Записки десантника, стр. 11

Остановка была за взрывчаткой, и подпольщицы с нетерпением ожидали прихода Галины Финской.

Глава седьмая. Побег

— Знаешь, Володя, — обратился я к Рудаку по дороге к шестому отряду, — наши борисовские разведчики, насколько я могу судить, безусловно, смелые ребята, только хватит ли у них выдержки выполнить те серьезные задачи, какие мы перед ними поставили?

— Могу за это поручиться, — поспешил, заверить меня Рудак. — Да ведь вы читали тетради Николая…

— Очень внимательно читал. Целая эпопея. Жаль, что Николай оборвал записи.

— А он ведь вскоре вынужден был бежать из города. И он и Артур.

— Почему?

— Известное дело: предательство.

— Кто же их предал? Костя?

— Нет, Костю партизаны быстро ухлопали. Нашлись другие.

— Кто же?

Рудак начал издалека и в своей спокойной, неторопливой манере рассказал мне историю ухода Капшая и Ржеуцкого в партизанский отряд.

В ноябре 1942 года Николай и Артур, работавший по-прежнему на авторемонтном заводе, получили задание штаба бригады взорвать этот завод. Через связную Веру Вербицкую Рудак передал Николаю для этой цели две мины замедленного действия. Спрятав мины у себя дома, Капшай пошел на явочную квартиру, хозяйкой которой была жена Павла Антоновича, Стася Жукович. Вскоре туда же пришел и Артур. Николай условился с ним о месте и времени передачи мин и о других деталях операции, простился и направился домой. По дороге он повстречал Галковского и пригласил его к себе. Только они открыли дверь и вошли в кухню, как на них набросились полицаи и гестаповцы.

— Где спрятал мины, бандит?! — заорал на Николая продавшийся гитлеровцам начальник борисовской тюрьмы Кишкурный.

— Нет у меня никаких мин, — огрызнулся Николай, а сам подумал: «Донес кто-то — факт. Так просто теперь от них не отделаться».

Его обыскали, извлекли из карманов огрызок карандаша, финку и компас.

— К партизанам бежать собрался, бандитская морда! — вопил Кишкурный, размахивая пистолетом.

У Галковского ничего такого, к чему можно было бы придраться, немцы не нашли.

Оставив Николая, его мать и Галковского на кухне под охраной рослого полицая, гестаповцы вместе с Кишкурным и отцом Николая пошли с обыском по комнатам.

«Попался, — думал Николай, — значит, теперь тюрьма, пытки, смерть». Вспомнил своего боевого друга Володю Ковалева, Лазовского, Долгалова, замученных в гестапо, и вдруг решил: «Эх, будь что будет!». Напряг мышцы, изловчился и тигром бросился на полицая. Сильным рывком отшвырнул его от двери, и пока тот, заорав на весь дом, поднимался с пола, Николай выскочил во двор.

Перемахнул через забор, перебежал улицу, вскочил во двор соседа и, пробираясь задними дворами, помчался к выходу из города. Где-то позади щелкали винтовочные выстрелы. Домчался до высокого кургана, прозванного «батареями» — его воздвигли на окраине города еще кутузовские солдаты, — и в изнеможении повалился под сосну.

— На другой день Николай уже был у нас в отряде, — рассказывал Рудак.

— А как же его семья? Что сталось с Галковским, с Артуром? — допытывался я.

— Отец Николая и Галковский пришли к нам на Палик еще до того, как явился сам Николай.

— Они, что же, угнали автомашину?

— Нет, прибыли на своих двоих. Оказывается, после побега Николая остальных под охраной двух полицаев повели в тюрьму. Дорогой мать Николая, спрятавшая в момент появления в их дворе гестаповцев одну мину себе за пазуху, хотела выбросить ее в канаву. Конвойный полицай увидел мину, перепугался и выстрелил в старуху. Охнув, та упала. Галковский не растерялся. Он бросился на полицая, вырвал из его рук винтовку, а отец Николая в этот момент подхватил мину. Полицаи с криком пустились бежать. Галковский бросился в ближайший двор. Отец Николая хотел было подхватить на руки свою жену, но, видя, что она уже мертва, перекрестил ее и побежал вслед за Галковским. Оба в тот же день прибыли в бригаду Дяди Коли.

