Большая Хета сердится, стр. 17

— Ни к какой бабушке, Дим, ты не поплывёшь, у нас с тобой уговор был все каникулы ходить в кино на мультики, помнишь?

Но ведь тут ледокол!.. К счастью, всё обошлось. Выслушав его, Юшка вздёрнула носик, тряхнула чёлкой и до обидного равнодушно сказала:

— На ледоколе, конечно, хорошо, только в море его ужас как болтает, он же без киля, — показала она свои познания в судостроении. — А я на каникулы еду в Коношу, к тёте.

Он так и не понял, позавидовала ему Юшка или ей всё равно, на чём он поплывёт.

А в Баренцевом их не болтало. Был штиль. Жаль, что не было настоящего шторма, тогда бы Юшка узнала, что ему всё нипочём.

На капитанском мостике

Что ни говори, мама здорово придумала! И теперь он на ледоколе, ломает лёд! Машина работает вовсю. Ледокол, сотрясаясь, натужно движется вперёд. Эх, если б ещё и покомандовать: «Лево руля! Полный вперёд!» Димка взмахнул рукой, отдавая команду, и оглянулся: никто не смотрит? Нет, на палубе никого. Только в окне капитанского мостика увидел капитана. На голове у него чуть сдвинутый набок берет. Жаль, что не морская фуражка! И смотрит он вдаль, туда, где горизонт закрыло туманом и лёд смешался с небом.

«Вот бы пустил к себе на мостик!» — загорелся Димка. А что?! Капитан добрый, разрешил же взять его в рейс. И Павел Иванович, электрик, говорил о нём: «Наш капитан Александр Петрович только с виду суровый, а душа у него…» Павел Иванович так широко развёл руки, что стало понятно: душа у капитана большая, а значит, и добрая.

Ну, командовать, это уж слишком! Разрешил бы хоть глянуть одним глазком…

Димка миновал переходы. Вот и трап, что ведёт к капитанскому мостику. Димка шагнул раз… шагнул два… но с каждой ступенькой пыл его улетучивался. Вдруг капитан скажет: «Это что ещё за явление?! Не место мальчишке на капитанском мостике». И дядя Вася потом распечёт: «Куда тебя понесло?»

Неожиданно ручка двери зашевелилась. Димка попятился, ринулся вниз, зацепился за что-то и не побежал по трапу, а поехал, стуча и громыхая. Вскочил, морщась, потирая ушибленное место. Глянул вверх. Так и есть: в проёме двери стоит капитан. На лбу те же морщины, уголки губ, как и вчера, в столовой, вздрагивают. То ли он успел увидеть Димкин позор, как он считал ступени, то ли догадался…

— Дима? Я не ошибся, тебя так зовут? — спросил капитан.

— Ага, так, — промямлил Димка.

— А что ты здесь делаешь?

И вдруг, увидев растерянное, красное от смущения Димкино лицо, всё понял:

— Никогда не был в рубке управления? И очень хочется побывать, да? Ну, если так, заходи.

Вот это да-а! И как капитан догадался?! Димку словно кто подбросил — в один миг он преодолел верхние ступеньки и очутился на капитанском мостике.

Только это был совсем не мостик, а большая полукруглая комната, и весь полукруг застеклённый, смотри хоть влево, хоть вправо. На стенах полно приборов, ручек, кнопок, трубок, что ведут куда-то. Летом, когда Димка был в Москве, в зоопарке, его глаза так быстро не перебегали от одних зверей к другим, как здесь от одного незнакомого предмета к другому. Но вот досада! Там на каждой клетке была надпись: «Африканские макаки», «Австралийские какаду»… А здесь… Догадывайся сам, что для чего. «Ладно, — успокоил себя Димка, — не всё сразу».

— Приглядывайся, — сказал ему капитан, — а что особо заинтересует, спроси.

И отошёл к окну.

Посредине капитанского мостика — штурвал, за которым стоит штурвальный матрос. Штурвал с колесо детского велосипеда, а громадина-ледокол повинуется ему.

Тут Димка услышал команду капитана. И очень удивился. Он был уверен, что капитан отдаёт команду всегда властным, если и не громовым, то всё же громким голосом: «Два румба лево! Так держать». А Александр Петрович сказал совсем просто, даже как-то по-домашнему:

— Коля, возьми немного левее. Держи вон на то водяное облачко.

— Есть держать на водяное облачко, — тоже не громко, но чётко ответил матрос и повёл штурвал.

