Друзья Мамеда, стр. 16

— Ни одной детали, товарищи, ни одной детали не уничтожим. Они пойдут по назначению.

— Верно! Правильно! — закричали ребята.

— Фашисты получат наши детали, только в другом виде.

— С горячей начинкой получат. Будут драпать до самого Берлина и дальше.

Шишов на балконе поднял руку. Когда немного стихло, он сказал:

— Ребята, дорогие мои орлы. Я понимаю вас, верю, что вы все ненавидите фашистов. Да, чтобы победить, надо ненавидеть, и мы их обязательно победим, непременно! Но только… — Он понизил голос и совсем по-дружески добавил: — Но сейчас нельзя забывать, что мы не можем в ближайшие дни увезти не только нашу продукцию, но и наши станки и оборудование. Порт перегружен, а ждут отправки многие важные грузы, ждут отправки в тыл тысячи наших раненых бойцов. Их мы обязаны вывезти в первую очередь. Верно и то, что мы столько сил затратили на работу, на изготовление деталей, которые сейчас сами должны уничтожить. Но у нас нет времени собрать их.

Вдруг Коля влез на станок и сказал на весь цех:

— Ребята!

— Тут не только ребята, и девочки тоже есть! — крикнул чей-то писклявый голос.

— Ребята и девчата! — поправился Коля. — Не знаю, как вы, а я не собираюсь уходить из нашего города. Я отправляюсь вместе с нашими деталями.

Я догадался, что имел в виду Коля. Он хотел сказать, что пойдет на фронт вместе с минами, которые мы успеем собрать в оставшееся время.

— А если опоздаем? — снова крикнул кто-то из глубины цеха.

— Боишься опоздать?! — Коля быстро повернулся в ту сторону, откуда раздался голос, и продолжал зло: — Если боишься опоздать, так беги хоть сейчас сдавайся. Трус! Мы столько работали, а теперь все, что мы сделали, бросить в море! Выходит, мы все это время зря работали? Значит, мы все равно что какие-нибудь дармоеды…

Замполит хотел что-то возразить, но все кричали так, что ничего нельзя было разобрать. Слышал я только громовой голос Лени:

— Пусть военрук Рогатин скажет, сколько у нас ребят, которые умеют обращаться с винтовкой не хуже, чем настоящие бойцы! И гранаты мы тоже кидать умеем. Можно боевую роту составить. Останемся в училище и будем защищать его.

Что тут поднялось! Ребята и даже девочки — все кричали: «Не поедем на Урал! Будем защищать город и завод от фашистов!» Я восхищался Леней. Колино выступление мне тоже понравилось. Прав он. Зря мы, что ли, работали? Но Леня! Леня! Он такой смелый! И как здорово он все придумал! Останемся и будем сражаться…

Вдруг громко и тревожно завыли сирены. Замполит на балконе поднял руку и, стараясь перекричать вой сирен, приказал всем спускаться в убежище.

Я вернулся на медпункт поздно вечером. Зина уже ждала меня.

— Где это ты бродишь? — недовольно сказала она. — Я несколько раз чайник подогревала, а тебя все нет. — И добавила: — Надо собираться. Поможешь мне?

Я кивнул. Мы стали укладывать в ящик бинты и лекарства, связали в тюки одеяла и белье.

— Мне еще домой надо забежать, — сказала Зина. — Валя ждет. Она пораньше пошла, собрать вещи.

— Уже поздно. Давай провожу тебя, — сказал я.

— Да здесь близко, рядом совсем.

Но я все же пошел. Всю дорогу мы молчали. Только возле дома Зина грустно сказала:

— Вот как получается. Сегодня в гости приглашать уже поздно, да и собираться надо. А послезавтра уедем.

— Ничего, я к тебе приду, когда мы вернемся назад, — сказал я.

Зина кивнула и взбежала на крыльцо. Я слышал, как она постучала в дверь и ей открыла Валя. Я подошел к училищу. Дверь была заперта. Мне не хотелось стучать, будить сторожа — еще заругается. Я обошел здание и влез в окно.

IX

Почти всю ночь не прекращался огонь зениток, стоявших вокруг завода и заводского поселка. Трещали зенитные пулеметы, ревели сирены, гудели теплоходы. Дома дрожали и качались. Но работа на заводе не прекращалась. Нет, станки не работали. Завод был остановлен, его демонтировали, отбирая самое важное и ценное оборудование.

