Лоцман, стр. 6

- Все они хорошие и честные люди, мистер лоцман, и, хотя ваши обязанности несколько рискованны для англичанина, тем не менее среди нас не найдется человека, способного предать вас. Нам нужна ваша помощь, мы ожидаем, что вы будете нам верны, и в обмен обещаем вам нашу верность.

- А откуда вы знаете, что мне нужна ваша верность? - спросил лоцман тоном, в котором звучало лишь холодное безразличие к словам лейтенанта.

- Да потому, что вы хотя и говорите на слишком правильном для местного жителя английском языке, - ответил Гриффит, - тем не менее произносите «р» совсем не так, как человек, родившийся по ту сторону Атлантики.

- Не все ли равно, где человек родился и как он говорит? - холодно возразил лоцман. - Лишь бы только он смело и честно выполнял свой долг.

Темнота, сменившая сумерки, пришла весьма кстати, для того чтобы эта беседа и дальше протекала мирно, ибо она скрыла выражение презрительной иронии на красивом лице молодого моряка, когда он ответил:

- Правильно, правильно, человек обязан честно выполнять свой долг. Но, как заметил Барнстейбл, вы должны хорошо знать фарватер, если беретесь провести корабль через эти отмели, да еще в такую ночь. Вы представляете, какая у нас осадка?

- Осадка фрегата, и я постараюсь провести вас по глубинам в четыре сажени. Меньше было бы опасно.

- Наш фрегат - чудесное судно! - сказал Гриффит. - Он слушается руля, как солдат морской пехоты - своего сержанта на учениях. Но для лавирования против ветра ему нужен простор, потому что скорость у него такая, будто он идет прямо по ветру.

Лоцман внимательно выслушал это описание качеств судна, которое готовился вывести из крайне опасного положения. Он не упустил ни единого слова, и когда Гриффит закончил свою речь, заметил так же хладнокровно, как и раньше:

- При узком фарватере это одновременно и достоинство и недостаток. Боюсь, что как раз сегодня, когда нам необходимо держать корабль в узде, оно обернется недостатком.

- Нам, наверное, придется все время нащупывать проход с помощью лота? - спросил Гриффит.

- Нам пригодятся и глаза и лот, - ответил лоцман, а потом добавил, словно обращаясь к самому себе: - Мне доводилось входить и выходить отсюда и в более темные ночи, но никогда еще осадка не бывала больше двух с половиной саженей.

- Тогда, клянусь, вам не провести наш фрегат через эти рифы и буруны! - воскликнул Гриффит. - Плавая на судах с малой осадкой, вы не можете знать здешних вод; изучить проходы можно только при низко сидящем киле. Берегитесь шутить с опасностью, лоцман! Не играйте так рискованно перед лицом врага!

- Молодой человек, вы не знаете, чем и кому вы грозите, - сурово сказал лоцман, оставаясь по-прежнему спокойным. - Вы забываете, что над вами здесь есть начальник, а надо мной - нет.

- Это будет зависеть от того, как вы исполните свои обязанности! - вскричал Гриффит. - Потому что, если…

- Тише! - прервал его лоцман. - Мы подходим к фрегату, поднимемся на борт его в добром согласии.

С этими словами он откинулся на подушки сиденья, а Гриффит, хотя и ожидал всяких бед из-за неопытности своего спутника или предательства с его стороны, все же заставил себя подавить свои чувства настолько, чтобы замолчать, и они поднялись на борт корабля с виду в полном согласии.

Фрегат уже покачивался на длинных волнах, которые катились с открытого моря, непрерывно следуя одна за другой и вздымаясь все выше и выше. Однако марсели все еще безжизненно свисали с рей, ибо порывы ветра, время от времени долетавшие с берега, не могли надуть тяжелую ткань этих парусов.

Поднимаясь по трапу, Гриффит и лоцман слышали только, как угрюмо шумели волны, разбиваясь о высокие борта корабля, и как пронзительно свистала боцманская дудка, призывая фалрепных, поставленных по обе стороны трапа, приветствовать первого лейтенанта и лоцмана.

И, хотя глубокая тишина царила на огромном судне, на борту которого находилось несколько сот человек, свет десятка боевых фонарей, расположенных в разных частях палубы, позволял не только различать лица матросов, но и читать на них озабоченность и любопытство.

