Оборотни Его Величества, стр. 78

Волки сшиблись грудь в грудь. Мирослав был мельче и слабее, однако успел грызануть аватара за крыло, прежде чем тот его повалил. В избе завизжали. Мальчишка прицелился.

– Не стреляй! – Швырнув в окно пустым арбалетом, Ирэн обеими руками вцепилась в белый загривок. Аватар выпустил шею варга и рявкнул, но, увидев, кто ему мешает, не укусил.

– Дан, Данечка, пусти… Пусти! Да уйдите же, я его держу! Фу, сказала!

Помятый Мирослав захрипел.

– У-убери его или убью, клянусь! Раз… Два…

Губы у Армалины дрожали, руки тоже, но с расстояния в сажень невозможно было промахнуться. Она отняла арбалет у мальчишки, и Ирэн знала наверняка: эта убьет. За своего – убьет.

– Фу! – приказала наследница. Аватар заворчал, дескать, из нас двоих мне видней, от кого тебя защищать. Оставалось последнее.

Больно потянув Дана за ухо, Ирэн наотмашь ударила по морде:

– Фу, сказано!

Тот жалобно взвизгнул. И сразу присмирел, стушевался. Выпустил недобитого врага и на полусогнутых лапах отошел в сторонку, клоня вниз надерганное ухо. Перекушенное в плече крыло волочилось лоскутом.

– Мир, иди в дом! – слабым голосом позвала Армалина.

Схватка отрезвила варга. Припадая на все четыре ноги и поминутно оглядываясь, он по широкой дуге захромал к крыльцу.

– Иди ко мне, я не обижу. – Собственный язык едва слушался.

Волк не поверил. Дан-эльф считал Ирэн патологической лгуньей, а звери все чувствуют острее. В уголках желтых глаз дрожали слезинки обиды, боли и непонимания. «Вот какова твоя благодарность, хозяйка? Я был готов отдать за тебя жизнь, а ты…»

Кэссиди опустилась на колени и так поковыляла к нему, протянув обе руки:

– Дан, прости меня. Я больше никогда-никогда тебя не обижу. Только не уходи. Ну, пожалуйста…

Может, он и поддался бы на уговоры Ирэн, но случилось то, чего она так боялась.

Дан в раздумьях переступал по кругу, не увеличивая расстояния. Шаг – и капкан, который он сам налаживал и ставил, захлопнулся на задней правой лапе. От неожиданности он подпрыгнул на месте и завертелся волчком, тщетно пытаясь вырваться из стальных клешней.

– Дан, не шевелись!

Зубы клацнули у самых кончиков пальцев. Вот злючка!

– Обожди, покуда угомонится! – крикнул Лешка.

Дан посмотрел на советчика, на Ирэн и – кэссиди руку дала б на откушение – ухмыльнулся. Неласково так, угрюмо. Потом развернулся боком, припав передними лапами к схваченной капканом задней. За широким крылом не было видно, что именно он делает. Брякнули распахнутые дуги…

Ирэн бежала за ним до калитки, но даже на трех лапах волк сразу ушел далеко вперед. Темный хвост мелькнул между сосен и растаял в сумраке ночного леса.

– Да-а-ан!!!

В ответ – затихающий хруст наста.

Вернувшись в избу, Ирэн собрала вещи, не замечая молчаливых смердов. О провианте, конечно, подумала, но ничего не захотела брать у этих… Медлить нельзя. Дан, кем бы он сейчас ни был, обижен, озлоблен и напуган одновременно. Может замерзнуть, может угодить в волчью яму, да и для парочки рысей, тигра или шатуна раненый аватар – нелегкая, но добыча. И за случившееся пинать можно разве только себя.

– Ну хоть до рассвета подожди! – Заслонив собою дверь, Армалина мяла юбку.

– Уйди с дороги.

– Лина дело говорит, – подал голос варг. – Эх-хе… Как оно вышло-то… скверно.

– Угу. – Впервые подняла руку на своего зверя. Своего лучшего зверя. А ради кого?!

– Послушай, Дан далеко не уйдет. Спрячется где-нибудь, чтобы зализать раны, а к рассвету, глядишь, сам остынет и вернется. Так или иначе в чащобу сейчас лезть – верная погибель. Ты его не найдешь и сама заплутаешь. А с солнышком прямиком по свежей стежке к нему и выйдешь. Он парень отходчивый, поймет, что виноватых нет.

Ирэн опустилась на табурет, прижав мешок к груди. Надо же, «парень». Словно никто не заметил, что у «парня» четыре лапы, крылья и хвост.