Потом выяснилось, что мать Николая была тяжело ранена, но осталась жива и с помощью патриотов через месяц была благополучно увезена из города.

Что же касается Артура, то он пришел на Палик вместе с Николаем. И вот как это было.

Передохнув на «батареях», Николай вернулся обратно в город, пробрался на явочную квартиру комсомолки Люси Чоловской. «Нас предали, — сказал он ей, — беги скорее на завод и шепни Артуру, чтобы он немедленно скрывался. Передай, что я буду его ждать через час на «батареях». По пути заскочи к Стасе Жукович и скажи, чтобы она со своей дочкой тоже уходила из дому. Я сегодня был у нее на квартире, и гестаповцам это, наверное, уже известно».

Люся быстро добралась до завода, вошла в цех, нашла Артура и только успела ему передать о случившемся, как вошли гестаповцы. «Кто здесь Артур?!» — громко окликнул военнопленных переводчик.

Те сразу сообразили, в чем дело, и, толкнув Артура за машины, толпой пошли навстречу гестаповцам, стараясь отвлечь их внимание на себя. «Вы что, все Артуры? — разозлился переводчик. — Нам нужен Артур Ржеуцкий. Где он?» — «Он с полчаса назад ушел на склад за запасными частями и еще не вернулся», — ответил один из военнопленных.

Гитлеровцы устроили засаду, но прошло минут десять, а никто в цех не приходил. Тогда они стали обыскивать весь цех, заглядывали в кабины и под кузова автомашин, в танки, но Артура так и не нашли. Он выбрался во двор через снарядную пробоину в стене и вскоре был уже на «батареях» вместе с женой Павла Антоновича и ее маленькой дочуркой Аллочкой. Они повстречались с Николаем и все вместе добрались до Палика. И как раз в тот момент в бригаду прибыл из-за линии фронта сам Жукович.

— Вот это, можно сказать, была встреча! — воскликнул Рудак.

«Еще бы! — представил я себе эту картину. — Мог ли Павел Антонович думать, вылетая из Москвы в партизанскую зону, что здесь, в Паликовском лесу, он найдет свою семью!»

— А три боевых друга так с тех пор и находятся вместе?

— Да, с тех пор они больше уже не разлучались. В первый же свой поход в Борисов установили через Люсю связь с военнопленными.

— С какими военнопленными?

— А с теми, что вместе с Артуром работали на заводе. Передали им мины, и в ту же ночь завод взлетел на воздух.

— Ну, а выяснили вы, кто все же выдал гестапо Николая и Артура?

Рудак не успел ответить. Нам навстречу шел, слегка пошатываясь, командир шестого отряда Захаров.

Усач

Мы пробыли в шестом отряде недолго, и уходил я оттуда с тяжелым чувством. Захаров был явно под хмельком, и ни о каком деловом разговоре с ним не могло быть и речи. Многие партизаны слонялись без дела, кое-кто даже спал под сосной. Наш приход несколько расшевелил людей. Партизаны расспрашивали меня о Москве, о жизни на Большой земле, о положении на фронтах.

Судя по тому, с каким оживлением они разговаривали с нами, чувствовалось, что они истосковались по живому делу и царившее в отряде спокойствие не удовлетворяло их.

— Да, слабовата дисциплинка в отряде Захарова, — сказал Рудак, угадывая мои мысли. — Ведь вот кадровый офицер, хороший артиллерист, а людей воспитывать не умеет.

— А по-моему, он и сам-то собой руководить не умеет. Откуда он?

— Из окруженцев.

— Хорошо проверен?

— К винишку слаб, а в остальном ничего плохого за ним не замечалось.

— Ничего плохого! А что он пьянствует и людей распустил, это, по-твоему, как?

— За это мы его не раз на командирских совещаниях пропесочивали. Все клянется, что исправится. И действительно, после таких встрясок он некоторое время ведет себя хорошо, а потом, глядишь, опять сорвется.

— Зря вы нянчитесь с ним.

— Я, признаться, и сам к нему особых симпатий не питаю, — признался Рудак, — но сомневаться в том, что он наш человек, нет никаких оснований. Снимать же его с должности только за то, что он кое-когда выпивает, штаб не решается.

— А ты не допускаешь мысли, что он вражеский агент?