Я буду рядом, стр. 24
– Зачем вы отнесли кошку в клинику для собак?
– Нам не удалось найти ветеринарную лечебницу, где лечили бы кошек.
– Как ее зовут? – Я наконец-то решила узнать имя любимицы у Миру, но Мен Сё ответил за нее:
– Эмили Дикинсон.
– Что? Как? – Я была потрясена.
– Эмили Дикинсон. Это моя сестра выбрала для нее имя.
Я лишилась дара речи. В памяти всплыло лицо Дэна. Она назвала кошку Эмили Дикинсон? Я вскочила, подошла к столу и достала свою первую книгу, которую привезла в этот город, сборник ее стихов. Я указала на фотографию Эмили Дикинсон на обложке и вопросительно взглянула на Миру: «Ты имеешь в виду эту Эмили?» Миру кивнула. Еще до нашей встречи образ Эмили Дикинсон витал между нами. Не зная друг друга, мы словно были связаны этим образом еще в школьные годы. Дэн прочитал ее стихи и подарил мне сборник, а где-то далеко сестра Миру назвала свою кошку в честь этой поэтессы.
– Мисс Дикинсон была бы не слишком довольна, узнай она об этом, правда? – спросила Миру.
– Что ты хочешь сказать?
– Что мы назвали глухую кошку в ее честь.
Я об этом не задумывалась. Я позвала сидящую на столе кошку:
– Эмили Дикинсон!
– Зови ее просто Эмили. Моя сестра всегда так к ней обращалась.
Мы были втроем, но поскольку Миру постоянно упоминала свою сестру – «моя сестра делала это», «моя сестра говорила то», – мне стало казаться, что нас в комнате четверо. Мен Сё открыл сборник стихов и прочитал одно стихотворение:
Когда он добрался до слов «у ног моих плескалось море», Миру присоединилась к нему. Наверное, раньше они уже вместе читали вслух стихи. Их голоса звучали в унисон. Слушая их, я вдруг вспомнила о книге профессора Юна и открыла сумку. Я достала копии рукописи «Мы дышим» и отдала им. Мне вдруг показалось, что цель сегодняшнего долгого и полного неожиданностей путешествия по городу – отдать им копии книги. Чувствуя себя так, будто выполнила важное задание, я глубоко вздохнула. И пока он и Миру разглядывали свои книги, я взглянула на кошку на столе, на кошку, которая не могла услышать ни единого звука в этом мире, и позвала: «Эмили…»
После окончания лекции я выскользнул из аудитории прежде, чем Юн, сидевшая в первом ряду, успела обернуться. На лекциях я только тем и занимался, что разглядывал ее затылок и едва прислушивался к словам профессора.
Я снова увидел ее затылок посреди улицы, по которой только что ураганом пронеслась демонстрация. Когда в первый момент я заметил ее посреди зданий, абсолютно босую, со спутанными волосами и опущенными руками, мне пришло в голову: это просто моя фантазия. С удивлением я позвал ее по имени, и девушка обернулась. Я не ошибся – действительно оказалась она. Все это напомнило мне то давнее утро, когда на рассвете она в слезах сидела в тумане у реки. Я не мог поверить, что залитое слезами лицо с капельками воды на щеках, словно она только-только умылась в реке, и лицо с ясными, живыми глазами, провожавшими взглядом толпы демонстрантов, принадлежало одной и той же девушке. Жизнь в наше время такова – дела происходят как нечто само собой разумеющееся.
В украденной книге я прочитал об убийстве некой Дженовис 13 марта 1964 года в Нью-Йорке. Это произошло еще до моего рождения. Женщина по имени Кэтрин Дженовис закончила ночную смену и возвращалась в свою квартиру в 3.15 утра, когда вдруг столкнулась с подозрительным мужчиной, который ударил ее ножом. Тридцать восемь ее соседей видели или слышали, как она погибает, но никто не помог ей. Когда Дженовис громко позвала на помощь, во всех окнах зажегся свет, но никто не открыл дверь и не вышел наружу. Кто-то крикнул из окна: «Отпустите девушку!» – и преступник скрылся. Истекая кровью, Дженовис упала на асфальт. Но никто не вышел ей помочь. Свет в окнах погас, на улице снова воцарилась тишина. Нападавший, который было побежал к своей машине, вернулся и снова ударил Дженовис ножом. Она снова закричала, и в окнах квартир опять зажегся свет. Нападавший вновь скрылся. Когда Дженовис из последних сил поползла к дому, свет в окнах снова погас. Преступник, который всего лишь прятался, вышел из укрытия и завершил свое дело. Дженовис умерла от трех сильных ударов ножом, нанесенных один за другим в течение получаса. Каждый раз, когда она звала на помощь, в окнах зажигался свет и нападавший исчезал, а когда свет гас, убийца возвращался. В деле об убийстве было записано, что тридцать восемь человек наблюдали из окон, как Дженовис зарезали. И это называется человеколюбие? Мне захотелось отнести украденную книгу туда, где ее взял.