Я еще не сказал, чем кончилось тогда наше собрание. После тревоги мы снова возвратились в цех, и замполит сказал нам, что желание наших ребят отстаивать город само по себе похвально. Но сейчас всего важнее сохранить оборудование и на новом месте быстро наладить производство оружия. Этим, и только этим, мы можем помочь нашей армии. А тот, кто не понимает этого, не только не помогает, но даже мешает нашим воинам. Потому что надо было срочно, без паники, спокойно упаковать все, что мы можем увезти с собой. Иначе будет поздно. Шишов говорил тихо, не повышая голоса. Но в этот раз никто не спорил с ним. Все поняли, что надо выполнять приказ.

Всю ночь шла работа. И вот опустели цеха. Стоят оголенные, чужие… Это очень горько. Но все понимают: иначе поступить было нельзя.

В порту нас ожидал пароход «Туркестан». Одна за другой подъезжали машины с оборудованием. Рабочие снимали станки, по трапу перетаскивали на пароход. К пяти часам утра, когда багряные тучи, как грибы, поднялись над морем и солнце разукрасило водяную гладь, стало тихо. И в этой тишине отчетливо и громко прозвучал прощальный гудок нашего «Туркестана». Кажется, все, кто ехал на этом пароходе, собрались на палубе и смотрели на медленно удаляющиеся берега. Наверное, у всех было на уме одно: надолго ли мы покидаем родные края и когда снова вернемся домой? А солнце поднималось все выше. Начинался тихий теплый день. И казалось, что пароход идет навстречу солнцу.

Прощай, город! Прощай, наш завод! Прощай, училище! Нет, не прощай — до свиданья! Мы еще вернемся! Ждите нас! Мы непременно вернемся!

Места нам достались в спасательных шлюпках, которые располагались по бокам парохода в два ряда. Мы этому были рады. Днем, когда августовское солнце станет печь во всю силу, здесь будет прохладней, чем на раскаленной палубе. Не успели мы разместиться, как с левого борта послышались звуки гармошки и песня про Катюшу. Потом мы узнали, что пели раненые. Песню подхватили наши и ребята и девчата. Низкие и высокие голоса слились в единый хор.

Так с этой песней наш «Туркестан», в сопровождении двух катеров, плыл навстречу огненному шару солнца, которое разгоралось все сильней. И вскоре нам уже казалось, что на нас движется раскаленный сплав металла. Мне еще ни разу не приходилось плыть на пароходе. И в море я так далеко никогда не заходил. Вообще я только и плавал на лодке, когда мы сдавали зачеты по военному делу. Но тогда совсем рядом был берег. А теперь повсюду, куда ни глянь, — и сзади, и впереди, и по сторонам парохода — море, одно только синее море. Да еще — чайки. Они косятся над палубой, садятся на воду и снова взлетают.

Наши места в спасательных шлюпках самые уютные. Правда, забираться сюда нелегко. Шлюпки закреплены высоко над палубой, и приходится по-обезьяньи карабкаться наверх. Но мы приноровились. Даже девочки забираются быстро и ловко. Я еще ничего не сказал о девочках. Во время посадки на пароход была страшная толчея и суматоха. Получилось так, что группы перемешались и занимали места как попало. Коля один из первых взобрался в нашу шлюпку. За ним — я. А потом Коля окликнул двух девушек, которые жались к борту парохода, не зная, куда приткнуться. Одна из девушек подняла голову, и я узнал ее. Это была Валя. Коля махнул рукой, подзывая девушек. Они подошли поближе со своими вещами. Коля, перевесившись через борт шлюпки, сначала принял узлы, которые ему подали девчата, а потом помог взобраться и им. Они были очень довольны.

— А здесь прямо отдельная каюта, — сказала Валя. — Правда, Салимат?

Валину подружку Салимат я тоже помнил, хотя и ни разу с ней не разговаривал. Они были очень непохожи друг на друга. Валя светловолосая, такая же, как и Зина, с синими глазами, а Салимат — черноглазая и черноволосая, с толстыми, туго заплетенными косами.

— Да, замечательно. Никто не толкается. Уютно, — согласилась Салимат. — Здесь только вы?

— Еще Гамид, — сказал Коля. — Вон он идет.

— Надо бы Зину найти, — сказала Валя. — Я смотрела, нигде ее не видно.