Клинки севера, стр. 49

– А хватит? Это ж вы, девушки, монохамные, а мужики почти все полюхамные. Но я не такой!

– Скат!

– Че? У меня шестеро братьев, а маманька все о дочке мечтает…

– Скат, я как бы… оборотень. Не смущает?

– И че? – не смутился и не одумался парень. – Да любая девка – оборотень! Троюродный дядька вон женился на птичке из соседней деревни. Год прошел, и без приглядки видать – не лебедь, а курица залетная! Но ты-то пуши-ы-стая…

– А еще когтистая и зубастая. И домохозяйка из меня отвратная… – Алесса перевела взгляд на менестреля. Тот сидел прямой, как на колу. Левая бровь задралась до середины лба, правая почти слилась с ресницами, отчего лицо перекосило, губы сжались в нитку, и Алессе мигом вспомнилась концовка традиционной свадебной побасенки про гостеприимную тещу: «Благодарствую, матушка, сыт я. Как бы первый вареник с последней стопкой разбираться не всплыл». – Но моя поваренная книга вне конкуренции.

– Лекаря!!! – поросячий фальцет, прорезавшийся за соседним столиком, отдаленно не напоминал баритон с трагичным надрывом. Эхом раскатилось зловещее утробное бурчание. Заинтересованные взгляды приковались к страдальцу, держащемуся одновременно за рот и живот; из-за кухонной двери высунулись любопытные мордочки поварят, над которыми пламенела щекастая физиономия главного.

Знахарка с достоинством промокнула губы салфеткой и поспешила на подмогу.

– Ай-ай-ай! Уважаемый, только самоубийцы мешают утку в черносливе с окрошкой! – укорила она, проинспектировав остатки содержимого тарелок. – Там же огурчики, редиска, а вы еще молочком усугубили… Выбирайте, как желудок чистить будем: прямым путем или обратным?

– Наименее болезненным…

– А-а, без разницы. Все равно штопать придется… – Обождав, когда несчастный дойдет до полуобморочной кондиции, Алесса лучезарно улыбнулась. – Профессиональный юмор! Я тут поживу месячишко-другой и впредь к вашим услугам. Ну-с?

– Сколько будет стоить? – кривясь, прошелестел зеленый, как огурец, менестрель.

– Руку и сердце. Но можете предложить печень…

Парень оторопело сморгнул, но клыки не исчезли, а улыбка шутницы стала еще шире; тепло мерцали позеленевшие кошачьи глаза; длинный коготь кокетливо скреб столешницу…

Удирал дармоед в обход нужника. Желудок исцелился силой слова.

А от громовых аплодисментов гостиница содрогнулась до основания.

– Вина госпоже лекарю, остальным – кактусовой водки! – гаркнули повеселевшие ильмаранцы.

– О! Балалайку забыл! – потряс трофеем Скат. – Ну и язва ты, Леська.

– Ага, желудка. Ну что, не передумал знакомить с маманькой?

Фальшиво тренькнув, парень сморщился и стал налаживать колки. Он ответил спустя время, не поднимая глаз:

– Не передумаю. И ты, к сожалению, тоже.

Алесса не ответила. Так все ясно.

Сан Альт пришел зигзагами на шести ногах, распяленный меж двух приятелей. Оказывается, они были уже на полпути в гостиницу, когда мимо ошпаренным котом пронесся менестрель без лютни и на окрики даже не обернулся, а посему решили вернуться и растолкать конюха, с которым только что хорошенько обмыли коня. Матросы оказались устойчивей к коктейлю из вина и рома. Жеребец, увидав хозяев в столь шатком состоянии, прижал уши и предостерегающе оскалился. С горя сан Альт долил вино полуготовой бражкой…

– Ну-у во-от… Теперь ищще стоп-пачку, и мона зап-прягать на рын-нок… З-з-з… жы-ыной… – плюхнувшись на стул, пробормотал счастливый жених и благополучно уснул лицом в пустой тарелке.

Моряки решили переждать зной в холодке. Напряженный Скат терзал лютню и планомерно накачивался горячительным, остальные его не трогали. Алесса понимала, что сейчас ей лучше уйти, да и до вечера, по правде говоря, не терпелось. Отговорившись желанием сделать зарисовки города, спрятала бумагу в лопухи.

