Старик Хоттабыч (худ. Г. Вальк), стр. 54
— Хоттабыч, — строго перебил его Волька, — можно тебя на одну минуточку? — Они отошли в сторонку. — Признайся, это ты у меня зачитал учебник по географии?
— Да будет разрешено мне узнать, что ты подразумеваешь под этим странным словом «зачитал»? Если ты под этим словом подразумеваешь, о Волька, что я… Что с тобой, о якорь моего сердца? На тебе лица нет!..
У Вольки вдруг отвисла нижняя челюсть, а взор его застыл, обращённый на что-то, замеченное им здесь же, на прогулочной палубе, за спиной старого джинна. Хоттабыч хотел обернуться, чтобы узнать, в чём дело, но Волька возопил:
— Не надо оборачиваться! Умоляю тебя, не оборачивайся!.. Хоттабыч! Миленький!.. Дорогой!..
И всё же старик обернулся…
К ним приближалась под руку с какой-то другой пожилой женщиной Варвара Степановна Кольцова, заслуженная учительница республики, преподавательница географии и классная руководительница седьмого класса «Б» 124-й московской средней школы.
Хоттабыч медленно двинулся ей навстречу. Привычным жестом он выдернул из бороды один волосок, другой.
— Не надо! — крикнул страшным голосом Волька и схватил его за руку. — Она ни в чём не виновата!.. Ты не имеешь права!..
Сзади на Хоттабыча молча набросился Женя, схватил его в объятия и сжал что было силы.
Александр Яковлевич смотрел на эту странную сцену, оцепенев от удивления.
— Ребята! — властно промолвила Варвара Степановна, нисколько, по-видимому, не удивившись встрече со своими учениками здесь, на ледоколе. — Не хулиганьте! Оставьте этого гражданина в покое! Ну! Кому я говорю?! Костыльков! Богорад! Вы слышите?
— Он вас тогда превратит в жабу! — отчаянно воскликнул Волька, чувствуя, что ему не совладать с Хоттабычем.
— Или в колоду, на которой мясники разделывают бараньи туши! — подхватил Женя. — Бегите, Варвара Степановна! Прячьтесь поскорее, покуда он не вырвался из наших рук!.. Волька вам правду говорит!..
— Что за глупая болтовня! — чуть повысила голос Варвара Степановна. — Дети! Вы слышали, что я вам сказала?!
Но Хоттабыч уже и сам освободился из цепких объятий своих юных друзей и быстро порвал оба волоска.
Ребята в ужасе закрыли глаза.
Они раскрыли глаза, только услышав, что Варвара Степановна кого-то благодарит. В её руках были букет цветов и связка превосходных, благоухающих бананов.
Хоттабыч отвечал ей, согнувшись в изысканном поклоне и прижав руку сначала ко лбу, а потом к сердцу…
Наши три друга окончательно уточнили обстановку, собравшись внизу, в их каюте.
— А почему ты мне, о Волька, не сказал ещё тогда, сразу после экзамена, в первый день нашего счастливого знакомства, что я подвёл тебя своей самонадеянной и невежественной подсказкой? Ты меня очень обидел этим. Сказал бы мне, и я бы не мешал тебе столько дней своей назойливой благодарностью, и ты смог бы спокойно подготовиться к переэкзаменовке так, как это подобает такому просвещённому отроку, как ты.
Так сказал Хоттабыч, и в голосе его звучала самая неподдельная обида.
— А ещё раньше ты превратил бы Варвару Степановну в колоду, на которой разделывают бараньи туши? Я, брат Хоттабыч, тебя уже очень даже хорошо изучил. Все эти дни мы с Женей провели в диком страхе за Варвару Степановну. Ведь ты её обязательно превратил бы в колоду?
Хоттабыч покорно вздохнул:
— Превратил бы, не буду скрывать. В колоду или мерзкую жабу.
— Ну вот! А разве она этого заслужила?
— Пусть только кто-нибудь попробует превратить эту достойную женщину в колоду или жабу! Он будет иметь дело со мной! — запальчиво воскликнул старик и добавил: — Я благословляю тот день, когда вы вразумили меня изучить азбуку и приучили к чтению газет, ибо теперь я всегда в курсе, где какое море строится. И ещё я благословляю тот день, когда аллах умудрил меня «зачитать» — я, кажется, так выразился, о Волька? — твой учебник географии. Ибо эта поистине мудрая и увлекательная книга раскрыла передо мной благословенные просторы истинной науки и уберегла меня от того, что я в ослеплении своём склонен был считать наказанием вашей высокочтимой наставницы. Я имею в виду Варвару Степановну.
