Затерянная земля (Сборник), стр. 67

Я наблюдаю, как с острого утеса осторожно спускаются одни из наших саней. Они качаются на тонкой веревке, как чудовищный паук, лениво скользящий по своей паутине.

Я так занят этим наблюдением, что невольно вздрагиваю, когда женская рука ложится на мое плечо и голос Надежды шепчет:

— Взгляните, мой дорогой друг, какая печальная красота! Ведь это — земля норвежских сказок!

Я быстро оглянулся, но тотчас подался назад, так как почувствовал головокружение. Я оперся о скалу. Тучи исчезли, и везде, куда доставал взор, я видел перед собою обширную страну, словно рельефную карту.

Глубоко под нами темные леса покрывали подножия гранитных гор. Дальше к горизонту страна была покрыта холмами, долинами, оврагами, вся одета косматым плащом лесов, пока не пропадала в дымке седого тумана, скрывавшим эту мистерию севера.

С левой стороны, к северо-западу, горная область была пересечена глубоким ущельем. И внешнее ледяное поле, заполнив его до краев гигантским ледником, проникло сюда, спускаясь до самой подошвы гор.

Могучие темные морены окаймляли бока ледника, раскинувшегося белым, с синеватым оттенком веером. Из его отвесного переднего края вытекала река.

Она несла свои грязные воды по каменному руслу к низине, кипела, шумела и пенилась так, что глухой ее шум, доносился и до нас.

У подножья всего венца пограничных гор, окаймленных снеговыми полями, блестели небольшие озерца зеленой ледниковой воды. Всюду, как серебряные нити, струились водопады.

Итак, перед нами лежала таинственная Арктогея — мистическая страна, существование которой столько ученых старались доказать и еще больше — отрицали.

Перед нами лежала заколдованная земля в оцепенелой ледяной пустыне Гренландии, там, где ее допускали лишь самые смелые научные гипотезы.

Печальное солнце, низко висевшее над южным горизонтом, окруженное двойным ореолом, словно мутное утомленное око, глядело на страну, раскинувшуюся под нами. Мы почувствовали печаль и неопределенную тоску.

Через восемь часов после этого, когда мы проделали опасный путь по грудам обломков, по каменным лабиринтам, мы ощутили влажный ветер, насыщенный особым пряным запахом можжевельника.

Через старые выветрившиеся морены, по каменистым осыпям несмело проникала сюда растительность.

Уже на краю снеговых полей заметил я маленькие храбрые цветочки, которые высовывали свои головки прямо из-под снега. Уже появились единичные небольшие оазисы мхов, травянистых кустарников. Камни одевались покровом лишайников.

Вскоре оазисы эти стали приобретать большие размеры, переходя в поляны. И, наконец, перед нами лежала местность, вся покрытая моховым ковром. Представьте себе наш восторг и чувства, пробудившиеся в нас, когда после стольких дней окружавшей нас удручающей снеговой пустыни мы почувствовали под ногами мягкий мох.

Наконец-то могли мы совсем спрятать наши снеговые очки. Жадно вдыхали мы запах земли.

Гренландский можжевельник, издающий опьяняющий острый запах хвойных деревьев, доставляет нам настоящее наслаждение.

Сотни альпийских цветов вокруг поднимают свои пестрые чашечки, лапландские рододендроны, великолепный капфрский чай, пурпурная вшивица, ложечная трава, камнеломка, красные анемоны, золотые лютики!..

Больше того! То там, то здесь сначала островками, потом сплошными полянками стали попадаться брусника и осыпанная крупными черно-синими с нежным белым налетом ягодами, черника. Мы с жадностью набросились на нее.

Хотя температура не превышала двенадцати градусов, однако нам было необыкновенно жарко. Тяжелое меховое платье переселилось в багаж, на сани.

Как теперь свободно дышалось! А кругом нас жизнь била ключом! В воздухе жужжали мухи и комары. Эти маленькие бестии обрушились на нас с жестокой кровожадностью. Но будем ли мы теперь обращать внимание на какие-то укусы!

