Шелкопряд, стр. 103

– А он знал, что вы близки с Оуэном? – спросила Робин.

– Знал, – саркастически усмехнулась Кэтрин, – я сама его просветила, а он засмеялся и говорит: «Мои соболезнования». Ему было безразлично. Оуэн перестал для него существовать. Я это почувствовала. Нет, я все же считаю, он приятный человек и великолепный писатель. Люди всегда завидуют тем, кто прославился, верно?

Кэтрин подлила себе еще бренди. У нее был на удивление трезвый вид. Если бы не румянец, никто бы не сказал, что эта женщина от души приложилась к бутылке.

– Значит, Джерри Уолдегрейв произвел на вас хорошее впечатление, – почти рассеянно произнесла Робин.

– Он – прелесть, – сказала Кэтрин, будто решила превозносить всех, кому досталось от Куайна. – Чудесный человек. Хотя и напился, причем очень сильно. Он сидел в боковой комнате, и люди обходили его стороной, понимаете? Эта ведьма Лиз Тассел никого к нему не подпускала, так как он, видите ли, городил чушь.

– Почему «ведьма»? – спросила Робин.

– Наглая старая свинья, – бросила Кэтрин. – Слышали бы вы, как она разговаривала со мной, со всеми. Но я-то знаю, откуда ветер дул: она злилась, что туда заявился Фэнкорт. Вот я ей и сказала… Оуэн пошел проверить, не отключился ли Джерри, – что бы там ни говорила эта ведьма, но Оуэн никогда бы не оставил его, бесчувственного, сидеть в кресле, – а я и говорю: «Только что познакомилась с Майклом Фэнкортом: он просто очарователен». Лиз Тассел это зацепило, – подчеркнула довольная собой Кэтрин, – зацепило, что со мной он очарователен, а ее не переваривает. Оуэн рассказывал, что она когда-то с ума сходила по Фэнкорту, а тот даже не смотрел в ее сторону.

Сплетни, пусть даже старые, были ее стихией. По крайней мере на один вечер Кэтрин Кент смогла распушить перья.

– Когда я ей это сказала, она почти сразу ушла, – с удовлетворением закончила Кэтрин. – Старая карга.

– Я знаю от Майкла Фэнкорта, – начал Страйк, и Кэтрин с Пиппой буквально впились в него глазами, сгорая от желания узнать, чем же мог поделиться со Страйком великий писатель, – что Оуэн Куайн и Элизабет Тассел когда-то состояли в интимных отношениях.

После краткого изумленного молчания Кэтрин Кент расхохоталась – и, похоже, искренне: пронзительно, почти радостно, на всю квартиру.

– Оуэн Куайн и Элизабет Тассел?

– Так сказал Майкл Фэнкорт.

Пиппа просияла, видя и слыша такое неожиданное, хлынувшее через край веселье Кэтрин Кент: та, не в силах перевести дыхание, откинулась на спинку дивана и тряслась от неподдельного смеха, расплескивая бренди себе на брюки. Ее истерическое ликование оказалось заразительным: Пиппа тоже захохотала.

– Ни за что на свете… – задыхалась Кэтрин… – Хоть… озолоти…

– Сколько лет прошло, – сказал Страйк, но длинная рыжая грива все так же вздрагивала от непритворного смеха Кэтрин.

– Оуэн и Лиз… никогда. Ни за какие коврижки… вы просто не понимаете. – Кэтрин даже прослезилась и вытерла глаза. – Его от нее тошнило, от этой уродины. Иначе я бы знала… Оуэн трепался обо всех, с кем хоть раз переспал, – в этом смысле он не был джентльменом – подтверди, Пип. Мне ли не знать, с кем у него было… Не понимаю, с чего Майкл Фэнкорт это взял… Да ни за что на свете! – повторила Кэтрин Кент с непринужденным хохотом и полной уверенностью.

От смеха она окончательно расслабилась.

– Но вы не знаете, как понимать образ Резчика? – спросила ее Робин, опуская свой стакан на столик с видом гостьи, собирающейся распрощаться.

