Али-баба и Куриная Фея, стр. 20
Хильдегард Мукке, присутствовавшая на совещании, прислонилась спиной к печке. Кафель был ещё тёплый после вчерашней топки.
Кабулке, который обычно не появлялся в столь ранний час в конторе, сегодня в виде исключения тоже пришёл. Он выжидал удобной минуты, чтобы поговорить о своём деле.
Наконец Александр Кнорц дошёл до жалобы Лемана. Он хлопнул ладонью по столу.
— Так дело не пойдёт, коллега Бауман. Не пойдёт! — закричал он, обращаясь к воспитателю. — Для ученья существует школа, а на полях надо работать. Работать без всяких разговоров! Я вижу, вы хотите ввести у нас свои порядки, — бушевал он. — Быть может, вы и работу в стойлах замените лекциями, чтобы нашим умникам не пришлось чистить навоз? Не выйдет! Я вам говорю, так не пойдёт!
Эмиль Кабулке заёрзал на стуле.
— Разрешите и мне сказать слово?
Кабулке мял грязную кепку. Он сжимал и вертел её и руках, словно половую тряпку.
— Мой сын Феликс, — вы его знаете, он тоже учится у нас в имении, — объяснил мне, что новый воспитатель приказал вчера молодёжи работать медленней. Я считаю, что это, что это… — Кабулке распростёр руки. — Я считаю, что это просто са-бо-таж. Тут из сил выбиваешься, чтобы получить несколько лишних капель молока, а из учеников нарочно делают лодырей! Да они и так еле двигаются, эти парни!
В комнате стало шумно. Бригадиры встали на сторону старшего скотника. Вальтер Бауман возражал, он защищал ребят.
— Им надо создать условия для ученья. Нельзя смотреть на них как на подсобных рабочих, которых Кнорц может послать куда ему вздумается! — сказал Бауман резко.
Заведующий хозяйством побледнел и опять ударил кулаком по столу. Он не терпел критики.
— У нас здесь предприятие, а не школа! — прохрипел он.
Но Вальтер Бауман не дал себя прервать.
— Что же касается моих мнимых призывов к саботажу, то это обвинение меня очень удивляет. Странно: как раз вчера ребята справились с работой раньше, чем третья бригада. Правда, бригадир? Не ты ли сам просил нас, чтобы мы тебе помогли?
Леман задыхался от ярости.
— Ваш участок был на десять метров меньше нашего! — кричал он, пытаясь спасти честь своей бригады.
— На десять метров, говоришь ты? — вмешалась Хильдегард Мукке. — Ну и что ж? Это не меняет дела. Твои люди по крайней мере на десять лет старше учеников… Что вы, собственно говоря, хотите? Ученики вчера поработали на совесть, а товарищу Бауману удалось связать практические занятия с теорией. Что же здесь худого? Наоборот, это очень хорошо. Выращивая урожаи и ухаживая за скотом, мы не должны забывать о людях. Учёба ребят также входит в наш производственный план. Мне кажется, коллега Кнорц недооценивает этой важной задачи нашего предприятия.
— Минутку, — прервал её Кнорц, театральным жестом прижав правую руку к груди. — В такой обстановке нельзя спорить. Так не годится. К ученикам я всегда отношусь с величайшим вниманием. Спросите у них самих: мы с ними хорошо понимаем друг друга. Ребята меня любят. Но именно потому, что я желаю молодым людям только добра, мне хотелось бы предостеречь коллегу Баумана. Его сомнительные методы воспитания у нас в Катербурге рано или поздно потерпят крах. При всём моём хорошем отношении к ученикам я не советую Бауману слишком с ними носиться. Это их испортит.
Кабулке помахал кепкой.
— Правильно! Я могу это подтвердить. Я сам отец, и у меня дома есть такой же осёл. Парни в этом возрасте нуждаются в сильной руке. Сильная рука им нужнее всего.
Вальтеру Бауману надоели глупые препирательства. Он снял свою кепку с вешалки.
— Они рассуждают так, словно на свете никогда не было Макаренко! — вполголоса проговорил он, взявшись за ручку двери.
Хильдегард Мукке ободряюще улыбнулась ему.
Мыши не всегда ловятся на сало
Отсутствие полдника оказалось весьма чувствительным для ребят.
Каждый вечер, перед самым сном, к заведующей являлись просители.
— Фрейлейн Стефани, мы ужасно проголодались. Дайте нам что-нибудь поесть. Ах, фрейлейн Стефани, неужели вы нас ещё не простили? Но ведь мы ни в чём не виноваты! Разве это мы бросили сало в почтовый ящик?