Миру стала чаще смеяться. Все это благодаря Юн. Они словно две сестры. После того как Юн отдала нам копии рукописи «Мы дышим», Миру повсюду носит свой экземпляр с собой в сумке. Сейчас мы втроем сидим на лекции профессора Юна. Иногда после лекции мы втроем заходим к нему в кабинет. Я впервые вижу, чтобы Миру так интересовал предмет. В начале занятий профессор даже называет ее имя, доходя до конца списков студентов. Он тихо спрашивает: «Юн Миру?» Она тихо отвечает: «Здесь». Некоторые студенты оборачиваются и смотрят на нее, когда он называет ее имя. Юн тоже оборачивается и улыбается. Иногда посреди лекции профессор медленно подходит и хлопает Миру по спине. Я часто думаю, понимают ли профессор и Юн, что, кроме меня, лишь им Миру так открыто, без стеснения показывает свои обожженные руки и больше не прячется.
Сегодня я встретил Юн, и мы отправились прогуляться вдоль Крепостной стены на Мендон. Юн гуляет каждый день подолгу. Сложно представить ее сидящей на одном месте. Я шел рядом с ней, как бы совершая свое собственное паломничество в этот город. Пока мы шли вдоль древней стены, я рассказал ей об убийстве Дженовис. Она выслушала историю и сказала: «Если бы ее услышал хотя бы один человек из этих тридцати восьми, она могла бы остаться в живых». Я спросил: «Ты так считаешь?», а она ответила: «Это же психология! Именно так устроен человеческий разум. Когда кто-то бросается на помощь по собственной воле, остальные немедленно переходят к решительным действиям. Но если в это время рядом с ними находится робкий человек, люди откладывают любое действие». Я спросил: «Они перекладывают вину на другого человека?», но Юн ответила: «Это больше похоже на желание разделить с кем-то ответственность за важное решение». Она заявила: «По мнению психологов, чем больше оказывается свидетелей убийства, тем меньше у них личного чувства ответственности за произошедшее». Я поинтересовался, изучала ли она психологию, и Юн ответила, что это был один из ее факультативных курсов. С грустью она вдруг спросила: «Хотя разве можно по-настоящему понять всю глубину человеческой души при помощи психологии и психоанализа?» Я не сводил с нее глаз. Едва ли она ждала от меня ответа на свой вопрос, потому что схватила меня за руку и тихо пробормотала: «Какой, должно быть, ужас ее охватывал всякий раз, когда в окнах квартир гас свет? Этот ужас гораздо мучительнее, чем боль от смертоносного ножа».
Коричневая Книга – 4
Глава 5
Мы гуляли вместе
Мы втроем – Мен Сё, Миру и я – все чаще гуляли вместе по городу, где я обычно прогуливалась одна.
Мы шли рядом до тех пор, пока дорога не сужалась, и Мен Сё оказывался впереди, за ним следовала Миру, а я замыкала шествие. Если дорога снова расширялась, мы двигались рядом, плечо к плечу. Прогулки в их компании отличались от моих одиноких путешествий. Сначала я думала, что не смогу в деталях разглядывать город так, как когда гуляла в одиночестве, поскольку мы втроем станем больше обращать внимание друг на друга. Но оказалось – гуляя втроем, мы стали замечать втрое больше. Если один из нас указывал на что-нибудь и говорил: «Взгляните на это», другие тут же оборачивались, и мы трое становились единым целым. Эти детали я наверняка пропустила бы сама, если бы гуляла в одиночестве. Миру в основном обращала внимание на небо: темные облака, белые облака, сияющий закат, лунный серп в ночном небе, светящийся ореол вокруг луны в полночь, пролетающие в темноте птицы. Благодаря Миру я стала обращать внимание на облака, медленно плывущие в ночном небе. Я даже искала созвездия Кассиопеи и Андромеды по ковшу Большой Медведицы, как когда-то в детстве. Мен Сё чаще обращал внимание на людей. «Взгляните на них», – говорил он, и мы смотрели на усердно работающих, чтобы свести концы с концами, людей, на их раскрасневшиеся лица. Мы видели чью-то мать на кухне ресторана, которая аккуратно переворачивала на жаровне аппетитную золотисто-коричневую рыбу-саблю у входа на рыночную улицу. Мы видели чью-то согбенную почти до земли бабушку, каждый шаг занимал у нее целую минуту. И мы видели овощи, которые другая бабушка привезла в город для продажи, краснощеких детей, весело бегущих за скачущим мячиком и растущих буквально на глазах, пьяного мужчину, нетвердо стоящего на ногах, он привалился к опоре эстакады с сигаретой в зубах.