— То-то же! — сказал Волька. — С этим вопросом всё!
— Ага! — подтвердил Женя.
LVI. «ЧТО МЕШАЕТ СПАТЬ»
Погода благоприятствовала «Ладоге». Три дня пароход шёл чистой водой. Только к концу третьих суток он вошёл в полосу однолетних и разрежённых льдов.
Ребята как раз играли в шашки в кают-компании, когда туда вбежал, придерживая правой рукой свою неизменную соломенную шляпу, взбудораженный Хоттабыч.
— Друзья мои, — сказал он, широко улыбаясь, — удостоверьтесь, прощу вас: всё море, насколько можно охватить его взором, покрыто сахаром и алмазами!
Для Хоттабыча эти слова были вполне простительны: никогда за свою почти четырехтысячелетнюю жизнь он не видел ни единой стоящей глыбы льда.
Все находившиеся в кают-компании бросились на палубу и увидели, как навстречу «Ладоге» бесшумно приближались мириады белоснежных льдин, ослепительно блестевших под яркими лучами полуночного солнца. Вскоре под закруглённым стальным форштевнем парохода заскрежетали и загремели первые льдины.
Поздно ночью (но светло было и солнечно, как в ясный полдень) экскурсанты заметили в отдалении группу островов. В первый раз они увидели величественную и угрюмую панораму архипелага Земли Франца — Иосифа. Впервые они увидели голые, мрачные скалы и горы, покрытые сверкающими ледниками. Ледники были похожи на светлые острогрудые облака, крепко прижатые к суровой земле.
— Пора на боковую! — сказал Волька, когда все уже вдоволь насладились необычным видом далёких островов. — И делать, собственно говоря, нечего, а спать никак не хочется. Вот что значит не привыкли спать при солнечном свете!
— А мне, о благословеннейший, представляется, что спать мешает не солнце, а совсем другое, — смиренно высказал своё мнение Хоттабыч.
Но никто не обратил на его слова никакого внимания.
Некоторое время после этого разговора ребята ещё бесцельно слонялись по судну. На палубах становилось всё меньше и меньше народу. Наконец отправились в свои каюты и наши друзья. Вскоре на всей «Ладоге» остались бодрствовать только те из команды, кто был занят на вахте.
Тишина и покой воцарились на «Ладоге». Из всех кают доносились мирный храп и сонное посапывание, как будто дело происходило не на пароходе, затерявшемся в двух с половиной тысячах километров от Большой земли, в суровом и коварном Баренцевом море, а где-нибудь под Москвой, в тихом и уютном доме отдыха, во время мёртвого часа. Здесь даже были, так же как и в палатах домов отдыха, задёрнуты шторы на иллюминаторах, чтобы не мешал уснуть яркий солнечный свет.
LVII. РИФ ИЛИ НЕ РИФ?
Впрочем, очень скоро выяснилось, что между «Ладогой» и домом отдыха всё же существует весьма ощутимая разница. В самом деле, если не считать крымского землетрясения, старожилы домов отдыха не запомнят случая, когда их сбросило бы с кровати во время сна. Между тем не успели ещё экскурсанты по-настоящему уснуть, как раздался сильный толчок, и люди посыпались со своих коек на пол, как спелые плоды. В то же мгновение прекратился ровный гул машин. В наступившей тишине послышались хлопанье дверей, топот ног экскурсантов, выбегавших из кают, чтобы узнать, что случилось. С палубы доносились громкие слова команды.
Волька свалился с верхней койки очень удачно. Он тотчас же вскочил на ноги, потирая рукой ушибленные места. Не разобравшись спросонок, в чём дело, он решил, что свалился по собственной неосторожности, и собрался снова залезть к себе наверх, но донёсшийся из коридора гомон встревоженных голосов убедил Вольку, что причина его падения значительно серьёзнее, чем он предполагал.
«Неужели мы наскочили на подводную скалу?» — подумал он, поспешно натягивая штаны, и тут же поймал себя на том, что эта мысль не только не испугала его, но даже доставила какое-то странное, жгучее чувство тревожного удовлетворения.