У Инги Стефани не хватало духу проводить в жизнь своё собственное решение с той строгостью, как бы ей хотелось. Она каждый раз уступала.
— Кроме хлеба с повидлом, ничего нет, — говорила она ворчливо, стараясь казаться сердитой.
— Вот и хорошо! Хлеба с, повидлом вполне достаточно. Большое вам спасибо, фрейлейн Стефани! Мы ведь знаем, что вы вовсе не такая…
«Да, я действительно не такая, какой бы мне полагалось быть, — с огорчением думала заведующая. — Я просто тряпка, поэтому мне ничего не удаётся довести до конца».
Когда Инга Стефани отменила полдник, она действительно считала, что это наказание повлияет на виновного; она думала, что он признается во всём. Но как она заблуждалась! Инга Стефани начала сомневаться в правильности своего решения. Она поняла, что действовала необдуманно, наказание было несправедливым.
А между тем ещё три дня назад, когда Вальтер Бауман сказал ей что-то в этом роде, она на него обиделась.
На ужин была Каша. С ней случилось несчастье: фрау Хушке зазевалась, не помешала её вовремя, и каша пригорела. Поэтому поварихе пришлось разбавить её молоком пополам с водой. Таким образом она надеялась спасти положение.
— Какая гадость! — возмущались ребята.
Даже Али-баба забастовал, правда, после того, как он уже съел полторы тарелки. Но жидкая кашица не могла надолго утолить голод. Чтобы насытиться, Али-бабе надо было съесть что-нибудь более основательное и в несравнимо большем количестве. Перед самым сном он почувствовал адский голод.
— Фу-ты ну-ты! Я голоден как волк! — жаловался он ребятам.
— Иди к фрейлейн Стефани, — посоветовал ему Заноза.
— Ах! — Али-баба бросился на кровать.
Он вспомнил о злосчастной истории с салом. С каким лицом он пойдёт к заведующей?
Но голод становился всё сильнее. Сильней угрызений совести.
«Я должен что-нибудь поесть, а то мне станет совсем плохо», — говорил себе Али-баба.
Вскоре он отправился искать заведующую. Она была у себя в комнате. Али-баба робко постучал в дверь.
— Входи. Что тебе надо?
Инга Стефани встретила его не слишком любезно. Это был уже девятый ученик, просивший у неё сегодня добавки.
— Дайте мне, пожалуйста, кусочек хлеба, — скромно попросил Али-баба, — а то я никак не могу заснуть.
В ответ на его просьбу Инга Стефани только вздохнула. Она позвала Ренату, которая дежурила вместо Стрекозы по дому. Стрекоза пошла в клуб на репетицию танцевального кружка.
— Дай Хорсту Эппке хлеба с повидлом! — Инга Стефани протянула Ренате ключи от кладовой. — Только смотри, чтоб он не съел целую буханку.
Рената повела Али-бабу вниз.
— Подожди меня здесь, — резко сказала она, открывая дверь в кладовую.
Али-баба послушно установился у порога.
«Ладно, — думал он, — разыгрывай из себя что хочешь, только дай мне что-нибудь поесть».
Рената зажгла свет, принесла буханку хлеба и отрезала толстый ломоть. «Даже своему злейшему врагу не следует жалеть хлеба», — решила она. Но вдруг Рената остановилась — её взгляд упал на кусок жирной Грудинки, висевшей в кладовой. Шпиг!.. Рената вспомнила испорченное письмо. Прежнее подозрение вновь шевельнулось в ней. Она покосилась на Али-бабу, который всё ещё стоял в коридоре у двери.
— Послушай, что ты хочешь: хлеб с салом или хлеб с повидлом? — спросила она.
— С повидлом, пожалуйста!
Рената изумилась. Почему, собственно, он предпочитает повидло? Ведь шпиг сытнее. Её руки дрожали от волнения. «Спокойней, спокойней! Али-баба не должен ничего заметить, — думала Рената, отрезая большим ножом фрау Хушке толстый кусок сала. — Сейчас я всё узнаю».
Положив сало на хлеб, Рената дала его Али-бабе.
— Приятного аппетита!
— Но ведь я просил хлеб с повидлом! — Рука Али-бабы, протянувшаяся было к Ренате, вновь опустилась. — Не будь злючкой! — попросил он. — Возьми сало обратно и намажь на хлеб повидло.