Два громадных ворона тяжело взлетели из чащи карликовых верб и полетели вниз к лесу. Берег ручья испещрен бесчисленными следами зайцев. В брусничнике и карликовом кустарнике вокруг нас скрывалось множество снежных куропаток. Было слышно, как они, кудахтая, перебегали с места на место. Со всех сторон молодая полярная весна возвещала о себе буйной жизнью.

Гуски то бросался со всего разбега в кусты, и испуганный гвалт в зарослях давал знать о разбегающейся живности, то делал стойку.

Это была возможность добыть к ужину свежего мяса. Свежее мясо!.. При этих словах рот наполнялся слюной, так как вечные консервы и сухари нам основательно надоели. Наконец, Фелисьен, дождавшись подходящего момента, выстрелил. Три птицы упали на землю.

Тотчас же справа от нас поднялся шум. Моментально Фелисьен бросился на лишайник и положил ружье на левую руку.

Стадо рогатых животных молнией вылетела из долины, где оно паслось. И когда они неслись, слышался особый треск вроде тех, что издают электрические разряды. Этот загадочный звук в суставах производится при ходьбе только одним видом животных.

— Да ведь это олени! — крикнул я.

— Тугтут! Тугтут! — кричал наш эскимос и прыгал от восторга, так как олень — лучшая добыча для всякого истинного эскимоса.

Послышался выстрел. Громадный вожак стада с густою белою гривой на шее и раскидистыми рогами сильно прыгнул и упал на колени, но потом поднялся и исчез, вместе с другими, за бугром.

Фелисьен вскочил, в сердцах плюнул, а когда повернулся к нам, то скорчил довольно кислую мину.

— Какие прелестные карибу! Наикрасивейшие карибу, каких я когда-либо видел. Восхитительные карибу!.. — С минуту он тер себя за ухом и добавил потом с ужасным презрением: — И какой жалкий выстрел!

Ничего не поделаешь! На этот раз пришлось отказаться от желания полакомиться свежим окороком и довольствоваться куропатками.

— Хорошая земля, прекрасная земля! — в восторге твердил эскимос. — Олени, куропатки, олений мох. Прекрасная земля!

Мы развели огонь, который весело трещал и дымил, ощипали птиц и насадили их на можжевеловые вертела. Не были они хорошо испечены, не были достаточно посолены, но, даю слово, я никогда не ел такого великолепного жаркого, как в тот день. Подумайте только, как была вкусна при этом брусника и свежая холодная вода из ближайшего горного потока!

Было очевидно, что от голода мы здесь не погибнем. Успокоенные и сытые, мы улеглись спать на мху. И пока эскимос был на страже, охраняя наш лагерь, мы погрузились в глубочайший сон.

XVI

Долго ли я спал? Судя по всему, я полагаю, что сон мой длился около семи часов.

Я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо, и, протирая глаза, я увидел над собою лицо добряка Эквы, искаженное страхом. Остальные еще спали.

Гуски стоял на склоне лощины с горящими глазами и взъерошенной шерстью, издавал глухое рычание и смотрел вниз по направлению к лесу.

Весь край был погружен в печальный полумрак. Тяжелые, потемневшие облака низко ползли над землею. Сзади нас, над горизонтом леса, шел дождь. Угрюмая мрачная горная цепь, откуда мы пришли, исчезала, закутанная парами. Нигде ни звука. Ни одна ветка не шевелится. Куропатки и вороны исчезли. Насекомые скрылись перед дождем.

— Что такое? — спросил я и потянулся за ружьем. Эскимос, силясь что-то сказать, вместо этого только показывал рукою.

— Что там? Что происходит? — настойчиво спрашивал я. Лес имел свой обычный вид, но, прежде чем я добился ответа, послышались звуки.

С края леса неслось какое-то демоническое рычание. Сначала это напоминало какой-то храп, клокотание, которое вдруг перешло в прерывистое рычанье хриплой трубы, и оборвалось, как будто его обрезали. А потом снова, как зевок разоспавшегося великана, храп, закончившийся ревом.

Должен признаться, что в последовавшей затем полной тишине я остолбенело стоял добрых две минуты, совершенно подавленный странным жутким чувством.

Я смотрел с тем же ужасом, что и эскимос, на косматый хвойный лес Мне казалось, что между деревьями происходит какое-то движение.