Люди собрались большими группами на трапах, вокруг грот-мачты и на вантах судна, и в тени можно было заметить матросов, примостившихся на нижних реях и склонившихся с марсовых площадок. Все эти люди проявляли одинаково жадный интерес к прибытию катера.

Офицеры фрегата собрались на шканцах. Они расположились в порядке старшинства и были столь же молчаливы и внимательны, как и остальные члены экипажа. Впереди стояло несколько молодых людей, судя по их нашивкам, одного чина с Гриффитом, но ниже его по должности. А у противоположного борта видна была совсем зеленая молодежь - приятели мистера Мерри. Наконец, близ кормового шпиля стояло еще три-четыре человека. На одном из них был синий мундир с алыми нашивками офицера морской пехоты, а на другом - черная сутана корабельного священника. Сзади них, у прохода в каюту, появился командир корабля - высокий, стройный старик.

Быстро обменявшись приветствиями с младшими офицерами, Гриффит в сопровождении лоцмана направился к ожидавшему их капитану фрегата. Молодой человек обнажил голову и поклонился ниже, чем обычно.

- Мы выполнили поручение, сэр, - сказал он, хотя нам пришлось потратить больше труда и времени, чем полагалось.

- Но я не вижу лоцмана, - заметил капитан, - . а без него и вся ваша отвага и труды были напрасны.

- Вот он, - ответил Гриффит, отступая в сторону и указывая на человека, который стоял за его спиной, закутавшись до подбородка в свой грубый коричневый камзол и прикрыв лицо широкими полями шляпы, по всей видимости, много и честно послужившей ему.

- Этот? - воскликнул капитан. - Значит, произошла печальная ошибка: передо мной не тот человек, который мне нужен и которого никто не может заменить.

- Не знаю, кого вы ждали, капитан Мансон, - сказал незнакомец, - но, если вы не забыли день, когда впервые на ветру затрепетал флаг, совсем не похожий на эту эмблему тирании, которая полощется над вашим гакабортом, вы, вероятно, вспомните и руку, поднявшую его.

- Принести огня! - поспешно приказал капитан.

Когда яркий свет фонаря осветил черты лоцмана, капитан Мансон вздрогнул, встретив решительный взгляд светлых глаз и увидев бледное, но спокойное лицо. Невольно сорвав с головы шляпу, покрывавшую его серебряные кудри, старик воскликнул:

- Это он! Но как изменился…

- Чтобы враги не могли узнать его, - тотчас договорил за него лоцман. Взяв капитана под руку, он отозвал его к борту и шепотом продолжал: -

И друзья тоже, пока не пробьет нужный час.

Гриффит отошел в сторону, отвечая на жадные расспросы товарищей, и поэтому ни один из офицеров не слышал этого короткого разговора. Впрочем, все тотчас поняли, что их командир увидел свою ошибку и что доставленный на борт корабля лоцман был тот самый, кого он ждал. Некоторое время капитан и лоцман прохаживались по шканцам, сосредоточенно о чем-то беседуя.

Так как Гриффит быстро исчерпал свои новости, любопытство слушателей было скоро утолено, и взоры всех присутствующих снова обратились на таинственного лоцмана, который должен был вывести их из этих мест, где опасность, возрастая с каждой минутой, становилась все более грозной.

ГЛАВА IV

Читателю уже известно, что небо и море вокруг наших героев были насыщены всеми тревожными признаками, способными зародить дурные предчувствия в груди моряка. Посреди бухты ночь казалась не такой тревожной, как в тени утесов, однако видимость оставалась плохой, хотя в восточной части горизонта над угрюмым морем появилась полоса зловещего света, которая позволяла отчетливо различать вздыбленную поверхность высоких волн, с каждым мгновением приобретавших все более грозный вид. Над кораблем, почти касаясь его высоких мачт, нависли черные тучи, и лишь в полосе света на краю небосклона чахлыми огоньками мерцали редкие звезды. Время от времени над бухтой пролетал ветерок, донося свежие запахи суши, но сама неравномерность подобных порывов доказывала, что это было предсмертное дыхание берегового бриза. Рокот прибоя, набегавшего на берега залива, порождал тупой, монотонный шум, который превращался в глухой рев, когда более мощная волна с силой разбивалась в расселинах скал. Словом, все объединилось, чтобы сделать окружающую картину мрачной и зловещей, не вызывая, однако, непосредственного чувства страха, ибо корабль продолжал легко подниматься и опускаться на длинных волнах, даже не натягивая при этом тяжелого якорного каната.