Рассказы, стр. 22
Иногда попугай проговаривал разом все, что знал. Получалось так: «Добрый день. Одну пинту, пожалуйста. Ах, моя голова! Теодору, суп остынет!». Тогда сеньор Теодору смеялся и говорил: «Оратор выступил с речью», а дона Аделаида ахала: «Ах, он бесподобен!»
Однажды дона Аделаида и сеньор Теодору решили переехать из своего старого дома в другой, новый, на улицу Жаворонка. Поднялась ужасная суматоха. Одежда, фарфоровая и стеклянная посуда укладывались в коробки; ковры сворачивались, со стен снимались картины, а с окон занавески. Пепе был недоволен. Он кричал:
— Ах, моя голова! Ах, моя голова!
Но всем было не до него.
Наконец приехал грузовик, чтобы перевести пожитки на улицу Жаворонка. В столовую вошли, громко топая, трое мужчин и принялись, без лишних слов, вытаскивать буфет. Попугай был возмущен. Он выбрался из клетки, вспорхнул на подоконник, а затем через открытое окно вылетел на улицу. Но никто не заметил его бегства, даже дона Аделаида, занятая упаковкой айвового и малинового джема.
Как только ящики и мебель были погружены в машину, дона Аделаида не глядя накинула на клетку шаль и сказала грузчикам:
— Несите осторожно, здесь мой попугай.
Она так закрутилась с переездом и так устала, что не заметила самого главного: клетка была пуста.
Грузовик тронулся. Дона Аделаида и сеньор Теодору собирались ехать следом, в такси. Пепе, увидав, как они выходят из дома, закричал с верхушки дерева:
— Теодору, суп остынет!
Но его слабый голосок издалека не был слышен. К тому же на улице стоял ужасный шум. Пепе слетел пониже, но такси с доной Аделаидой и сеньором Теодору уже скрылось из глаз. Что же теперь делать?
Когда супруги приехали в новый дом на улицу Жаворонка, дона Аделаида первым делом подошла к клетке и сняла с нее шаль. О ужас, клетка была пуста!
— Мой попугайчик, мой Пепе! — вскрикнула дона Аделаида.
Она металась, плакала, обвиняла грузчиков в небрежности, в том, что они выпустили несчастное создание. Но почему-то ей совсем не пришло в голову, что Пепе мог остаться на улице Воскресения.
А в это время на улице Воскресения попугайчик в отчаянии летал взад и вперед. Наконец, обессиленный, он опустился на порог старого дома. Постанывая, как больной, он забормотал свое обычное:
— Ах, моя голова! Добрый день. Одну пинту, пожалуйста. Теодору, суп остынет!
Так он провел ночь, дрожа от холода и тоскуя по своей доне Аделаиде.
Наутро прибежали дети, начали играть на тротуаре. Пепе съежился. Он боялся, что на него наступят. К тому же попугайчик очень проголодался, но сам о себе позаботиться не умел и не знал, где раздобыть корм. Тут его заметила одна девочка.
— Смотрите, смотрите! — закричала она своим товарищам. — Птичка!
— Это попугай, — объяснил мальчик, хорошо разбиравшийся в птицах.
Другие дети тоже подошли и хотели потрогать попугайчика. А тот закричал изо всех сил:
— Ах, моя голова!
Дети рассмеялись:
— Вот это да! Он умеет говорить!
Вокруг собирались прохожие. Пепе все больше пугался. Он хотел улететь, но совсем ослабел. Он хотел защищаться, клеваться, но чувствовал себя маленьким и беспомощным. Тут он услышал, как одна женщина сказала:
— Бедняжка, он дрожит. Чей он?
— Теодору, суп остынет! Ах, моя голова! — вскрикнул Пепе.
— Теодору? Да это, по-видимому, сеньор Теодору, муж доны Аделаиды! — догадался один из прохожих. — Они жили в этом доме. Я их немного знал. Кажется, они переехали.
— А куда?
— Понятия не имею.
— Может, спросим в бакалее? Вдруг там знают?
Пошли в бакалейный магазин, на углу улицы. Бакалейщик сказал:
— Они переехали на улицу Жаворонка, а вот какой номер дома, не могу сказать.