А из приоткрытых дверей загремело, с легкостью перекрывая яростный бой:

Говорили: «Не женись,
Гибель-перспектива:
Покалеченная жизнь…
Лучше выпей пива!»
Не послушал, дурень я!
Год прошел, и видно:
Теща – лютая змея,
А жена – ехидна!
Мне б дойти до сеновала,
Где ж былая сила?
Все, что можно, поломала,
А что нет – отбила!..

ГЛАВА 4

«Хочешь, расскажу про мальчика, который кричал: «Волки»?

Юноша бездумно рассматривал изумрудный балдахин. Этой ночью опять не удалось сомкнуть глаз, поэтому он продолжал валяться на шелковых простынях, несмотря на то что Поющая Катарина давно отбила полдень. А все этот…

«Ну, хочешь, расскажу про мальчика, который кричал: «Волки»?..

– Заткнись, – вяло буркнул парень, переворачиваясь на бок. Но голос все зудел, зудел, нудно и настойчиво.

Внезапно что-то толкнуло его, буквально стряхивая с кровати. Новое, незнакомое чувство шло из самой глубины. Он машинально схватился за сердце, но оно билось ровно, как и положено. Тогда принюхался.

И так, поводя носом, пошел на балкон.

«Штаны надень, недоумок!»

Посольский холм оказался не холмом вовсе, а пологим пригорком, сплошь заросшим высоченной травой, под укрытием которой устроили концерт кузнечики. Лохматые метелки местами доходили знахарке почти до плеч, а в ложбинке скрыли с головой. Прыгая, чтобы найти потерянный ориентир, Алесса размышляла, на кой ляд ей такая секретность? Прямая выровненная дорога, присыпанная мягким белым песком, выглядела куда как заманчивее. Уж удобнее – точно.

Решившись, девушка опустилась на четвереньки и доверилась зверю.

«Их-ха!» – возликовала пантера, когда земля осталась внизу, а ветер свистнул в уши.

– А-а! – заорала Алесса, ухнув в коварную ямку.

Вряд ли катаринцы были привычны к акробатическим полевым маневрам. К счастью, окраину близ холма в основном занимали постройки неясного, но точно нежилого назначения, вроде кривой арки или каменного короба без крыши.

Растерев отбитую ногу и мысленно костеря пантеру, Алесса зашуршала дальше, звучно чеканя каждый шаг, чтобы ползучие любительницы пошуршать успели заблаговременно убраться с пути на благо обеим сторонам. Склон резко пошел вверх, так что карабкаться пришлось на четвереньках, и выяснилось, в чем обман природы – трава у изгороди едва прикрывала щиколотки, поэтому уклон казался небольшим. Здесь земля была вся в дырочках от лисьих нор, как добрый сыр, и приходилось внимательно смотреть под ноги.

Убедившись в отсутствии хотя бы видимых соглядатаев, Алесса скептически поджала губы. Витую изгородь ставили непонятно зачем. Умелый лазутчик легко перемахнул бы ее, красивую, но, увы, никчемную. Может, магия? Подобрав сухой комель, знахарка прикинула его на вес, швырнула и тут же рухнула ничком, прикрыв на всякий случай голову. Изгородь ответила беспомощным укоризненным гулом.

Не устояв перед соблазном, Алесса поставила ногу на черный кованый трилистник. Ап!

Приземлилась по-кошачьи, на четыре конечности, и тут же принюхалась, в густом кустарнике доверяя больше обонянию, нежели зрению. Профессия знахаря примирила звериные предпочтения с человеческим долгом, и Алесса только поморщилась, когда в нос ударил густой букет южных ароматов. В конце концов, в храмах Триединого смердит и покруче, а здесь – цветочки, ягодки. Наличие последних изумило настолько, что она, ни секунды не колеблясь, подчистую обобрала пятачок, окруженный жасмином. Земляника? В листопаде?! Магия-шмагия, а вку-усно!

Сочтя, что от послов не убудет, Алесса пошла искать дом. В кипарисовых кронах лениво перекаркивались вездесущие серые хапуги, на нижних ветвях бранились воробьи, но в посольстве было безлюдно. Надо полагать, безэльфно и безорочно тоже. Сапоги легко шелестели по траве, коротко подстриженной, без единого предательски проклюнувшегося камушка. Казалось, газоны шерстили с лупой.