Огонь юного сердца, стр. 34
- Маруся, Валечка!..- И счастливый отец, схватив их на руки, закружился по двору.
Поздно вечером легли спать. Не знаю почему, вероятно потому, что в хате было тесно (там были еще другие люди), а может быть, что-то предчувствовало сердце Хильчука, он сказал жене:
- Ты знаешь, Ева, я не засну в хате, жарко очень. Мы, партизаны, как курортники, спим охотно на свежем воздухе. Заберемся-ка с Петром на чердак, там свежее сено. Спокойной ночи!
Увидев, каким ласковым, полным любви взглядом провожала жена мужа, как робко, словно незнакомая девушка, подала она ему одеяло, я понял, как любят они друг друга, и мне тепло и приятно стало на душе.
Долго мы не могли заснуть.
Владимир Никитич вспоминал довоенные дни, село Лопатичи, где работал учителем. Рассказывал, как он заканчивал институт, как познакомился с Евой. Потом заговорил о войне и о будущей нашей победе.
Проснулся я первым. Через открытое чердачное оконце на меня смотрела чуть заметная синева раннего утра. Я хорошо выспался, чувствовал себя бодрым, но вставать не хотелось. Рядом, широко разбросав руки, спал Хильчук. Внизу скрипнула дверь, кто-то вышел во двор. «Надо спросить, как там наши кони»,- подумал я и неохотно приподнялся.
С ведром в руке шла к колодцу жена Владимира Никитича. Позади нее, потирая кулачками заспанные глаза, бежала пятилетняя Марийка. Неожиданно из-за куста навстречу им появились двое вооруженных.
- Фашисты!.. - крикнула женщина и бросилась к хате. Но не добежала: автоматная очередь скосила ее.
Марийка с плачем бросилась к матери, упала перед ней на колени, но прикоснуться боялась: через пробитую пулями одежду проступала кровь…
- Гады!.. - прохрипел Хильчук, посылая очередь из автомата.
Нам ответили огнем со всех сторон. Нас окружили.
Из хаты выбежали перепуганные женщины, дети. Их фашисты хватали и угоняли в лес. Мы стреляли редко, так как патронов было немного, а кроме того, нам мешали свои люди. Гитлеровцы совсем перестали стрелять: им хотелось взять нас живьем.
- Эй, Хильчук, слезай, все равно тебе не избежать кары!.. - кричал кто-то по-украински.
Глянув в ту сторону, Владимир Никитич со злостью прошипел:
- Староста… Пес паршивый, это он привел фашистов,- и выстрелил, но тот успел спрятаться за угол дома.
Быстро летели минуты, а с ними таяли и наши боеприпасы. Вокруг были враги, кровожадные, лютые. Гибели не миновать, это мы твердо знали и не боялись смерти. Мы готовы были на какую угодно смерть, на какие угодно муки, но вместе с тем хотелось жить. Очень хотелось жить… Ведь так мало мы прожили: мне четырнадцать лет, а моему товарищу двадцать девять…
У нас кончились патроны. Гитлеровцы поняли это, но лезть к нам не отваживались. Они толпились возле лестницы, о чем-то спорили.
У Хильчука было несколько толовых шашек, он привязал
их себе к поясу, вставил капсюль. Потом вытащил из кармана пистолет, в котором были еще три патрона, молча протянул мне.
Настали минуты прощания. Последние минуты нашей жизни… О многом хотелось сказать в тот миг, но мы стояли молча. Владимир Никитич прижал меня к груди, поцеловал. Спичкой он спокойно, медленно поджег шнур и быстро соскочил вниз к фашистам.
Раздался оглушительный взрыв, вздрогнула хатка и осела. Теперь моя очередь…
Война! Сколько она забрала от меня близких, дорогих людей!.. А сколько еще проглотит, ненасытное черное чудовище! Я приложил к виску пистолет, но вдруг в оконце показалась голова полицейского. Я выстрелил… Не попал. Выстрелил… Не попал. Опять выстрелил, и тот словно бык заревел и полетел вниз. «Патроны последние израсходовал. Что теперь делать?.. Что делать?..»