Димка глянул в окно. «Водяное облачко» — он о таком никогда и не слышал. А ведь вон оно, впереди по курсу, тёмное, дождевое. Только почему надо идти на него?

— Там разводье, — увидев недоумение на Димкином лице, пояснил ему Александр Петрович. — Водяное облако — это испарение, которое идёт от чистой воды. Мы стараемся идти не напролом, через ледяное поле, а используем трещины, разводья. Чтобы облегчить работу машинам. Понял?

Димка кивнул.

— А справа, вон, темнеет и поблёскивает, это тоже чистая вода? — спросил он.

— Водяного облака там нет? — глянул на Димку капитан.

— Нет. Значит… — Димка задумался. — Значит, там нет разводья? Тогда что там?

— Молодой ледок. Днём снег на льду растаял, а ночью талую воду прихватил мороз, вот ледяная корочка и темнеет, обманывает.

«В школе учишь-учишь, — подумал Димка, — даже наизусть зубришь, а здесь ничего не учил, а за пять минут столько всего узнал…»

Ледокол вошёл в разводье, тряска прекратилась, и стало тихо.

— В машинном прибавьте ход.

Эти слова команды капитан проговорил, чуть наклонившись, в трубу, которая поднималась прямо из пола, рядом со штурвалом.

— Есть прибавить, — глухо донеслось из той же трубы. И Димка сразу узнал голос.

— Это вы дяде Васе команду отдали?

— Ну, если на вахте сейчас Василий Ефимович, значит, ему.

И вдруг, что-то вспомнив, Александр Петрович спросил Димку:

— А ты тюленей уже видел?

— Были тюлени? — охнул Димка. — Я прозевал…

В его голосе было столько огорчения, что Александр Петрович поспешил успокоить:

— Ничего, ещё увидишь.

А через минуту показал:

— Вон чёрточки вдали, это они. Скоро подойдём.

— Взаправду тюлени? — не поверил Димка. И вдруг заволновался: что, если тюлени испугаются ледокола и уйдут?

Но чёрточки не исчезали, они приближались, увеличивались. Уже было видно, что это живые существа. Они шевелились. Они разбрелись по льду до самого горизонта. Их было двести, пятьсот, тысяча?.. Не сосчитать. Димка никогда не думал, что тюленей может быть так много сразу.

— Я побегу вниз, там виднее, — кинулся он к двери. Но, спохватившись, обернулся, крикнул: — Спасибо, Александр Петрович!

— Беги, беги, — махнул ему рукой капитан.

Димка уже стучал каблуками по трапу. «Хорошо, что вспомнил сказать „спасибо“, — обрадовался он про себя, — здесь все вежливые».

Тюлени

На нижней палубе уже собралось несколько свободных от вахты матросов, которых тоже привлекли тюлени. Тюлени спокойно лежали на льду, подставив солнцу тёмные лоснящиеся спины.

— Как курортники в Евпатории на тёплом песочке, — рассмеялся кто-то рядом с Димкой.

Уступая дорогу ледоколу, тюлени поспешно отползали, переваливаясь с боку на бок, работая ластами как локтями. Грузные, ленивые, тюлени между тем были очень мягки в движениях.

— А хвост-то, хвост как виляет, — не удержался Димка, — смехота!

Тюленьи хвосты, а, точнее, задние ласты так и ходили по льду туда-сюда, помогая передвигаться. Отступив немного, тюлени поворачивались, поднимали головы, с любопытством смотрели на ледокол, на людей, которые с таким же любопытством смотрели на них. Раскрывали пасти, ревели. Их голоса смешивались с грохотом ломающегося льда. Димке казалось, они кричат: «Здорово, ледокольщики!»

И он тоже закричал им:

— Здорово!

В их голосах, больших круглых глазах, во всем поведении не было гнева на тех, кто их потревожил. Может, они даже были рады вскрытой воде. Они весело бросались в неё головой вниз (и не холодно им! — поёжился Димка). Выныривали уже позади ледокола и снова взбирались на лёд.

Неожиданно на палубу откуда-то снизу, из открытой двери, выскочила собачонка, звонкоголосая, лохматая, с задранным на спину хвостом. Увидев тюленей, понеслась, заливисто лая, до кормы и там ещё продолжала лаять, кидаться из стороны в сторону. Как только за борт не вывалилась! Димка уже второй день на ледоколе, а не знал, что, кроме него, здесь есть ещё пассажир — этот, хвостатый.