Лоцман, стр. 76

- Я предложил вам насладиться тремя самыми древними радостями из числа доступных человеку; едой, питьем и сном. Чего вы требуете еще?

- Чтобы вы приказали своим людям отступить и освободить занятые ими проходы. Я мирно уведу моих матросов, ибо здесь находятся лица, не привыкшие к подобным зрелищам. И, прежде чем возражать мне, подумайте, как легко эти отважные молодцы могут сами проложить себе дорогу - ведь ваши силы разбросаны.

- Ваш товарищ, капитан Мануэль, человек опытный, скажет вам, что подобный маневр будет противоречить всем правилам военного искусства, поскольку в тылу у вас остается такая превосходная сила.

- Мне некогда выслушивать ваши глупые шутки! - воскликнул возмущенный Гриффит. - Вы отказываетесь беспрепятственно выпустить нас из аббатства?

- Да.

Гриффит взволнованно повернулся к дамам и знаком приказал им удалиться, ибо был не в состоянии выразить свое желание словами. Настало глубокое молчание, затем он еще раз примирительно обратился к Борроуклифу.

- Если Мануэль и я возвратимся в нашу тюрьму и отдадим себя в руки английского правительства, - сказал он, - сможет ли остальная часть отряда беспрепятственно возвратиться на фрегат?

- Нет! - ответил офицер, который, видя приближение роковой минуты, постепенно терял свой шутливый тон. - Вы и все остальные, кто намеренно нарушил покой нашей страны, должны нести ответственность!

- Тогда защитит господь невинных и правых!

- Аминь!

- Прочь с дороги! - закричал Гриффит, бросаясь к солдатам, которые загораживали дверь. - Дорогу, или вас поднимут на пики!

- Целься, ребята! - приказал Борроуклиф. - Но курков не спускать, пока они не двинутся с места.

Обе стороны начали постепенно готовиться к бою: бряцало оружие, слышались сдержанные ругательства и угрозы. Сесилия и Кэтрин закрыли руками лица, чтобы не видеть ужасного зрелища, которое должно было открыться с минуты на минуту. Но Элис Данскомб смело стала между пиками и мушкетами, и голос ее остановил уже было поднятые руки:

- Выслушайте меня, люди, если вы действительно люди, а не дьяволы, жаждущие крови, и были созданы по подобию того, кто умер ради вашего спасения! Вы называете это войной? Неужели это слава, которая должна согревать сердца даже глупых и доверчивых женщин? Неужели в угоду вашей жажде побед должны быть разрушены мирные семейные очаги? Неужели можно убивать людей лишь для того, чтобы потом на пирах хвастаться этим грязным делом? Отступите, британские солдаты! Если вы с честью носите мундир, дайте пройти женщине! И помните, что первый ваш выстрел, попадет в ее грудь!

Ее повелительные слова и властный вид заставили солдат податься назад и освободить для нее проход через ту самую дверь, о которой говорил Гриффит, требуя пропуска для себя и своего отряда. Но Элис, вместо того чтобы двинуться вперед, медлила и, казалось, сразу утратила свою удивительную силу воли. Она стояла неподвижно, словно приросла к месту, устремив на дверь полный ужаса взор. В этот миг на пороге появился лоцман в скромной одежде людей своей профессии, но вооруженный, как принято у моряков. Еще мгновение он молча наблюдал открывшуюся ему картину, а затем спокойно выступил на середину комнаты, не сводя с присутствующих испытующего взгляда.

ГЛАВА XXIX

Англичане, опустите оружие! - приказал вошедший. - И вы, борцы за священную свободу, не проливайте даром крови! Склонись, гордый британец, перед могуществом Тринадцати республик!

- Ага! - воскликнул Борроуклиф, решительно сжимая в руке пистолет. - Дело осложняется. Этого человека я не включил в число моих противников. Не Самсон ли это, который может мановением руки все изменить? Опустите ваше оружие, маскарадный гость, или я дам сигнал пистолетом, и ваше тело изрешетят десятки пуль.