— Улица Жаворонка маленькая. Пошли поищем их дом, — решили все. Пепе завернули в большой платок. Дети и взрослые ходили с ним из дома в дом — всего там оказалось тридцать домов, — и наконец дверь им открыла дона Аделаида. Мужчина, знавший ее в лицо, радостно закричал:
— Вот она, птичкина хозяйка!
Добрая женщина развернула попугайчика, и от счастья на глазах у нее выступили слезы.
— Ах, моя голова! — заорал Пепе и взлетел ей на плечо.
На радостях дона Аделаида пригласила всех в дом и предложила взрослым по стаканчику вина. А повеселевший Пепе заявил:
— Добрый день! Одну пинту, пожалуйста!
Все расхохотались и стали расхваливать способного попугайчика.
— Он бесподобен, — с гордостью согласилась дона Аделаида.
Придет время, и попугайчик Пепе научится говорить и это.
В гости к дяде
Все началось с автобуса.
Был март, а точнее — двадцать первое марта, день весеннего равноденствия. Но погода стояла далеко не весенняя. Дождь лил как из ведра. Ветер свистел и завывал, словно бросая вызов календарю, словно говоря: «Когда захочу, тогда и уймусь, а вовсе не вашего двадцать первого марта!»
Пассажиры автобуса дрожали от холода в своих промокших пальто. С плащей и зонтиков капало, на полу натекли лужи, и один пожилой господин ворчал:
— Похоже, мы не в автобусе, а на корабле, давшем течь.
Хотя час пик, когда толпы людей возвращаются с фабрик, контор, мастерских и магазинов, еще не наступил, автобус был битком набит. Кому охота в такую погоду идти пешком?
Кондуктор, с трудом протискиваясь между людьми, заполнявшими площадку и проход, продавал билеты. Нелегко приходится кондуктору, особенно когда автобус переполнен, да еще все пассажиры насквозь промокли и настроение у них прескверное.
— Сеньоры пассажиры, пожалуйста, пройдите вперед! Разрешите пройти, сеньоры пассажиры! — взывал кондуктор.
Пассажиры автобусов и трамваев в большинстве своем упрямцы. Во всяком случае, они не хотят войти в положение кондуктора. Если тот просит их пройти вперед, они преспокойно остаются на своих местах; когда их призывают к спокойствию и просят не толкаться, они вдруг оживают и принимаются пихать друг друга. Поэтому жизнь у кондуктора незавидная. К концу рабочего дня он еле стоит на ногах и уже не верит, что на свете есть добрые люди.
Пассажиры на остановках входили и выходили. Сетовали на погоду: «Похоже, зима в этом году и не думает кончаться!», «Мерзкий дождь, сил моих больше нет!», «Чертов ветер!»… Вдруг, как раз в тот момент, когда автобус ехал под горку и тормоза его отчаянно скрежетали, в эту разноголосицу ворвался пронзительный голосок: «Мяу, мяу!»
Некоторым пассажирам это показалось забавным, и они засмеялись. Нечасто в автобусе услышишь мяуканье.
— Что такое? — громко спросил кондуктор, будто и без того не было ясно, что это кошка.
— Тигр, наверное, сеньор кондуктор. Сбежал из зоопарка! — крикнул один из сидящих пассажиров.
Теперь смеялись все.
— Ничего смешного! — не поддержал общего веселья кондуктор и строго спросил:
— Чья кошка?
Никто ему не ответил.
Кондуктор, зажатый между набившимися в автобус людьми, вытянул шею, пытаясь что-нибудь разглядеть.
— Сеньоры пассажиры! — закричал он недовольно. — Провозить животных в автобусах запрещено! Пусть тот, кто прячет кошку, выйдет на следующей остановке.
Но на следующей остановке никто не вышел. Вместо этого в автобус вошел мужчина в клеенчатом плаще. Он встряхнулся по-собачьи, обрызгав пассажиров, будто белье перед глажением.
— Поосторожней, невежа! — возмутилась одна женщина.
— Проклятый дождь, — буркнул мужчина.
«Мяу, мяу!» — послышалось снова. Человек в плаще сказал:
— Здесь кошка, сеньор кондуктор.
Кондуктору, и без того раздраженному толкучкой, было не до шуток.
— Сеньоры пассажиры, тише! — сердито приказал он. — Если хозяин кошки не желает выходить, я буду вынужден обыскать автобус.