Волк все-таки – не терпеливый пес, готовый прощать снова, и снова, и снова.

А парень – тем более.

Глава 14

– Чу! – Заломив на затылок красно-зеленую шапку с бубенчиком, скоморох приложил к уху растопыренную ладонь. Окружившие помост люди сперва замолчали, затем один кашлянул, другой шикнул, третий хрюкнул, и пошло-поехало «бу-бу-бу». Надув разрумяненные щеки, сведя к переносице подведенные глаза и вычерненные брови, потешник вздернул указательный перст, призывая к тишине, но сработало с точностью до наоборот. Живое море шапок, платков, волос всех мастей заволновалось, подернувшись рябью смеха, из центра послышалось трубное – в ладони – мычание. За ширмой, изображающей гигантский ледяной дворец с зимним лесом в «палисаднике», раздался ответный рев. Зрители благоговейно притихли. Сделав колесо вправо, скоморох подпрыгнул, приземлился на пятки и раскинул руки, обращаясь к ширме:

Что ни белый день – стужа ярится!
Заскучала, поди, раскрасавица
Во чертогах льдяных, за решеткою?!
Выходи к нам – попотчуем водкою!

Звякнул бубен, эхом притопнул каблук с подковкой. Жалейка вывела хитрый мотив, к ней присоединился рожок, барабан задал ритм, под восторженные аплодисменты публики подключилась гармоника – словом, Ярица началась.

Зима-зимушка, ясна барыня,
Выйди, выйди к нам, государыня!

Подхвативший зазыв бабий хор рассыпался по сцене колокольцами красных, синих, зеленых юбок, закружился двойками-тройками в угрожающей близости от края помоста, залюлюкал, заойкал-заохал наперекличку… Если бы государыня Ледяная Дева и впрямь решила побаловать народ вниманием и выйти, ей пришлось бы спасаться от раздухарившихся плясуний верхом на рослом скоморохе, заткнув уши.

Музыканты заиграли тише, бабы выстроились в две шеренги, притоптывая на месте, а потешник опять развернулся к ширме; нарисованный на ней дворец штормило, дверь ледяных хором перекатывалась комками, в прорези между створками показался чей-то зад, обтянутый штанами в бело-синюю полоску, и юркнул обратно.

Коли скука горче соли, выходи сейчас!
Медом-пивом угостим, не ярись на нас!
Вареники-бараночки,
Пожалуй-ка в саночки!

Саночки не замедлили с появлением – огромные, расписные, тройка белых горных козлов подтянула их к лестнице, укрытой алой ковровой дорожкой. «Скакуны» блеяли, трясли бородищами и бряцали бубенчиками на высеребренных закрученных винтом рогах, но в целом вели себя прилично. В отличие от кучера. Карлик гримасничал, строил «козу» из корявеньких пальцев, показывал язык и «длинный нос». Бабы вновь расплясались:

Добро, Зимушка, здравствуй, барыня,
Ясноокая государыня!

Скоморох и хор посторонились, освобождая дорогу. Через прорезную дверь на сцену вышла сама «ясноокая государыня» – бурая косолапая мать девятерых медвежат, по сезону сонная и ленивая, обряженная в бело-голубое платье с песцовой оторочкой по вороту и в кокошник, расшитый крашеным стеклярусом. Под лапы ее вели два добрых молодца в алых кафтанах и мурмолках, причем шапка правого имела весьма пожеванный вид. Похоже, актриса не впервой выступала на сцене, поскольку к публике была настроена снисходительно. Поддавшись общему восторгу, Алесса пронзительно засвистела в два пальца, потом опомнилась, обернулась, но Его Величество сделал вид, что ничего не заметил.

«Государыню Зимушку» усадили в сани, торжественно, с поклоном, вручили бочонок с надписью киноварью «Мед» и ватрушку сердечком, которая была мгновенно проглочена. Добрые молодцы расселись по бокам дамы. Не чинясь перед честным людом, медведица профессионально вдарила лапой по днищу, заткнув за пояс всех кабацких завсегдатаев разом. Толпа восхищенно вздохнула, кто-то ахнул: «Во дает!» А медведица и не так давала! Пристроив бочонок на коленях, отвесила добрым молодцам по лещу, совсем легонькому – головы не отвалились, только мурмолки на нос съехали. Народу понравилось. Тем временем кучер с залихватским гиканьем щелкнул кнутиком. Вот тут-то и возникла заминка: козлы налегли в дугу, поднажали, копыта забуксовали на месте…