Сердце, стр. 4
Мама дала ей всё, что у нее было в кошельке, поцеловала мальчика, и когда мы вышли, сказала мне:
— Видишь, как этот бедный мальчик старается, а ты, обеспеченный всеми удобствами, ты тяготишься тем, что тебе нужно учиться. Ах, Энрико, один день работы этого ребенка стоит больше, чем целый год твоего труда. Вот кто по-настоящему заслуживает первую награду.
Школа
Пятница, 28 октября
Да, милый Энрико, ты тяготишься учением, как уже сказала тебе мама. Ты не бежишь в школу с той охотой и с тем веселым лицом, которые мне так хотелось бы у тебя видеть! Ты все еще как будто ленишься… Но подумай о том, какими жалкими и ненужными были бы твои дни, если бы ты не ходил в школу! Через неделю ты истомился бы от скуки и стыда и начал бы умолять, чтобы тебе позволили снова вернуться в школу. Тебе опротивели бы все твои забавы и игрушки и даже твое собственное существование.
Все, все учатся в наши дни, Энрико…
Посмотри на рабочих, которые спешат в школу вечером, после целого дня работы, подумай о бедных женщинах и детях, которые идут в школу в воскресенье, — проработав целую неделю. Подумай о солдатах, которые берутся за книги и тетради, устав после учения на военном плацу. Подумай о немых и слепых детях, которые всё же учатся. Подумай, наконец, о заключенных, которые тоже учатся читать и писать. Утром, когда ты выходишь из дому, подумай, что в ту же самую минуту, в твоем родном городе, тридцать тысяч мальчиков идут, так же как и ты, в школу и будут три часа сидеть в классе и учиться.
Но это еще не всё! Подумай о несчетном числе мальчиков, которые, примерно в тот же час, идут в школу во всех странах мира. Представь себе, как они идут и идут, по тихим проселочным дорогам, по шумным городским улицам, по берегам морей и озер, под палящим солнцем, в сыром тумане; они едут в лодках в странах, покрытых сетью каналов, верхом через широкие степи, на санях там, где земля покрыта снегом; они пробираются по долинам и по горам, через леса и потоки, по пустынным и горным тропинкам, поодиночке, попарно, целыми группами, гуськом друг за другом, все с книгами под мышкой, одетые в самые разные костюмы, говорящие на тысяче языков, начиная от школ далекой России, затерянных среди льдов и снегов, и до школ отдаленной Аравии, осененных пальмами. Их миллионы и миллионы, и все они идут, чтобы самыми различными способами учиться одному и тому же. Представь себе этот огромный муравейник учеников сотен стран, это огромное движение, частью которого являешься и ты, и скажи себе: «Если бы это движение прекратилось, человечество вернулось бы к первобытным временам. В этом движении — прогресс, надежда, слава всего мира».
Иди же смело вперед, маленький солдат этого великого войска. Твои книги — это твое оружие, твой класс — это твой батальон, поле боя — весь мир, а победа — счастье всего человечества.
Не будь плохим солдатом, мой Энрико!
Твой отец.
Маленький патриот из Падуи[11]
(ежемесячный рассказ)
Суббота, 29 октября
Нет, я не буду плохим солдатом. Но я гораздо охотнее ходил бы в школу, если бы учитель каждый день рассказывал нам такие интересные вещи, как сегодня утром. Он обещал нам каждый месяц по одному рассказу. Это будут правдивые истории о героическом подвиге, совершённом маленьким мальчиком, и мы сами должны будем по очереди переписывать эти рассказы.
Сегодня мы услышали о «Маленьком патриоте из Падуи».
