Али-баба и Куриная Фея, стр. 18

— Эй, Али-баба, скажи хоть раз в жизни правду, — обратился он к Хорсту Эппке, заботливо складывая перед сном свой свитер. — Мы здесь свои люди. Можешь не притворяться. Мы ведь не сплетники. История с салом твоих рук дело? Ну, скажи!

Али-баба, который, уже улёгся в постель, быстро повернулся лицом к стенке.

— Фу-ты ну-ты! Я ничего об этом не знаю.

Факир начал потешаться над Занозой.

— Да что ты с ним нянчишься? — сказал он. — Ты не имеешь ни малейшего понятия, как нужно вести подобный допрос. Вот я тебе сейчас продемонстрирую. — И Факир достал из шкафа свою щётку. — Ты увидишь, каким он станет разговорчивым.

Али-баба съёжился так, что его колени упёрлись в живот. Его бросало то в жар, то в холод. «Всё кончено, — думал он, — я обязательно сознаюсь».

Факир со щёткой в руках приближался. Он уже схватился за одеяло, чтобы оголить ноги Али-бабы.

Карл Великий, который только что с трудом распутал шнурки от ботинок, покачал своей мудрой головой.

— Оставь его, Факир, — приказал он. — На этот раз твоя щётка ни к чему. Али-баба обжора. Он уже давно слопал своё сало. Можешь мне поверить, я людей вижу насквозь. И я утверждаю: кто подозревает Али-бабу в этом деле, идёт по ложному следу, как собака, потерявшая нюх. Так подсказывает логика.

— «Ло-ги-ка»! — Факир сделал гримасу. — Надоела мне твоя философия! — И он бросил щётку обратно в шкаф.

Али-баба вздохнул свободно, Он притворился спящим. «Дважды так повезти не может, — думал он. — Я должен приучиться к этой проклятой щекотке, и поскорее!»

Совсем новые методы

Земледелец должен разбираться в переменах погоды. В интернате ребята постигали и эту премудрость. Они изучали изменения цвета неба, наблюдали за формой облаков и следили за колебаниями температуры воздуха. Для этой цели на одной из хозяйственных построек висел большой термометр. Бауман придавал большое значение ведению специального дневника, в котором вычерчивалась кривая температуры, а также записывалась, краткая сводка погоды. «Утром прохладно, ночью возможны заморозки», — отметила в этот день в своём дневнике Рената.

Октябрь кончался. Теперь надо было опасаться предстоящих заморозков. Когда заведующий хозяйством думал об открытых картофельных ямах, ему становилось не по себе.

— Следите за тем, чтобы все картофелехранилища были засыпаны землёй, — ежедневно внушал он бригадирам на утренних совещаниях. — Земли должно быть много, а не так — кот наплакал. И всё это надо сделать своевременно. Теперь каждая минута дорога. Давай-давай!

Было холодно, над оголёнными полями дул норд-ост. Он срывал платочки с голов девушек и щипал за уши ребят.

Земля высохла. Феликс Кабулке так усердно работал своей лопатой, будто вызвал на соревнование бульдозер. Он не жалел сил. «Надо, чтобы на меня обратил внимание Бауман», — решил он.

Феликс просто-таки выбивался из сил. Но воспитатель и не смотрел в его сторону. Он измерил площадь картофелехранилища и, разбив её на равные участки, по числу учеников, руководил младшими ребятами. Он следил за тем, чтобы никто из них не отлынивал от работы, а такая привычка была у многих.

Феликс продолжал стараться вовсю. Его усердие привлекло внимание членов третьей бригады, работавшей у соседнего хранилища.

— Посмотрите-ка только на младшего Кабулке! — говорили женщины. — Он просто землю носом роет! Эй! Не переусердствуй, парень, а то нам повысят норму!

Вальтер Бауман наблюдал за работой учеников. Он подходил то к одному, то к другому, исправлял промахи, а когда было нужно, сам брал в руки лопату и показывал тем, у кого дело не шло, как надо укладывать землю ровным слоем.

— Видишь, вот так тебе будет легче, — говорил он.

Бауман уже успел узнать многих своих воспитанников. Некоторые лица запомнились ему особенно хорошо. Вот этого бледного, болезненного на вид мальчугана, которого Вальтер Бауман решил отправить при случае к врачу, зовут Малышом, а румяную свежую девочку с ямочками на щеках, работающую рядом с ним, Стрекозой. А слева от неё — Рената Либиг. О ней он уже слышал очень много. Инга Стефани рассказала ему, между прочим, что Рената мечтает стать птичницей и что в детстве у неё почти не было времени для игр, потому что она заменяла мать младшим братишкам и сестрёнкам. «Какой отпечаток накладывают на человека его детские годы!» — думал Бауман. Эта тихая, серьёзная девушка с длинными косами в первый же день бросилась ему в глаза. Куриная Фея! Бауман невольно улыбнулся. Ему нравилось это прозвище.

