Двуллер. Книга о ненависти, стр. 18

За дверью наступила пауза, а потом голос сказал:

– Какая на хрен газовая компания? У меня электроплита.

– Вот именно, – сказала Наташа. – В том и дело, что дом будут переводить на газ. Это дешевле. Позвольте войти. Атомы уже какой день к вам ходим, а вас все нет. Из-за вас весь дом тормозится…

Крейц с трудом соображал за дверью, о чем идет разговор. Слова о том, что тормозится весь дом, кольнули его – в доме и так давно на него косились, бабки шипели ему вслед, домуправ подстерегал, чтобы потребовать оплатить долги. Остатками сознания он подумал, что надо открывать, а то будут потом еще и за это шпынять.

Замок щелкнул, дверь открылась, Наташа увидела перед собой высокого и худого, с землистым лицом и впалыми глазами, человека. Тут же из квартиры вырвались запахи, от которых Наташу шатнуло.

Она вошла и пошла на кухню – надо было выдерживать легенду. Крейц вошел следом, но сил у него было едва-едва, и он тут же сел на табуретку, обхватив голову руками.

– Делайте что нужно, только быстрей…

– проговорил он. Все тело у него ломило. Хотелось лечь. За эти десять лет он дважды завязывал. Один раз держался год, другой раз – два. Потом начинал снова. Последнее время было особенно тяжело. Он уже давно жил по какому-то странному распорядку: просыпался часов в пять утра и потом не мог уже заснуть, дожидаясь в полузабытьи того времени, когда можно будет пойти на работу – там, глядишь, и ссудит кто сотней рублей. До полудня он даже мог работать, но потом выпиваемые одна за одной банки коктейлей давали себя знать. В четыре часа он обычно был уже едва жив. Как он добирался домой, и сам не знал. Но в четыре-пять утра он просыпался снова, обшаривал карманы, убеждался, что они пусты, и начинал терпеливо ждать. Иногда ему казалось, что он уснул и тогда что-то страшное надвигалось на него, давило. Иногда подскакивало давление и он стоял у открытой форточки. Особенно тяжко было в выходные. Тогда занять было не у кого. Он часами медленно, очень медленно ходил по городу, в надежде встретить знакомых и перехватить денег. Иногда он видел и других людей, шедших так же, как он – медленно, очень медленно – и понимал, что это такие же как он бедолаги. Недавно он раздобыл денег на бутылку пива, зашел во двор, сел на скамейку и начал потихоньку ее пить. Через минуту дверь подъезда открылась и вышел лохматый мужик. Он сел на скамейку напротив и закурил. Они о чем-то говорили – о погоде, о жизни. Мужик все смотрел на бутылку и на то, как Крейц пьет. Крейц понял, что мужик тоже болеет с похмелья, хочет хоть глоток, но стыдится попросить. Но и Крейц знал, что больше у него денег нет, а этой бутылки для поправки здоровья и ему мало. Пива он мужику так и не предложил. Почему-то он помнил этого мужика и ему даже было перед ним стыдно, хотя уже давно не было стыдно ни перед кем.

– Болеешь что ли? – вдруг спросила девчонка.

Он мутно посмотрел на нее, не понимая внезапную перемену интонаций и переход на «ты». Наташа наитием понимала, что тон выбран верный. Она вытащила из сумки четвертинку и сказала:

– Вот у меня читок – могу подлечить.

Хотя Бесчетнов в редакции не раз рассказывал о своих пьянках, говорил, что бывал в запое и в таком состоянии не соображал ничего, пил все, что пахло водкой, как не траванулся, Наташа все же поразилась тому, что Крейца совсем не удивило это волшебное появление читка. И то, что она достала его из сумки рукой в перчатке, Крейц не заметил – не до того ему было.

Крейц схватился за читок, зубами сорвал пробку. Наташа подала ему стакан, жадно на все глядя. Крейц вылил в стакан почти все, но на мгновение остановился и опасливо спросил:

– А ты как же?

– Так здесь и одному мало… – ответила Наташа и ободряюще улыбнулась: – Ты садани сразу стакан, а то не проймет.

Крейц облегченно расслабился – все, все ему достанется! Такое счастье редко бывало с ним в последнее время. Вот разве что еще летом он, зайдя по нужде за зал игровых автоматов, нашел на земле рассыпанные кем-то из игроков двухрублевые монеты. Он ползал в траве и насобирал их больше тридцати штук. Это тоже было счастье, о котором приятно было вспоминать. Он потом не раз заходил на то место снова – вдруг кто рассыпал двухрублевики еще раз – но больше удача ему не улыбалась.

