!

Ошибиться было невозможно. Черты лица молодой девушки были те же, что и у бродившего по Сиднею дурачка. Только глаза смотрели не безумно, не растерянно, а светились умом и радостью.

— Так это ты была Силли?.. Тебя я прижимала к своей груди, не зная, что ты моя погибшая дочь?

— Да, мама, — прошептала Маудлин.

— И у тебя хватало духу молчать? Почему же ты не крикнула мне: не плачь, я твоя дочь, твоя погибшая Маудлин?

— Но тогда, мама, я погубила бы того, кто посвятил нам свою жизнь, — отвечала Маудлин.

— Да, правда. Он был в опасности, и все это по моей вине, потому что я вышла замуж за его злейшего врага.

— Но ведь вы его считали своим лучшим другом, — проговорил корсар. — Не обвиняйте себя, вы были жертвой гнусной интриги, жертвой, но и только. Я оставляю вам мисс Маудлин, — прибавил он. — Она вам расскажет о своей жизни. Вы удивились, узнав, что она была Силли, но вы еще больше удивитесь, когда она расскажет вам, что была капитаном одного из моих подводных кораблей, таким же корсаром Триплексом, как я и сэр Робер.

— Как, моя дочь?

— Да. Я хотел оставить ее в Европе, но она этого не пожелала. «Вы будете работать на меня, — говорила она, — и я должна быть вашим сотрудником, делить с вами все опасности. Моя мать осудила бы меня, если бы узнала, что я оставила вас одного». Но на сегодня я освобождаю моего милого капитала от его обязанностей. Вы останетесь с вашей матерью, мисс. Вас заменит помощник. Я думаю, что это соответствует желаниям миссис Джоан.

— Разумеется. Но скажите, кого же мне нужно благодарить? Кто вы такой, борец за правду, готовый пожертвовать для нее всем? — спросила миссис Джоан.

— Меня зовут Джеймс Пак, миледи, или корсар Триплекс.

— Вы не хотите назвать своего настоящего имени. Что же делать, я не имею права настаивать. Но какое бы имя вы не носили, вы всегда будете спасителем моей дочери.