Завещание Тициана, стр. 47

— Пьер, за тобой!.. Бешеный пес!

В тот же миг француз услышал за спиной злобное рычание, втянул голову в плечи, упал на бок и покатился по пыли.

Глава 13

«К чему копаться в чужом дерьме? Если будете продолжать совать свой нос куда не следует, раскаетесь».

Прочтя записку, Виргилий и Мариетта побледнели. Она была без подписи. А на воске, которым ее скрепили, не было оттиснуто ничьей печати. В верхней части листа красовался силуэт льва святого Марка: крылатого, с опущенным хвостом, одной ногой стоящего на открытой книге, где было написано: PaxtibiMarce,evangelistameus [89]. Несмотря на полуденную жару, у влюбленных мурашки побежали по коже. Казалось, сама Венеция посылает им приказ оставить ее в покое. Однако они скоро оправились от испуга. Здравый смысл одержал верх. Подлинное письмо не содержало в себе ничего сверхъестественного: бумага как бумага, сминается, чернила пачкаются, воск крошится. Почерк свидетельствовал в пользу приземленной натуры автора. Кто бы это мог быть? Мариетта наклонилась к мальчику, доставившему послание:

— Откуда у тебя это?

Мальчишка — в лохмотьях, нечесаный, с черными ногтями — переминался с ноги на ногу и молчал, словно язык проглотил. Властный тон Мариетты заставил его пойти на уступку, а несколько су, подаренных Виргилием, полностью сломили упрямое нежелание говорить. На диалекте, который для Виргилия звучал как тарабарщина, гонец признался, что прибыл из Мурано. Но когда Мариетта принялась настаивать на описании человека, подославшего его к ним, мальчишка испугался и бросился наутек. Полученной информации, однако, хватило, чтобы направить подозрения по определенному следу. Тинторетта, загибая пальцы на руке, сделала следующие выводы:

— Первое: кто выражает свои мысли в подобной грубой манере? Второе: кто настолько заносчив, что использует бумагу с гербом Венеции? Третье: кому не хватает благородства до такой степени, что он не ставит своей подписи под посланием? Четвертое: кто обладает самой что ни на есть воинственной натурой? Пятое: кто в данный момент находится на острове Мурано, где у семейства Зенов вилла?

И хотя Виргилий не блистал, как Пьер, в точных науках, ему хватило ума сложить вместе эти пять признаков и вычислить Бонфили.

— Думаю, он заслужил, чтобы мы нанесли ему визит вежливости, — заключила Мариетта.

И пока Предом освобождался от женского наряда, Тинторетта рассказала ему, как удачно порой складываются обстоятельства благодаря случаю.

— Представь себе, так вышло, что в загородном доме Зенов для меня нет секретов. Два года назад хозяева наняли отца расписывать стены и потолки. Однако другой заказ, более важный, потребовал его участия. Он и поручил нам с Доменико выполнить фрески вместо него. Так что во дворце и в саду мне известен каждый уголок!

Полчаса спустя Виргилий, освободившись от юбок, стерев с лица грим и сняв украшения, обрел прежнюю раскованность, которая была для него немыслима в ином наряде, кроме как в мужском. Они добрались до Каннареджо и воспользовались гондолой семейства Робусти. И хотя Виргилий вернул себе мужское обличье и уверенность в себе, именно Мариетта взялась за весло и выступила в роли капитана. До Мурано было не больше мили. Сперва они проплыли мимо острова Святого Христофора, затем — острова Святого Михаила, где, по преданию, один монах прошлого столетия, Фра Мауро, составляя карты, мечтал об ultima mappa mundi [90]. Вскоре они уже чалили к берегу Мурано. С конца XIII века остров стал центром древнего и традиционного для этих краев ремесла — стекловарения, когда из соображений безопасности (оберегая деревянные постройки и мосты Венеции от пожаров), а также для сохранения чистого воздуха (дым печей нещадно коптил небо над городом) производство стекла было полностью перенесено в Мурано. Там под защитой лагуны династии стеклодувов довели до совершенства различные техники, одна прекрасней другой: дутое стекло, хрусталь, радужное стекло, авантюриновое, кварцевое, молочное, а также зеркала, чья слава облетела весь мир.