Вот этот момент – когда алкоголь уже налит, когда никто его не отберет – Крейц любил больше всего. Тут на душе становилось спокойно. Плохо будет потом, а сейчас – хорошо…

Крейц помедлил, а потом поднес стакан ко рту и медленно, смакуя, радуясь этой водочной горечи, выпил. Водка показалась ему крепче обычного, но он не удивился: «паленка» скорее всего, ну так и что? Не впервой. Огненная волна потекла по жилам. Крейц встал и пошел в комнату, чувствуя, будто рождается заново. Он нашел сигареты, сел на диван и закурил. Девушка вошла следом и со странным любопытством смотрела на него. Он не мог понять этот взгляд, да ему было и не до этого. Ему легчало.

Он закрыл глаза и немного посидел так. Потом открыл их, но понял, что в глазах все так же темно. Это удивило его. «Эк пробрало… – подумал он. – Давление что ли подскочило?». Он сидел, стараясь дышать спокойнее – давление у него по пьянке скакало не раз. Но тут поднялся шум в ушах, перехватило дыхание – Крейц все никак не мог продохнуть, а в животе полоснуло словно ножом. «Что за хрень?!» – подумал он, как всякий пьяница, привычный к встряскам организма, стараясь не волноваться лишнего. Он еще попытался встать и сказать девчонке, чтобы принесла воды, но вдруг понял, что почти не видит ее. Вместо слов получался хрип, а боль в животе стала нестерпимой.

– Что, поперек горла встал тебе метиловый спирт?! – вдруг услышал он. – Это тебе за моего отца, падаль!

«За какого отца, что она говорит?» – еще успел подумать Крейц, но тут страшная волна судороги прокатилась по его телу, и по телу вдруг выступил холодный пот – он еще успел почувствовать, что мгновенно взмокла рубаха. Сердце запрыгало в груди, как щенок. Против своей воли он задышал быстро, все быстрее, хватаясь руками за воздух.

– Ты покойник, слышишь, покойник! – доносилось до него. – Ты слышишь, тварь?! Это тебе за моего отца, Георгия Зощенко, ты помнишь, как вы убили его на новый год 10 лет назад!

Наташа торопилась – Крейц умирал слишком быстро, а ей хотелось, чтобы он успел понять, за что она убила его. Он смотрел на нее широко открытыми глазами, но не видел ее. Она кричала ему в ухо, но понимала, что он и не слышит. Потом он упал, забился, и обмяк. Наташа посмотрел на него. Потом запахнула куртку и тихо пошла из квартиры прочь. Крейца нашли только на четвертый день, когда запах, струившийся из квартиры, стал нестерпимым.

Глава 9

– Да я в юности знаешь, какие призы брала на соревнованиях по бальным танцам?! – кричала обесцвеченная, с ярким ртом на морщинистом лице, женщина в регистратуре поликлиники № 3. Это была Уткина, Наташа прочитала это по бейджику. Кутузов сказал ей, где видел Уткину, она пришла сюда, и первое, что услышала, войдя, был этот громкий визгливый голос.

«Отец ваш говорил, что с нее все и началось»… – сказал Кутузов Наташе. Она смотрела на женщину, из-за которой, видимо, и правда погиб ее отец. «Женщина как женщина. Не Гитлер… – думала Наташа. – Ну да, базарная баба, ну так что ж». Не то что ей было жаль Уткину или она устала убивать. Просто не похожа была Уткина на вселенское зло. Наташа смотрела на нее сбоку и ей странно было – вот из-за нее, выходит, и закрутилась та мясорубка, перемоловшая всю их семью? «Ну и что, хоть этой-то дуре было счастье в жизни?» – подумала вдруг Наташа.

– Вот нога болит – ты не представляешь, как тесно в этих машинах! А у меня ноги-то длинные, чуть подняла – а уже в потолок уперлась! – громко, на всю регистратуру и весь коридор, говорила Уткина.

– Нина Федоровна, не всех интересуют подробности вашей личной интимной жизни… – с укоризной сказала старая медсестра в очках.

– Нуда! – еще громче сказала Уткина и добавила: – Потому что не у всех она есть!