– Ну почему же не знаю, – ответила Кэтрин, еще не переведя дыхание после приступа смеха. – Знаю. Какая же это низость – так поступить с Джерри. Подлый лицемер… Требовал, чтобы я держала язык за зубами, а сам взял да и вставил это в «Бомбикса Мори»…

Робин и без подсказки Страйка поняла: сейчас нужно промолчать и выждать, чтобы Кэтрин Кент, разогретая алкоголем, весельем и безраздельным вниманием слушателей, выложила свои потаенные знания о литературных персонажах.

– Ну ладно, – сказала она. – Ладно уж… Оуэн сам мне рассказал, когда мы уходили. Джерри потому в тот вечер напился, что дома у него, поверьте, сущий ад, причем давно уже. Перед банкетом Фенелла закатила ему жуткий скандал и проговорилась, что их дочка, по всей вероятности, не от него. Что она, по всей вероятности…

Страйк уже знал, что за этим последует.

– …от Фэнкорта, – выдержав драматическую паузу, сообщила Кэтрин. – Вот вам и карлица с большой головой – плод, от которого Фенелла собиралась избавиться, потому что не знала, от кого зачала, понимаете? Вот вам и обманутый Резчик с рогами под шапкой… А Оуэн требовал, чтобы я помалкивала. «С такими делами, – говорил, – шутить нельзя. Джерри любит свою дочь, она – единственное, что ему дорого в этой жизни». По дороге домой все уши мне прожужжал. Фэнкорт то, Фэнкорт се, да как он взбесится, если узнает, что у него есть дочь, – мол, Фэнкорт никогда детей не хотел… А уж как прикидывался, что хочет оградить Джерри! Да он бы мать родную продал, чтобы досадить Майклу Фэнкорту. На что угодно был готов!

46

Через полчаса, с благодарностью вспоминая чудодейственные возможности дешевого бренди и присущее Робин сочетание здравомыслия и теплоты, Страйк сказал спасибо своей ассистентке, и они распрощались. Робин, сияя от похвалы и волнения, поехала домой, к Мэтью, и даже прониклась некоторой снисходительностью к предположениям Страйка насчет убийцы Оуэна Куайна. Этому отчасти способствовало то, что услышанные рассказы ни в коей мере не противоречили версии Страйка, а отчасти – то, что сегодня она впервые провела допрос на равных со своим боссом.

Страйк не испытывал подобного воодушевления. Вернувшись к себе в мансарду, он выпил только чашку чая и, поразмыслив, окончательно склонился к своей версии, но в качестве доказательства мог предъявить только кассету от пишущей машинки; этого явно было недостаточно, чтобы полиция сняла обвинения с Леоноры.

В ночь на субботу и на воскресенье сильно подмораживало, но в дневные часы сквозь одеяло туч пробивались осторожные лучи солнца. Растаявший от дождя снег превратился в скользкую ледяную корку. Страйк бесцельно слонялся между квартирой и офисом, проигнорировал звонок Нины Ласселс и отклонил приглашение на ужин к Нику с Илсой, отговорившись бумажной волокитой; на самом деле ему просто хотелось побыть в одиночестве, чтобы ни с кем не обсуждать дело Куайна. Он понимал, что ведет себя так, будто все еще подчиняется профессиональным нормам, которыми вполне мог пренебречь после увольнения из Отдела специальных расследований. Теперь он мог с кем угодно делиться своими подозрениями, но продолжал считать все обстоятельства дела закрытой информацией. Это объяснялось не только многолетней привычкой, но прежде всего (сколько бы ни насмешничали другие) – серьезной убежденностью, что убийца может оказаться в курсе его мыслей и дел. Страйк знал единственный способ избежать утечки – поменьше болтать языком.

В понедельник к нему явился босс и возлюбленный неверной мисс Броклхэрст. Теперь им руководило мазохистское желание выяснить, нет ли у этой изменницы, как он подозревал, третьего тайного любовника. Страйк слушал его вполуха: для него куда важнее было обдумать возможные действия Дейва Полворта – на того была последняя надежда. Робин пока ничего не добилась, хотя часами охотилась за описанными им уликами.

В половине седьмого вечера, когда Страйк смотрел прогноз погоды, обещавший к концу текущей недели возвращение арктического холода, у него зазвонил телефон.

– Угадай с первой попытки, что я тебе скажу, Диди, – сквозь потрескивание на линии заговорил Полворт.