Вдруг что-то затрещало, запахло дымом. Подожгли… Языки пламени охватили соломенную кровлю. Начало гореть сено.
Эй! Слезай, пока не поздно!.. - кричали внизу.
Собаки проклятые! - крикнул я, задыхаясь от дыма. Огонь все приближался ко мне и приближался. На мне уже
начала тлеть одежда. Прижавшись к дымоходу, я пытался прикрыть лицо от огня.
Вдруг на поляне послышались выстрелы и прокатилось громкое партизанское «ура».
«Что это?.. Свои?..»
Да, свои! Вот все ближе и отчетливее слышны знакомые, родные голоса…
Не помню, как я выскочил из огня, как разыскал своего любимого командира и припал к его груди. Говорят, что я очень плакал. Но это ничего,- бывает такое, что и солдаты плачут на войне…
На поляне постепенно смолкала стрельба.
Партизаны, узнав о подвиге Хильчука, молча начали собираться на том месте, где он погиб.
Вдруг кто-то тихо и грустно запел:
На опушке леса
Старый дуб стоит,
А под этим дубом
Партизан лежит…
Песню подхватили все. И поплыла она над лесом, печальная и тяжелая, словно свинцовая туча:
Он лежит, не дышит,
Он как будто спит…
Золотые кудри
Ветер шевелит…
НОВЫЙ, 1944
Неожиданно быстро подкралась зима. Выпал глубокий снег. Налетел лютый мороз, и все вокруг в лесу как-то притихло, словно замерло. Казалось, что птицы и звери покинули этот бор и никогда больше сюда не вернутся.
А партизаны, наоборот, стали подвижнее, неспокойнее. С каждым днем все более радостными были сведения Совинформбюро. Красная Армия подошла совсем близко - уже взят Коростень!.. Еще день-два, и мы встретимся со своими. Каким-то сладостным волнением наполнились наши сердца. Не хотелось спать, часто выходили из землянок во двор и тихой морозной ночью смотрели туда, на восток, откуда доносилась канонада…
В конце декабря наша рота вышла из леса, чтобы блокировать дорогу Белокоровичи - Олевск. Но фашисты, словно предчувствуя это, пошли другими дорогами. Очень недовольны были партизаны: им не удалось «поздравить» гитлеровцев с Новым годом.
Как раз под Новый год мы встретились с Красной Армией. Невозможно рассказать, что тогда творилось. Обнимались, целовались, пели, плакали, смеялись, танцевали… Только я не принимал участия, так как накануне тяжело заболел и лежал в санях. Возле меня сидел армейский врач и все время заставлял глотать какие-то горькие таблетки. Он упрашивал меня ехать в госпиталь. Я не соглашался: очень уж не хотелось оставлять боевых друзей! Но утром пришлось покориться - состояние здоровья резко ухудшалось.
Однако я был счастлив. Я дождался прихода наших! Сколько я мечтал об этой встрече, сколько бессонных ночей пережил! Сколько горя пришлось испытать! Жаль только, что не дожили до этой встречи мои друзья: комиссар Левашов, Волошка, лейтенант Клименко, Владимир Никитич, немец-коммунист, который спас меня… Как бы мы теперь все вместе радовались!
Меня положили на носилки и понесли к санитарной машине. Подходили товарищи, прощались, желали скорого выздоровления.
Последним подошел Иван Федорович Филиппов, мой любимый командир. Он принес мне пистолет и трофейный бинокль.
- Возьми, сынок, на память, ты заслужил это. Не забывай нас. Поправишься, возвращайся опять в роту,- война еще не закончилась, борьба еще продолжается!
- Обязательно вернусь, Иван Федорович. Обязательно…