- А ваше тело - сотни! - ответил лоцман. - Эй, там, все сюда! Самоуверенный джентльмен сейчас поймет свою слабость.

Не успел он договорить, как до слуха присутствующих донесся резкий свисток боцманской дудки, который, постепенно усиливаясь, проник под сводчатый потолок столовой и, казалось, заполнил самые отдаленные уголки аббатства. Раздался топот множества ног, и в комнату ввалилась большая толпа. Моряки гнали перед собой испуганных солдат Борроуклифа, охранявших вестибюль. Галерея тоже была забита людьми.

- Пусть они услышат вас, ребята! - воскликнул их предводитель. - Аббатство наше!

Рев бури не мог быть громче, чем оглушительный возглас, вырвавшийся из груди вошедших. Их торжествующие крики повторялись бурными раскатами, сотрясая, казалось, самую крышу здания. Через дверь видно было множество темных голов: абордажники фрегата - в окованных железом касках, морская пехота - в головных уборах, сверкающих бронзовыми украшениями. Капитан Мануэль тотчас разглядел своих солдат и, ринувшись в толпу, вскоре появился вновь в сопровождении выстроенного в боевом порядке отряда; пока командиры обеих сторон продолжали переговоры, он расставил своих людей на тех постах, где прежде стояли солдаты Борроуклифа.

До сих пор полковник Говард, из уважения к принципам воинской субординации, не вмешивался, предоставляя говорить Борроуклифу, но теперь, видя, что обстоятельства существенно изменились, он счел себя вправе лично обратиться к незваным гостям.

- По какому праву, сэр, - спросил полковник, - вы осмеливаетесь вторгаться в замок, принадлежащий подданному его величества? Может быть, вы уполномочены лордом-лейтенантом здешнего графства или располагаете предписанием министра внутренних дел британского правительства?

- Никакого предписания у меня кет, - ответил лоцман. - Я всего лишь друг американского народа. Я подверг моих товарищей опасности и поэтому счел своей обязанностью вызволить их из беды. Теперь им ничего не грозит, и вы все, кто слышит меня, должны повиноваться мистеру Гриффиту - он имеет полномочия от Конгресса Соединенных Штатов.

С этими словами он отошел в сторону, где, прислонившись к стене, молча продолжал наблюдать за всем происходящим.

- По-видимому, к вам, недостойный сын почтенного отца, я должен обратиться со своим вопросом? - продолжал старик. - По какому праву на мой дом совершено такое грубое нападение? И почему нарушены мир и спокойствие тех, кто находится под моей защитой?

- Я мог бы ответить вам, полковник Говард, - сказал Гриффит, - по праву войны или скорее в воздаяние за тысячи обид, причиненных англичанами мирному населению на территории между Мэном и Джорджией. Но я не хочу усугублять и без того неприятный характер этой сцены и скажу вам, что мы не используем свою победу во зло. В ту же минуту, как мы соберем наших людей и обезоружим пленных, дом снова перейдет в ваши руки. Мы не пираты, сэр, вы в этом убедитесь после нашего ухода… Капитан Мануэль, выведите ваших солдат в сад и приготовьтесь к возвращению на шлюпки! Матросы тоже пусть выйдут. Эй, там, матросы, выходите из помещения!

Этот приказ молодого лейтенанта, отданный, как и полагалось моряку, суровым и громким голосом, хотя тон его был дружеским, произвел магическое действие на собравшуюся у дверей толпу. А когда и матросы Барнстейбла вышли вслед за остальными во двор, в комнате остались только офицеры и семья полковника Говарда.

С тех пор как Гриффит принял командование, Барнстейбл оставался безмолвным и только внимательно прислушивался к каждому слову, но теперь, когда осталось лишь несколько человек и следовало спешить, он заговорил вновь:

- Если мы должны так быстро возвратиться к шлюпкам, мистер Гриффит, мне кажется, нужно сделать необходимые приготовления для приема дам, которым придется почтить нас своим присутствием. Не поручите ли вы это мне?