Когда они ступили на берег и пошли по улице Стекольщиков, им стало ясно: чума добралась и сюда. Заколоченные ставни, запертые на засовы двери стекловарен. Дома хозяев мастерских опустели, сами мастерские стояли тихими, склады обезлюдели. Лишь в одном месте кипела работа: в небольшом сводчатом помещении гудела печь, несколько человек, обливаясь потом, выхватывали длинными трубками комки тягучей жидкости и выдували из них всякие затейливые чаши, кубки, сосуды, другие черпали из печи цветное стеклянное молоко и накладывали на изделия причудливые узоры.

Остров утопал в зелени, деревьев на нем было больше, чем домов, не в пример Венеции. Проводившие здесь свой отдых патрицианские семьи мало-помалу приручили природу, разбили сады, виноградники, огороды, цветники. Вилла Ка Зен, окруженная чудесным садом, стояла на канале Ангелов. Виргилий собирался уже постучать в калитку, но Мариетта удержала его. Иное пришло ей в голову.

— Сперва обойдем все владение, заглянем внутрь, а уж потом, может быть, поговорим и с его обитателями.

И показала пример, взобравшись на ограду. Конец средиземноморского лета встретил их буйством красок и благоуханием. Сочные плоды оттягивали ветки к земле, мурава лужаек была усеяна цветами. Пестрядь изгороди из кустов напоминала арабески. Здесь произрастали и экзотические растения родом с Востока, с африканского континента и даже из-за Атлантики. В этом эльдорадо во множестве порхали бабочки, расхаживали павлины, слышалось воркование голубков. Незваные гости на цыпочках пробрались к дому, держа ушки на макушке. Поняв, что сад пустынен и защищает их от чьих бы то ни было взглядов, они вздохнули с облегчением. Мариетта подняла яблоко и с наслаждением принялась грызть его, Виргилий присел перед колючим боярышником.

— Он как две капли воды похож на тот, что отец привез из путешествия по Америке и посадил в нашем саду на улице Блан-Манто. Отца не стало, и кустик зачах.

Мариетта подошла ближе и протянула ему яблоко. Но сейчас он ничего не мог бы проглотить и потому отказался. Неверно истолковав его волнение, она серьезно взглянула ему в лицо и проговорила:

— Боярышник? А я думала, тебе больше по душе фиалки [91]…

Ее едкое замечание задело его, черты его лица посуровели, взгляд затуманился. Пристыженная, Мариетта ощутила, как слезы покатились у нее по щекам. Виргилий обнял ее, сдул слезинки и нежно поцеловал. Яблоко покатилось по траве.

Пес исчез столь же загадочным образом, как и появился. Ворону сняли с входной двери. Пьер залпом осушил три чарки сливовой. Чезаре обработал его царапины. И Пьер отправился по второму намеченному на этот день делу.

Дверь в дом Олимпии ему открыла та же бойкая и себе на уме горничная, что впустила и Виргилия с Мариеттой. Проведя его в будуар, она просила обождать. Несказанная роскошь внутреннего убранства просто потрясала. Мебель, ковры, камчатное столовое белье, вазы, безделушки — все было отменного вкуса. На кресле лежала виола да гамба, при виде которой гость нахмурил брови, сам не понимая почему: что-то она ему напоминала. И только чуть погодя в памяти всплыла муза со скрипкой с полотна Тициана. Из всех муз художник выбрал именно Евтерпу — для того, чтобы иметь возможность аллегорически изобразить Олимпию, принявшую участие в том злополучном вечере. И вот теперь Пьер словно воочию видел подтверждение своей догадки. Шуршание ткани вывело его из задумчивости. Бархатная портьера в глубине будуара приподнялась, пропустив куртизанку. Пьер чуть было не вскрикнул от удивления. Правильно поступил Виргилий, предупредив его о сходстве Олимпии с Лизеттой, торговкой письменными принадлежностями с моста Нотр-Дам. Только Лизеттой набеленной, нарумяненной, с замысловатой прической, Лизеттой-обольстительницей, сознающей, какое впечатление она производит. Олимпия медленно плыла ему навстречу в платье с откровенным декольте, с улыбкой на губах и взлетающими вверх ресницами. Томно поприветствовав его, она предложила ему сесть. Ощутив себя вдруг неуклюжим, не зная, куда деть руки, он присел на самый кончик кресла. Как начать разговор, объяснить причину прихода? Она заговорила первая, доверительным тоном признавшись, что рада тому, что хоть кто-то навестил ее в это тяжелое время.