Стук лопаты вывел преподавателя из задумчивости.

Ещё! Ещё! Феликс копал как одержимый. С него, как с борца на ринге в жаркий день, уже сошло семь потов. Сейчас он собрал последние силы. Но вот наступил желанный миг — взгляд воспитателя обратился на него. «Дело выиграно! — ликует он. — Сейчас он меня похвалит и поставит в пример всем остальным. Ага! Он уже идёт ко мне. Наконец-то! Наконец-то!»

— Дорогой мой! Что с тобой, мальчик? — спрашивает Бауман, качая головой. — Наверно, у тебя плохое настроение и ты срываешь зло на лопате. Так нельзя! Работай разумно.

Кабулке поражён. Перед глазами у него танцуют чёрные точки, земля колеблется под ногами.

Бауман подзывает к себе учеников:

— Посмотрите-ка на этого парня. Мы работаем всего час, а он уже совсем выдохся. Это бессмысленно. Надо равномерно расходовать силы, без рывков, в спокойном темпе, только так можно добиться хороших результатов. Мы пришли сюда не затем, чтобы ставить рекорды, а затем, чтобы добросовестно выполнить свои дневные нормы. Ведь вы пока ещё только учитесь. Ни один разумный человек не будет требовать, чтобы вы перенапрягались и работали быстрее взрослых. Для этого у вас недостаточно опыта. На свете и без вас хватает людей, которые любят пускать пыль в глаза. Надо привыкать к честной и добросовестной работе. Ну, а теперь можете снова браться за дело.

Юноши и девушки расходятся по местам. Заноза подмигивает Ренате:

— Молодец Бауман! Правда?

Рената машет своим пёстрым платком.

— Не мешало бы это послушать Давай-давай. Он бы лопнул от злости.

— Ах, этот?.. — Заноза нагнулся на ходу, чтобы подобрать картофелину. — Для Кнорца мы были до сих пор пятой спицей в колеснице, но теперь дело пойдёт иначе.

Ребята продолжали засыпать овощехранилище землёй. Размеренно постукивали лопаты. Макки проверил, много ли они набросали земли.

— Маловато. Давайте поработаем ещё немножко, а не то картошка замёрзнет, — посоветовала Рената.

Куниберт Мальке совсем приуныл. Вот уже пять минут, как он бессмысленно смотрит в одну точку. Ему трудно даже пошевельнуться. Какая ужасная работа! У него болят все мышцы. Ручка лопаты так тверда, что от неё горят ладони. Разве это можно выдержать? Куниберту стало жаль себя. Время шло, а он всё ещё не работал.

Факир кинул в мечтателя гнилой картошкой:

— Эй, Профессор, твоя лопата уже пустила корни! Принимайся за дело, а то ты не управишься и до ночи.

Куниберт Мальке с убитым видом взялся за лопату. Но нельзя сказать, что работа у него спорилась.

— Давай я тебе помогу, отдохни, — сказал Бауман, беря у него лопату и делая знак, чтобы он отошёл в сторону.

Воспитатель хотел согреться. Лопата его глубоко входила в землю. Бауман работал быстро и споро. Свеженабросанная земля словно тёплым одеялом укутывала картофель. От работы Бауману стало жарко. Он посмотрел на Куниберта.

— Тебе трудно работать в поле, не так ли? — спросил он. — Надо больше каши есть. Скажи, как ты попал сюда, в деревню?

Куниберт не ответил.

— Ты сам деревенский? Пошёл сюда учиться по собственному желанию?

— Я? Нет!.. Соб-ст-вен-но говоря, я хотел стать портным, — нерешительно произнёс Куниберт, растягивая каждое слово.

— Портным? — Вальтер Бауман от удивления опустил лопату. — Ну, дорогой мой, тогда ты ошибся адресом. У нас в интернате осваиваются многие профессии — ты можешь, например, стать полеводом или животноводом, зоотехником или садовником, — но портным… нет, это не выйдет! — Бауман сдвинул на затылок свою синюю лыжную шапочку. — Парень, парень, кто же тебя сюда направил? — спросил он, снова принимаясь сгребать землю.