Всё это произошло на самом деле. Однажды из испанского города Барселоны отплыл в Геную[12] французский пароход, на борту которого находились французы, итальянцы, испанцы и швейцарцы. В толпе пассажиров можно было заметить мальчика лет одиннадцати, плохо одетого, одинокого, который держался в стороне, как дикий зверек, угрюмо посматривая на окружающих. Нет ничего удивительного в том, что он смотрел угрюмо. За два года до того отец и мать, крестьяне из окрестностей Падуи, продали его хозяину бродячего цирка. Этот хозяин, избивая и держа мальчика впроголодь, сначала научил его разным фокусам, а потом повез во Францию и Испанию, не переставая бить и никогда не кормя досыта. Когда они прибыли в Барселону, мальчик не в силах был больше терпеть побои и голод; доведенный до такого состояния, что на него жалко было смотреть, он убежал от своего мучителя и бросился искать защиту у итальянского консула. Растроганный его рассказом и видом, консул посадил ребенка на отходивший в Италию пароход с письмом к начальнику полиции. Тот должен был доставить его к родителям, к тем самым родителям, которые продали его, как скотину. Бедный мальчик был одет в лохмотья и страшно худ. Ему отвели койку в большой каюте второго класса. Пассажиры смотрели на него с любопытством, и некоторые пытались его расспрашивать, но он не отвечал, и казалось, что он ненавидит и презирает всех — таким подавленным и печальным сделали его лишения и побои. Несмотря на это, трем путешественникам удалось заставить его разговориться: в нескольких отрывистых фразах, смешивая слова венецианского наречия с испанскими и французскими, он рассказал им свою историю. Хотя эти три путешественника не были итальянцами, но они поняли его и отчасти из жалости, отчасти оттого, что были в хорошем настроении от выпитого вина, дали ему несколько сольдо. Они шутили и подстрекали его, чтобы он рассказал им еще что-нибудь, а так как в эту минуту к ним подошли другие пассажиры, то они, чтобы показать свою щедрость, со звоном стали бросать на стол еще деньги, приговаривая: «На, вот тебе, возьми!» Мальчик брал и прятал в карман каждую монетку, вполголоса говоря «спасибо». Он оставался таким же сдержанным, и только глаза его озарились теплой улыбкой. Потом он влез на свою койку, задернул занавеску и умолк, раздумывая о том, что он будет делать с этими деньгами. Целых два года он не ел досыта хлеба, теперь он сможет получить на пароходе какое-нибудь сытное блюдо. Потом, когда он высадится в Генуе, он купит себе новую куртку, на смену этим лохмотьям; и, наконец, когда он принесет столько денег домой, отец и мать встретят его, может быть, не так сурово, как если бы он явился с пустым карманом. Для него полученные деньги были целым маленьким состоянием. Пока он думал обо всем этом, лежа на койке за занавеской и чувствуя себя немного утешенным в своей горькой судьбе, трое пассажиров продолжали беседовать, сидя вокруг обеденного стола посреди каюты второго класса. Они пили вино и говорили о своих путешествиях, о странах, которые они видели, и, от слова к слову, перешли к Италии.
Один начал жаловаться на ее гостиницы, другой — на железные дороги, а потом все вместе разгорячились и принялись бранить всё остальное. Один предпочел бы путешествовать по Лапландии,[13] другой заявил, что встречал в Италии одних мошенников и разбойников, третий прибавил, что итальянские служащие неграмотны.
— Невежественный народ… — подтвердил первый.
— Грязный, — добавил второй.
— Во… — воскликнул третий. Он хотел сказать «воры», но не успел договорить: целый град сольдо и полулир обрушился на головы и плечи собеседников и, со звоном ударившись о стол, покатился по полу. Все трое в бешенстве вскочили, посмотрели наверх и получили еще одну пригоршню сольдо прямо в лицо.
— Возьмите обратно ваши деньги, — презрительно произнес мальчик, высунувшись из-за занавески, — я не беру милостыни от тех, кто оскорбляет мою родину.
НОЯБРЬ
Маленький трубочист
Вторник, 1 ноября
Вчера вечером я пошел в школу для девочек, которая находится рядом с нашей, чтобы отнести учительнице моей сестры Сильвии рассказ о мальчике из Падуи, так как ей хотелось прочесть его. В этой школе шестьсот девочек. Когда я пришел, они только что начали выходить, радуясь тому, что завтра, в день всех святых, не надо учиться. И тут я увидел нечто замечательное. Как раз напротив школы, по другую сторону улицы, стоял, отвернувшись к стене и закрыв лицо рукавом, маленький трубочист. Щёки и лоб его были вымазаны сажей, в руке он держал свою сумку и метелку и, всхлипывая, горько плакал. Две или три девочки из второго класса подошли к нему и спросили: