Сын Зевса (с илл.), стр. 24
Демосфен сразу увидел, что в Фивах ему придется тяжело. Послы Филиппа держались уверенно, с веселым видом разговаривали друг с другом и с хозяевами-фиванцами, принимавшими их. Демосфен уловил, что речь идет у них о том, как Филипп любит Фивы, – ведь он не забыл, что когда-то жил здесь, – и что он до сих пор чтит имя благородного человека и великого полководца Эпаминонда.
И сразу заметил, что те из фиванцев, что держат сторону Афин против Македонии, смущены и встревожены.
– Вы опоздали, – сказали Демосфену его друзья. – Фивы на стороне Филиппа.
– Фивы еще не слышали Демосфена, – возразил один из афинских послов, – а он здесь!
Македонские послы тотчас откликнулись:
– А, афинский Баттал здесь!
Как острые дротики, посыпались насмешки и обидные прозвища. Афинские послы совсем смутились. Хмурясь, они переглядывались друг с другом. Как видно, слишком твердо заняли здесь свои позиции друзья македонянина. Если Фивы и Филипп уже заключили союз, что же будет с Афинами? Положение афинских послов было шатким и оскорбительным. Они здесь незваные и нежеланные гости… Надо бы обидеться и уйти отсюда.
Но Филипп в трех днях пути от Афин!..
Демосфен, напряженно сжав тонкие губы, молчал, не отвечая на оскорбления. Он ждал своего часа.
Фиванским правителям было трудно. Как решить? Отказаться от союза с Афинами – значит, избавиться от войны с Филиппом. Но тогда погибнут Афины, а Фивы попадут в полную зависимость от македонянина. Заключить союз с Афинами? Фаланги Филиппа тотчас вступят в Беотию – и погибнут Фивы.
Назначили Народное собрание. Пусть решит народ, как поступить.
Первое слово дали послам македонского царя. Македоняне были красноречивы. Они восхваляли Филиппа, его таланты полководца, его отвагу, его справедливость правителя. Напоминали фиванцам, сколько обид претерпели Фивы от Афин. Напоминали и о том, сколько добра сделал для них Филипп: вернул Фивам власть над Беотией, взял на себя тяжелую войну с фокидянами, избавив от этой войны фиванцев. Так разве не должны теперь фиванцы вспомнить об этом и заплатить Филиппу благодарностью? И разве не должны они отомстить Афинам за их обиды? Так пусть же фиванцы либо пропустят через свою землю македонян в Афины, либо вместе с македонской армией войдут в Аттику. И тогда в Беотию из Аттики широкой рекой потечет богатство: и рабы, и скот, и все ценное, что есть в этой стране!
Эти речи казались справедливыми. Филипп взял войну с Фокидой вместо них на свои плечи… Разве не правда? Правда! Филипп вернул фиванцам господство в Беотии… Разве не правда? Правда!
А при упоминании об афинских богатствах, которые можно будет разграбить, у многих закружилась голова. Что же тут думать? Неужели отказаться от дружбы с Филиппом и погибнуть от его вражды?
После македонян выступил Демосфен. Он был бледен, глаза его светились. От его речи сейчас зависела судьба целого государства, судьба Афин, судьба его родины.
– Граждане фиванские!
Его голос прозвучал так взволнованно, что собрание сразу затихло. И сразу божественный дар его красноречия, его речь, продиктованная отчаянием, захватила фиванцев. Демосфен воззвал к их честолюбию, напомнил им об их славе и доблести. Он говорил так, что речь его, по словам древних писателей, «заставила их забыть и страх и благодарность…»
И когда Демосфен умолк, всем было ясно, что он победил.
Фиванцы тут же отправили послов в Афины с просьбой помочь им. Афинское войско, стоявшее рядом, в Элевсине, вошло в Беотию. Фиванцы встретили афинян радушно, приняли в самом городе, в Фивах, приглашая их в свои дома, к своим очагам…
В Афинах это событие праздновали как великую победу, приносили жертвы богам, устраивали в их честь праздничные шествия – в то время люди верили, что это боги помогли им, вдохновили Демосфена и избавили их от Филиппа!
Филипп не ожидал такого поворота дел.
Александр видел, как, слушая отчет своих послов, Филипп накалялся яростью, как вздувались у него жилы на лбу, как темнело лицо. Александр не понимал, почему медлит отец, почему он тотчас же не двинул войска в Беотию. Чего он ждет? Или он испугался неудач, которые преследуют его все последние годы? Или он больше не верит, что может победить? Не собирается ли он вообще сложить оружие?
Немного успокоившись, Филипп на все эти тревожные и гневные вопросы ответил Александру.
Нет, он не испугался и неудачи не обезоружили его. Но сейчас надо быть очень осторожным. Он надеялся, что Фивы заключат с ним союз, и тогда он сразу прошел бы в Афины. Но так, как он думал, не получилось. Теперь придется воевать сразу и с Фивами и с Афинами, а это сила равная, а пожалуй, даже и превосходящая. Значит, надо еще раз сделать попытку договориться о мире, о дружбе. Проще всего ринуться сейчас в войну и, проиграв ее, погубить все.
– Сейчас нельзя допускать поражений. Мы на острие меча. Еще одна неудача – и погибнут все мои многолетние труды. Иногда выдержать, промолчать, стерпеть гораздо труднее, чем сразу броситься в бой. И гораздо важнее. В общем, мы не перейдем моста, пока не подойдем к нему.
Скрепив сердце и приняв обольстительный облик дружелюбия, Филипп еще раз отправил послов в Фивы с предложением союза. Им надо объединиться. Им надо объединить все эллинские государства, а не воевать друг с другом. Потому что враг у них не он, не Филипп Македонский, а персы, и против этого врага они должны направить свои военные силы. Пусть они задумаются над этим серьезно!
И Фивы снова задумались. Долго ли они еще смогут испытывать терпение такого опасного врага, как Филипп?
В Афинах тоже началось разногласие.
Выступил старый полководец Фокион. Он советовал прислушаться к тому, что говорит Филипп, и не отталкивать дружески протянутой руки.
Несколько раз выступал оратор Горгий из Леонтии. Он призывал эллинов к объединению и к борьбе с варварами, а не друг с другом. И он считал, что объединить Элладу может только такой сильный человек, как Филипп.
Снова поднял голос знаменитый оратор Исократ. Он уже не раз призывал Элладу к объединению, но все было напрасно. Теперь он снова заговорил о том же и снова повторил, что Элладу может объединить только Филипп и только Филипп может стать вождем всех эллинских государств, чтобы повести войска против персов, их общего старинного врага.
Об этом же говорили и другие ораторы. И лишь Демосфен по-прежнему призывал к одному – к уничтожению македонского царя, варвара и бессовестного человека, который только и думает о том, как бы поработить Элладу.
В это время Демосфен – уже не только оратор, но и один из правителей государства – подготавливал Афины к обороне. Он расстанавливал стражу вокруг города, собирал деньги для того, чтобы починить кое-где обвалившиеся городские стены, закупал хлеб на случай осады… Афиняне усердно работали – копали рвы, укладывали кирпичи на стенах, – готовились к нашествию врага, готовились к войне.
Речи Демосфена были пламенны и яростны, как никогда. Он доказывал, что война с Филиппом рано или поздно начнется, что этой войны все равно не избежать. Он уверял, что сейчас самое благоприятное время, чтобы сразиться с ним, и что более благоприятного времени для этого Афинам не дождаться. Он угрожал, что потащит за волосы в темницу каждого, кто осмелится заговорить о мире с Филиппом! Демосфен в эти дни имел достаточно сил и влияния, чтобы осуществить свою угрозу. И друзья македонянина умолкли.
Демосфен был уверен, что Афины в союзе с Фивами обязательно разобьют Филиппа. А так как красноречие его было неотразимо, фиванские и афинские правители отказались от предложенной дружбы Филиппа.
Началась война.
Битва при Херонее
Осень догорела. В горах завыли холодные ветры. Белые шапки горных вершин стали еще белее. В полях и в садах наступила печальная тишина.
Афинские и фиванские войска, объединившиеся для битвы с Филиппом, маневрировали, выбирали место для лагеря, готовились к сражению. Кое-где вспыхивали стычки с македонянами. Один раз они столкнулись на берегу реки. Была еще схватка во время метели, названная Зимней.